4 сентября
Я дал себе слово не иметь более никаких дел с поклонниками Вуду (именно вследствие моих занятий по производству чудотворной воды). Но вот мне пришлось еще раз связаться с этой бандой — правда, в наступательной форме.
Вчера ко мне пришла с воем престарелая прабабушка Филоксера, которая выпалывает сорняки в моих садах. Ее правнук исчез. Я утешал ее, что он, по всей вероятности, убежал в лес. Но она сама сначала так думала и целый день искала его в лесу и узнала, что его поймали Биданго. Теперь его держат взаперти в одной хижине и на следующей неделе собираются принести в жертву Симби-Китас, Азилит и Дом-Педро. Я обещал старухе содействие и отправился в дорогу. Перед упомянутой хижиной мне попался навстречу какой-то черномазый парень. Я узнал его: это был один из жрецов-танцовщиков дьявольской секты. Я оттолкнул его и вошел в хижину. Там я нашел мальчишку: он сидел, скорчившись, в большом ящике, связанный по рукам и ногам. Около него лежали большие куски маисового хлеба, пропитанного ромом. Он уставился на меня бессмысленными звериными глазами. Я разрезал веревки и взял его с собой. Жрец, карауливший его, не осмелился вмешаться. Я тотчас же отвез мальчишку на пароход, отправлявшийся вечером, и дал капитану письмо к моему товарищу по делам в С.-Тома с просьбой приютить мальчугана у себя. Там он будет в безопасности. Если бы он остался здесь, рано или поздно он все равно попал бы под нож: приверженцы культа Вуду не так-то легко выпускают из своих рук того, кто был приговорен ими к смерти. Старая Филоксера рыдала от радости, когда узнала, что ее сокровище (весьма, впрочем, низкого сорта) находится в безопасности на борту парохода. Теперь ей нечего больше бояться: когда он приедет обратно, он будет уже взрослый мужчина, в силах убить всякого…
Впрочем, я доволен моим поступком. Это нечто вроде мести за тех маленьких мулатов, которые исчезли с моего двора. Филоксера сказала мне, что они пошли той же дорогой, по которой должен был пойти ее правнук.
10 сентября
После довольно долгого промежутка времени сегодня я имел в первый раз стычку с Аделаидой. Она узнала, что я спас правнука Филоксеры, и притянула меня за это к ответственности. Жрецы Симби-Китас приговорили ребенка к смерти, как же осмелился я вырвать его у них из рук?
За все время мы с ней ни разу не говорили о Вуду с того дня, когда она по собственному побуждению открыла мне, что отказалась от звания мамалои. Она сказала, что не может быть более жрицей, так как слишком любит меня. Я посмеялся тогда, но все-таки мне это было приятно.
Теперь она снова занялась этими отвратительными обрядами. Я попытался было противоречить ей, но скоро замолчал, так как увидел, что невозможно вырвать у нее веру, которую она впитала в себя с молоком матери. Кроме того, я прекрасно понимал, что ее нападки на меня происходят лишь из любви ко мне и страха за меня. Она плакала, рыдала, и я не мог успокоить ее.
15 сентября
Аделаида стала совершенно несносной. Ей всюду кажутся привидения. Она не покидает меня ни на минуту, не отстает от меня ни на шаг, как собака, которая поставила своей задачей охранять меня. Это, конечно, очень трогательно, но в то же время и весьма обременительно, тем более что мальчик, которого она не спускает с рук, обладает невероятно сильным голосом. Все, что я ем, она готовит сама. Мало того, она предварительно пробует всякую еду, прежде чем позволить мне прикоснуться к ней. Я знаю, что негры — великие специалисты по части изготовления ядов и в совершенстве знают ботанику, но все-таки не думаю, чтобы они осмелились попробовать на мне свои познания. Я смеюсь над Аделаидой, но не скажу, что мне весело.
24 сентября
Итак, они уже взяли у меня "душу". Я узнал это от Филоксеры, которая так же расстроена и озабочена моей судьбой, как и Аделаида. Она пришла сегодня ко мне, чтобы предостеречь. Я хотел выслать Аделаиду из комнаты, но она настояла на том, чтобы остаться и слушать. Жрецы распространяют слух, что я изменил Симби-Китас, которому приносил клятву, и что поэтому я оборотень, который по ночам сосет у детей кровь. Ввиду этого некоторые из джионов "взяли у меня душу", то есть сделали из глины мое изображение и повесили его в храме. Сам по себе это совершенно невинный обряд, но он имеет очень неприятную сторону: теперь я "человек без души", и поэтому каждый может меня убить. Он совершает этим даже доброе дело.
Но я не придаю этой истории никакого значения и не намерен разделять бабьи страхи. Пока мои собаки лежат у моих дверей, а мои браунинги дежурят около постели, пока Аделаида готовит мне еду — я не боюсь черных негодяев.
— С тех пор как я себя помню, еще ни один негр не осмеливался наложить руку на белого! — утешал я Аделаиду.
Но она отвечала:
— Они уже не считают тебя белым. Они считают тебя своим с тех пор, как ты принес клятву Симби-Китас.
2 октября
Мне жаль ее… Она следует за мной, как тень, не выпускает меня ни на секунду из поля своего зрения. Она почти не спит по ночам, сидит около моей постели на кресле и оберегает мой сон.
Она больше уже не плачет. Тихая, молчаливая, она бродит за мной. Похоже на то, что она борется сама с собой, решаясь на какой-то важный шаг…
…А что, если бы ликвидировать мое здешнее дело? В Германию я не могу переселиться не потому, чтобы я боялся вступить снова в конфликт с глупыми законами: я уже не интересуюсь более никакими другими женщинами с тех пор, как у меня есть Аделаида и ее мальчик, но я считаю совершенно невозможным привезти туда жену-негритянку.
Я мог бы переехать в С.-Тома. Аделаида, наверное, чувствовала бы себя там хорошо. Я мог бы построить там прекрасную виллу и начать какое-нибудь новое дело — какую-нибудь работу я должен иметь. Если бы я только мог хоть кое-как распродать здесь весь мой хлам хотя бы за половинную стоимость!
Я пишу сейчас в моей рабочей комнате, которая имеет вид осажденной крепости. Аделаида ушла. Она не сказала мне куда, но я убежден, что отправилась вступить в парламентские переговоры с Вуду. Перед запертой дверью в моей комнате сейчас лежат три собаки. На письменном столе передо мной лежат револьверы. Все это смешно". Ну какой же негр осмелится среди белого дня тронуть хотя бы волосок на мне? Но я должен считаться с желанием Аделаиды. Она ушла одна. Мальчик спит около меня на диване. Наверное, она вернется с добрыми вестями.
30 октября
Я думаю, что Аделаида сошла с ума. Она кричала и стучалась в дверь так отчаянно, что я со всех ног кинулся открывать ее. Она тотчас же устремилась к своему мальчугану, схватила его и почти задушила в объятиях. Маленький сорванец начал жалобно кричать, но она не отпускала его, целовала и обнимала, так что я боялся, как бы она не погубила его своими поцелуями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
