пьедестал добродетели, он навсегда останется себялюбивым эгоистом.
Сомневаюсь, что мнение Петермана сыграло для него решающую роль. Ведь настроение Васька резко поменялось именно в тот вечер, когда на банкете присутствовал глава. Немец сегодня здесь, а завтра укатил в свою Германию. А глава был, есть и будет. И нажить такого врага Васек себе точно не может позволить.
Из всей этой ситуации мне было непонятно только одно – цена контракта. Она была просто недопустимо низкой. Будто бы Петерман решился продать не земли с вполне действующим, хоть и не сильно процветающим бизнесом, а помойку.
Я наконец добралась до приемной и окинула просторную комнату рассеянным взглядом.
– Евгения Николаевна! – обрадовалась мне, как родной, Тамара Сергеевна.
От неожиданности даже про головную боль на мгновение забыла. Что это с ней?
– Евгения Николаевна, у нас беда случилась!
И улыбочка до ушей у нее такая, что я стала подозревать у себя проблемы со слухом.
– Беда? – растерянно отозвалась я. – Какая?
– Зав. током полчаса назад рассчиталась. Пришла ко мне и давай причитать: ноги не ходят, артрит, диабет, остеохондроз. Сил у нее нету больше работать, – с огромным энтузиазмом сообщила мне секретарша.
– И?
– Ну, я ее и уволила!
Вот тут-то мне разом поплохело и я:
– Без отработки?
Баклажаниха весело покивала, а я схватилась за голову. И это в самом начале сезона. Думала, что у меня еще будет время заставить агронома подобрать ей замену. Она женщина хоть и пожилая была, но очень толковая. Весь ток на ней держался. И что теперь?
– И кто на ее место пойдет? – устало спросила я. – Вы оклад видели? Где мы так быстро человека найдем?
Тамара Сергеевна подвинулась ко мне поближе и, перейдя на доверительный шепот, произнесла то, что я меньше всего ожидала услышать:
– Я пойду.
Видимо настолько у меня было шокированное лицо, что баклажаниха поспешила объяснить ситуацию:
– Тут такое дело, Евгения Николаевна. Я с Коленькой своим год как развелась. Сгоряча выгнала мужика ни за что на улицу. А остыла когда и осознала – он назад не захотел. Уперся рогом и всё. Будто и не жили столько лет. Говорят, молодуху себе завел, – на этом месте она почти всплакнула.
Я сложила руки на груди и уставилась на секретаршу испытывающим взглядом, полагая, что она надо мной издевается.
– Ничего не поняла. А какое это имеет отношение к должности зав. током?
– Коленька уже почти месяц как на ГАЗоне баранку крутит. Водитель на току он. Вот и надеюсь, если будем поближе друг к другу, может, одумается. Сейчас я в кабинете сижу и не вижу его вовсе.
Пока прифигевше осмысливала ситуацию, Тамара Сергеевна мечтательно прикрыла глаза и продолжила:
– А там каждый день. И завтрак принесу, и обедом накормлю, и почаевничаем вечерком. Романтика…
– Писец…, – чуть слышно пробормотала я.
– Что-что? – переспросила баклажаниха, вынырнув из сладостного дурмана, где они с Коленькой чаи с плюшками распивают. – Евгения Николаевна, я не подведу. Работа мне эта знакомая.
Я прочистила горло от зародившегося где-то в глубине смешка. Вот кто бы мог подумать? Баклажаниха сама идет на поклон! Ко мне! Вот, что любовь с людьми делает.
– Тамара Сергеевна, давайте мы вернемся к этому разговору, когда Василий Михайлович будет на месте. Всё же вы ему подчиняетесь. Я не могу принимать такие решения.
– Конечно-конечно, – закивала она. – Могу я попросить вас повлиять на Василия Михайловича, чтобы он был…немного полояльнее.
– А с чего вы решили, что я могу на него повлиять? – возмутилась я.
Тамара Сергеевна ехидно улыбнулась и просто ответила:
– К вам он всегда прислушивается.
Дожила, блин! Еще вчера баклажаниха спала и видела, как выжить меня с колхоза и пристроить свою кровиночку поближе к неженатому начальнику, а теперь такое… Сегодня, наверное, мир сошел с ума.
Пока я размышляла о вселенской справедливости, дверь директорского кабинета приотворилась и в приемную вышел Петерман. Он несколько недовольно окинул меня пристальным взглядом и произнес:
– Вы решили исключить из своего расписания встречу со мной?
– Ни в коем случае, – я с трудом выдавила улыбку. – Просто, я сегодня как горячие пирожки – нарасхват.
Думала, что хоть улыбнется этой маленькой шутке. А он только зловеще посмотрел и кивком головы пригласил последовать в кабинет. Ей богу, шла как на допрос. В голове гудит, коленки трясутся. Я мысленно дала себе подзатыльник. Соберись, тряпка!
– Присаживайтесь, – любезно предложил он таким тоном, будто в последний путь меня провожает.
Интересно, кто ему сегодня хвост прищемил?
Осторожно присела на указанный стул, исподтишка наблюдая за Петерманом. Он вольготно расположился напротив в Васьковом кресле. Стол он также облюбовал. Теперь на нем стоял черный блестящий ноутбук, несколько папок, которых я прежде у своего директора не наблюдала. Среди документов заметила свои распечатки, которые готовила для презентации. Стало безумно жаль свои напрасные труды. Столько было проделано работы и всё зря.
Петерман, словно прочитав мои мысли, прикоснулся открытой ладонью к прозрачному скоросшивателю, в которой были мои почившие труды и произнес:
– Я впечатлен.
Поймав мой недоуменный взгляд, усмехнулся и продолжил:
– Я имею в виду колоссальность проделанной вами работы.
Если он надеялся, что мне польстит его похвала, то напрасно. Я самодостаточный специалист и прекрасно знаю цену тому, что лежит под его ладонью и к словесным поощрениям не имеет никакого отношения.
– Благодарю, – довольно сухо отозвалась я. – Василий Михайлович уже выписал мне премию в размере оклада.
Очень надеюсь, что лицо мое в этот момент оставалось бесстрастным, потому что не дай бог немцу узреть на нем то, что творится сейчас в душе. Меня буквально колбасило от накатившей внезапно ненависти к человеку, в чьих руках не только мой несостоявшийся проект, но и судьба всего колхоза. Умом я всё понимала. Быть может, даже если была на его месте, то поступила бы точно так же, но ничего не могла с собой поделать.
Петерман откинулся на спинку кресла и, сложив руки на груди, стал рассматривать меня, словно я была диковинной зверушкой. И это начало бесить еще больше. Спокойствие…Только спокойствие…
– А знаете, мы с вами в чем-то похожи, – неожиданно сказал он.
– И чем же? – не удержалась от язвительного тона я.
– Я в молодости, так же как и вы, был полон энтузиазма. Многое давалось очень легко, в том числе и принятие решений.
Я скептически посмотрела, услышав это его «я в молодости».
– Что-то не похожи вы на старика.
Он дежурно улыбнулся на завуалированный комплимент. И вправду похожи. Я так же реагирую, когда нахваливают мою «неземную» красоту.
– У меня к вам предложение, – продолжил выводить меня из себя проклятый немец.
Я тут же нахохлилась, как ощипанный воробей, чем вызвала у Петермана улыбку, но уже искреннюю.
– Деловое, – добавил он.
Но напряжение не спало. Слишком сильны были негативные эмоции по отношению к человеку, которого мое буйное подсознание окрестило не иначе как «враг».
– Я вся во внимании, – процедила я, тоже скрещивая руки на груди, будто стараясь отгородиться.
– Вы
