— Я журналист, — повторила я упрямо, пытаясь освободить плечи. Но Родриго только посильнее сжал пальцы. Синяки теперь останутся.
Он был прав. Я действительно планировала пощекотать себе нервы, как когда-то в Колумбии, когда за пару дней управившись со старообрядцами, решила позабавиться вылазкой на плантации коки. Мое «развлечение» нам едва не стоило жизни. Я обманула Билла — это была целиком и полностью моя идея. Но я не могла сказать ему правды. Женщина не должна быть сильной в глазах мужчины. А я была очень сильной. И смелой. Безбашенной. Всё остальное — правда. Родриго тогда с огромным трудом вытащил нас из страны. Но тогда все вышло случайно и спонтанно. Я просто не смогла отказаться от лакомого кусочка, когда местный житель в изрядном подпитии поведал мне обо всех тонкостях наркоторговли. Сейчас же мне требовалась мощная доза адреналина, чтобы вывести себя из транса. Меня душила жуткая депрессия. Она отравой бродила по венам, мешая жить, убивая изнутри, мешая спать, уничтожая разум, мешая улыбаться, втаптывая душу в грязь. От нее можно избавиться только так — разбежавшись, прыгнуть со скалы.
— «Разбежавшись, прыгну со скалы. Вот я был, и вот меня не стало. И когда об этом вдруг узнаешь ты, Тогда поймёшь, кого ты потеряла», — самодовольно пропела я, все-таки скидывая с плеч руки друга.
Родриго опустился на стул и устало потер глаза, вздохнул.
— Машка, я понимаю, что что-то произошло там, в России. Я вижу это. Чувствую. Но, посмотри правде в глаза, кому ты сделаешь хуже, если тебя укокошат?
— Родя, ты в Колумбии говорил мне то же самое. Все ведь обошлось.
— Машенька, милая, баррио — это тебе не Колумбия. Это хуже. Там не будут спрашивать и задавать вопросы, там не удастся прикинуться туристической овцой, там твои умильные хлопанья ресницами и глупый вид не спасут. Ты это по какой причине не хочешь понять? Там беспредел, понимаешь? У тебя светлая кожа — это для них как сигнал к боевым действиям. Тебя в лучшем случае продадут в местный бордель. И никто тебе не поможет. Даже я! Это кварталы, которые живут по своим законам. Понимаешь, там нет организованной преступности. Там есть бандиты, воры и убийцы. У каждого своя шайка. Они никому не подчиняются. Их никто не «крышует». С ними невозможно договорится. Это абсолютный беспредел в превосходной степени!
— Но ведь это будет такой интересный материал, — улыбнулась я самой очаровательной улыбкой. — Об этом же никто не писал. Точнее писал, но не изнутри. Я бы хотела там пожить какое-то время, понаблюдать, поговорить с людьми, как они живут, чем дышат, что у них на душе. Это же так интересно!
Родриго не ответил, лишь застонал раненым зверем.
— Пойми, Родька, что у меня полтора месяца впереди. Что мне делать в Венесуэле? Ну да, я опишу Каракас, попутешествую по стране, расскажу о достопримечательностях, поживу, как мы договаривались, пару недель среди настоящих индейцев. Но это так скучно. Никакого адреналина! Одно и тоже. А тут баррио — кварталы бедняков, трущобы, другая жизнь, другая планета.
— Тебе мало секса? — неожиданно спросил он.
— Причем тут секс? — обиделась я.
— Ну как же? У тебя будет очень много секса с вонючими, потными, жирными ублюдками. Какой хочешь! В любое время! Нет, возможно, среди них будут попадать не такие чертовы извращенцы, но в целом… Ты будешь пользоваться спросом. Здесь любят белых девочек. Короче, если ты планируешь отправиться в баррио, то тебя объявят персоной нон-грата и вышвырнут из страны в 24 часа. Клянусь, я сделаю это.
— Родриго!
— Ты мое слово знаешь.
Он вышел, громко хлопнув дверью.
Черт!
Тут, действительно, без вариантов. Родриго человек, слово которого крепче алмаза. Выкинет как пить дать, выкинет в 24 часа. В одном он был прав — мне нужна доза адреналина… Мощная доза… Что же делать? Чертова Полинка со своим предложением! Чертов переводчик со своим аппендицитом! Чертов Билл! Как же мне плохо. Шальная какая-то стала. Словно не живу. Существую. Свет в глазах погасили. Болью душу пропитали. Как он говорил… «Когда мне плохо, я ложусь на пол и стараюсь не думать о проблемах» — «И что, помогает?» — «Да, это мне помогает прийти в себя». Я сползла на прохладный пол под люстрой с вентилятором и постаралась расслабиться. Мысли все время возвращались к нему, к тому поганому вечеру, к той божественной ночи. Я разговаривала с ним, глядя на звезды. Со стороны это выглядело, наверное, кошмарно, но мне приятно было думать, что может быть и он так же где-то смотрит на звезды и говорит со мной. Неееет! Какой бреееед! Бред сивой кобылы! Я для него шлюха. Шлюха, на которую ему плевать. Шлюха, которая нужна была только для того, чтобы решить ряд определенных психологических проблем. Меня использовали и выкинули. Отшили грубо и конкретно. Да еще обвинили черт знает в чем. Он не будет смотреть на звезды и говорить со мной. Я не нужна ему.
Хотелось забраться в норку, свернуться калачиком и впасть в состояние анабиоза. Спрятаться от всех. От общения с людьми, от яркого солнца за окном, от пения птиц, от ветра, жары, стужи, дождя, от всего того, что сейчас кажется лишним. Хотелось уснуть и больше не проснуться. Закрыть глаза и не видеть ничего. Не слышать. Не ощущать. Не осязать. Не чувствовать. Как же больно в груди. Как невыносимо больно. Как страшно просыпаться каждое утро и понимать, что еще один день впереди. Что он будет таким же, как предыдущий. Что потом наступит ночь. Еще одна ночь. Такая же, как предыдущая. Ты ходишь по улицам. Твое тело совершает привычные ему действия заученными движениями. Твой язык отвечает на поставленные вопросы вдолбленными в память словесными конструкциями. А твой разум где-то далеко. Его нет здесь. И только боль напоминает, что ты еще живешь… существуешь… я хочу умереть… я не хочу больше жить… я хочу туда, где нет боли… я хочу лететь к солнцу-леденцу сквозь зефир облаков так, как научил меня он…
Ухо уловило знакомую мелодию. Она кралась сквозь занавеску, которая полоскалась под легкими порывами горячего воздуха с улицы. Я сошла с ума. Я слышала лежа в гостинице на полу, в центре Каракаса, в Венесуэле, в Латинской Америке, на другом конце земного шара русскую песню!
Плачь — я не откликнусь.
В этой квартире холодно слишком,
В эти минуты падает небо —
Так и оставим…
Пусто, как же пусто и темно. Одиночество накрывает волной, душит, давит, тянет на дно. Я пытаюсь выплыть, карабкаюсь, бултыхаюсь в водовороте произошедшего — безрезультатно. Тысячи пузырьков-событий крутятся перед глазами, мельтешат, показывая мелкие ошибки, приведшие к кораблекрушению надежд. Нельзя было так делать, нельзя было говорить, нельзя было вести себя так.
