Выговорились, разрядились и спят с чистой и спокойной совестью, с сознанием заслуженного отдыха. Сарай и постель из сена были приняты на "ура", как царская опочивальня… Оказывается, человеку для поддержания жизни надо совсем немного, а как он бывает иногда страшен и алчен в своих притязаниях, в борьбе за власть, за господство.
Иван глубоко вздохнул и ощутил во рту горьковато-терпкую пыль сена. Он проглотил слюну, но горечь на языке осталась. Понял, что уснуть сейчас вот так сразу не удастся.
Воспользовавшись тем, что под укрывающим летчиков брезентом он лежал с краю, Сохатый выкатился из-под него. Натянул, сапоги и, стараясь как можно тише ступать, пошел на двор, решив посидеть под навесом.
На улице его сразу охватило прохладой и запахами мокрой ночи. Дышалось легко. Иван уселся на бревно и, привалившись к стене, закурил.
Тишина ночи нарушалась только дождем. Воздух был заполнен шуршанием, как будто неслышный ветер гнал по земле миллионы опавших листьев, и они, скользя и сталкиваясь, переворачиваясь, шептали что-то печальное. Иван вдруг подумал о своей жизни и жизни других людей на войне. Представил человеческие судьбы листочками на ветвях дерева, а капли воды с неба пулями и осколками. Какой листик будет сбит дождем, а какой удержится до своей осени? Никто не угадает. Но все они, вместе взятые, с потерями обязательно пройдут через ливневые испытания и доживут до осени. Так и человеческие судьбы на фронте: его полк, дивизия, армия дойдут до победы, которая для уцелевших, для прошедших через кровавый жизнепад обернется началом новой жизни.
Сохатый озяб. Обхватил себя за локти. Так казалось теплей. Посидел еще, закрыв глаза, представляя командиров, летчиков и техников, механиков и мотористов, которые этой ночью так и не дождались их возвращения.
"Как, наверное, волновались, пока им не сообщили, что мы все живы. Кое-кто, может, и обвиняет меня в том, что не привел группу домой. Как бы ни было, а так лучше: не был уверен в погоде и не полез на рожон. Если и поругают, то стерплю ― все целы. Обеспечить победу и жизнь ― в этом главный смысл работы командира в воздухе". Иван встал. Каблуком сапога растер по земле догоревшую до мундштука папиросу, чтоб не осталось случайного огня, и пошел спать.
Под брезентом Сохатый повернулся к Сереже спи-мой. Его обволокло зыбким и мягким теплом, струившимся от разогревшегося во сне Терпилова, и он враз провалился в тишину.
* * *
Следующий день выдался пасмурным, лишь к полудню туман приподнялся, стал низкой облачностью. Надо было лететь домой, но Сохатый никак не мог связаться по телефону с подполковником Ченцовым, чтобы полупить у него разрешение на перелет. Попробовал использовать для связи самолетную радиостанцию, но и она до родного аэродрома не достала.
"Я сейчас за все в ответе, ― думал Иван. ― Разрешат или нет, а спросят с меня. Если сейчас нет связи, то ее, возможно, не было и ночью. Что с нами и где мы, никто дома, наверное, ничего не знает. Не хотел бы я быть на их месте…"
Волнение заторопило его ― Сохатый решил вылетать без промедления.
Послав на разведку погоды Гудимова в паре с Безугловым, он через пятнадцать минут взлетел вслед вместе с остальными. Семерка штурмовиков летела спокойно: слушали погоду за пятьдесят километров вперед. Иван же чувствовал себя все виноватей перед людьми, которых заставил волноваться целую ночь и целую половину нового дня.
На родном аэродроме эскадрилью не ждали. Ее появление и посадка были подобны грому в ясный день: после общей печали и вдруг ― праздник. Заруливая на стоянку свой "Ил", Сохатый увидел около соседнего самолета Любу. Сцепив пальцы и прижимая руки к груди, она улыбалась, а глаза плакали. Сердце Ивана пронзила жалость.
…Командир полка доклад Сохатого о выполнении задания принял сдержанно ― ни похвалы, ни осуждения. Только в конце как бы между прочим сделал замечание: "В любом, даже самом непредвиденном случае ты обязан был найти связь и доложить".
Иван не оправдывался. Конечно, он был виноват в том, что не прилетел домой и лег спать, не убедившись, что в родном полку узнали об их посадке. Но разве мог он подумать, что на каком-то узле связи сортировал телеграммы чинуша, которому безразличны чувства людей. Телеграмм сотни, а может быть, и тысячи. Ему же надо было распорядиться по телеграмме без литера, в которой значится всего девять самолетов, когда их на фронте тысячи. Самолеты на земле, ну и ладно… А волнения людей, их ответственность за жизнь других ― все это, видать, прошло мимо, не затронуло его очерствевшую душу.
Иван сочувствовал командиру. Ченцов пробыл в напряженной неизвестности почти сутки. И это не прошло для него бесследно: лицо осунулось, красные глаза говорили о том, что он не спал.
― Товарищ командир, упрек ваш справедлив, за ошибку готов отвечать. А летчиков надо бы поощрить.
Все же они молодцы ― гвардейцы высшей пробы.
Ченцов промолчал.
― Знаешь, майор, в чем-то ты прав, ― сказал стоявший рядом Зенин. ― Но не торопи события. Пусть вначале улягутся страсти. Может быть, прояснится результат вашего удара. А уж после этого посоветуемся с политотделом дивизии и доложим генералу Аганову. Сам понимаешь, "шороху" на весь фронт наделали.
Сохатый вышел с КП в хорошем настроении. За летчиков он ходатайствовал чистосердечно, себя при этом не имел в виду. Продолжая думать о последнем боевом вылете, он и сейчас восхищался выдержкой пилотов, их уменьем собрать волю в кулак и сделать сообща, казалось бы, невозможное.
Подумал: расскажи ему кто-нибудь вчера о таком вот полете ― пожалуй, не поверил бы… Невероятное, ставшее явью, заставило заново осознать старую истину: человек чаще всего не знает и не использует своих возможностей. А они воистину безграничны.
Последние дни
Ивану Сохатому снилось жаркое мирное утро, Люба и большое поле ромашек. Цветы чуть заметно покачивались, отчего по полю перебегала бело-желтая рябь, делавшая его похожим на воду, расцвеченную бесчисленными солнечными искорками. За пенными волнами цветочных венчиков обрывистым берегом поднималась ярко-зеленая березовая роща. Очарованные дивной в своей простоте красотой, они стояли молча, наслаждаясь теплом и плывущей от леса зелено-голубой тишиной. Иван почувствовал, как Люба взяла его руку, осторожно прижалась к его плечу и что-то тихо сказала. Но тут загрохотало в небе, дрогнула под ногами земля.
Сохатый проснулся. Он действительно услышал за стеною нарастающий грохот. Вскочил, подхватил стоящий у изголовья автомат, не зажигая света, подошел к окну и осторожно из-за косяка выглянул на улицу как раз в тот момент, когда мимо дома на большой скорости проходил танк, за ним еще и еще.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
