повязку.
— Бьярки укусил тебя, — сказал боярин с усмешкой. — Он не хотел. Он думал только проучить.
Гнеда нахмурилась.
— Мой сын, — пояснил Судимир, а его глаза снова залучились. — Ты, кажется, знакома с северным наречием?
Гнеда медленно кивнула, отчаянно сожалея о том, что позволила боярину это проведать.
— Моя семья происходит с Севера, — продолжал Судимир, — а далёкий предок, первый, осевший на залесской земле, носил имя Бьёрн.
— Медвежонок, — слабо усмехнувшись, промолвила Гнеда, только теперь вдруг понимая смысл прозвища.
— Да, — засмеялся Судимир, потирая колени. — Медвежонок Бьярки.
Гнеда подумала, что трудно было представить более неподходящее имя. Бьярки скорее напоминал хищную пронырливую ласку, чем неуклюжего косолапого детёныша.
— Я решила, что ты тоже свенн, господин.
— Что ж, во мне достаточно свеннской крови, — согласился боярин. — Я часто бываю на Севере, да и не скрываю своей приязни к ним. Веду дела с тамошними гостями, и далеко не всем это по нраву. В последнее время северян не особо-то жалуют, пытаются рассорить с залесцами. Я должен был быть осторожнее. Впредь будет мне наука. Когда я говорил, что если бы не ты, то мне несдобровать, я ведь не преувеличил. Я пред тобой в долгу, Гнеда.
— Спасибо тебе, господин, на ласковом слове. В расплате мы. Если б не ты, княжич бы меня не пожалел. Дай только до завтра у тебя переночевать, и поутру уйду, не побеспокою больше.
— Экая ты норовистая! — снова засмеялся Судимир. — Куда же ты пойдёшь?
Гнеда нахмурилась, прикусив губу. Теперь наверняка весь Стародуб судачит о произошедшем. Кто примет её после такого?
Боярин, заметив смущение девушки, сжал её здоровую руку.
— Вот что. Княжич бы тебя не погладил по голове, но и с плеч её снимать бы не стал. Я тебя от срама разве что избавил, а ты меня от верной гибели. Я сказал, что беру тебя под опеку, и не шутил. Моё слово крепкое. Оставайся в моём доме.
Гнеда удивлённо перевела взор с их соприкасающихся рук на лицо боярина. Тут же вспомнила Жука, да и всех прочих, особенно Бьярки и его глаза, полные ненависти. Мурашки пробежали по коже, хотя под шерстяным одеялом было тепло и уютно.
— Как же я останусь, после такого-то?
— Глядишь, не съедят тебя, — усмехнулся он.
Девушка с сомнением смотрела на боярина, не доверяя его расположению, пытаясь найти истинную подоплёку такой щедрости. С другой стороны, она и вправду помогла Судимиру.
Гнеда облизала потрескавшиеся губы.
— Я могу любую работу делать.
— Что же ты делала в своих Перебродах?
— Всего понемножку, — смешалась девушка. — Пока Домомысл не умер, помогала ему переписывать книги.
— Вот как? — удивился боярин, и в его очах зажглось любопытство. — Домомысл — это тот самый добрый старик?
Гнеда кивнула.
— От него ты научилась свеннскому языку?
— Нет, от наставника, — девушка опустила глаза.
— А мечом владеть?
Гнеда резко вскинула на Судимира взор.
— Да какое там владение, — замялась она.
— Судя по тому, что я слышал и успел краем глаза увидеть, ты не пральником моего сына охаживала. — Боярин улыбнулся в усы, словно позабавившись этой мысли.
— Да, тоже от наставника, — сдалась Гнеда. Она хотела увести разговор подальше от Фиргалла. Врать не хотелось, но и рассказывать о сиде, она чувствовала, не должно. — Мы были дружны с его сыном, и он помогал мне. Знал, что у меня никого нет, поэтому научил, как постоять за себя.
— А что твои родители? — спросил Судимир, и в стороны от его прищурившихся глаз разбежались вороньими лапками мелкие морщинки.
— Я их не знала, — отчего-то насторожилась девушка. — Меня младенцем подбросили Домомыслу на порог.
— Что ж так далеко пустилась? В своих местах не хотела оставаться, так ближе есть деревни, пошла бы в работницы.
Гнеда нахмурилась и подобралась, немного отодвинувшись от Судимира.
— Ты, боярин, мне допрос чинишь, будто я лиходейка какая. Я худого никому не сделала и в город идти в своём праве была.
— Да что ж ты ерошишься! Уж и спросить нельзя, — усмехнулся Судимир. — И я в своём праве узнать о человеке, что в мой дом вступает.
— Я могу за скотиной ходить, бельё стирать, стряпать.
— Мне не нужны работники, в этом Жук не соврал. Мне не надобна твоя плата, живи у меня как… — он запнулся на мгновение, — как гостья. Отдыхай. Я пошлю в Трилистник за твоими вещами. И за конём, — добавил он, опередив её. — Он у тебя знатный красавец.
Судимир поднялся и направился к выходу.
— Господин, — позвала Гнеда. — Ты сказал, что княжич бы не стал снимать мне голову. Почём ты знаешь?
Боярин обернулся, и лицо его уже не было благодушным, как раньше.
— Княжич Стойгнев не такой бессердечный, каким кажется.
— А его отец? — вырвалось у Гнеды, и она тут же захотела воротить сказанное, видя, как в глазах Судимира что-то враз переменилось и потемнело, словно в избе в ясный день закрыли ставни.
— Есть такое присловье. Князь как солнце, хорошо на него любоваться, да только издалека. Вблизи-то и опалиться можно.
Он вышел, а Гнеда откинулась на подушку и смотрела на столбики в изножье кровати, увенчанные резными медвежьими головами, пока её незаметно не сморил сон.
23. На чужой стороне.
Сразу после случившегося Бьярки на несколько дней уехал из Стародуба, сопровождая княжича в короткий поход, но вернувшись понял, что весь город зубоскалит над тем, как его ославила девчонка. Он не сомневался, что правда обросла всевозможными небылицами и приукрашиваниями, и, разумеется, не в его пользу. Даже Звениславка, сверкая хитрыми глазами и прикрывая хохочущий рот вышитой ширинкой, и та не преминула сказать ему, что хочет «подивиться на могучую поляницу, что сшибла самого Бьярки».
Это приводило молодого боярина в бешенство, заставляя раз за разом переигрывать их недолгий поединок в голове и понимать, что при любом раскладе он бы вышел дураком. Как она посмела полезть на него, о чём только думала? Будь на его месте кто-то другой, царапиной на плече она бы не отделалась. Пусть благодарит, что жива осталась!
Бьярки поморщился, возрождая в памяти белое лицо девчонки и безжизненно повисшую руку, когда отец еле успел
