«Я обезоружила своих врагов, — писала Екатерина. — Это и было моей целью. Но такое положение не могло сохраняться долго». Расходы на это празднество составили почти половину ее годового дохода. Очень пригодились деньги, полученные из Англии благодаря посредничеству Чарльза Хенбери-Уильямса.
И все же — с точки зрения политики — ее дело было почти проиграно. Через месяц после незабываемого бала близкого друга и наставника Екатерины, сэра Чарльза, отозвали в Англию, поскольку, по мнению правительства, его миссия закончилась провалом. На его место был назначен посредственный дипломат, лорд Кейт, который, как считала Екатерина, не мог идти ни в какое сравнение с сэром Чарльзом. Екатерина написала последнему нежное письмо, где благодарила его за все то, чему он ее научил, и за его неоценимую поддержку. «Прощайте, — писала она, — мой лучший, мой дорогой друг».
Влияние англичан стало ничтожным. Российский двор перенес свою благосклонность на французов. Летом 1757 года в Петербург прибыл новый французский посол, маркиз де Лопитель. Он привез с собой не только большой штат сотрудников и прислуги, но и целый рой шпионов. Теперь, когда Россия вступила с Францией в союз против Пруссии и слава русского оружия гремела на полях сражений, интересам молодого двора был нанесен ущерб. Екатерина, Петр и канцлер Бестужев все еще ориентировались на Англию, считая ее самым стойким и выгодным для России сторонником, но Шуваловы и Михаил Воронцов взяли сторону Франции, и императрица позволила им себя убедить. Елизавета всегда ненавидела Пруссию и пруссаков, а к Бестужеву никогда не благоволила. Петра же она просто презирала. Что касается Екатерины, то в расположении, проявляемом императрицей, всегда скрывалось жало недоверия. Екатерина не могла не понимать, что предпочтение, оказываемое Франции, таило немалую угрозу для нее лично. И тут никакие балы не помогут!
У нее появилась еще одна серьезная забота. Она забеременела от Понятовского. Днем, за несколько часов до начала того самого знаменитого бала, с ней произошел неприятный случай. В коляске объезжая места, где шли приготовления к празднику, она вдруг упала и сильно ударилась. Весь тот вечер, принимая гостей и покоряя их своим радушием, она не могла избавиться от мысли о возможном выкидыше. К счастью, ее тревога оказалась ошибочной. Нетрудно представить, что она чувствовала, когда расхаживала среди гостей, выбирая, кого приласкать, а кого унизить пренебрежением, внешне являя собой образец царственной безмятежности.
Вторая беременность великой княгини не вызывала прежнего интереса, поскольку не имела значения для престолонаследия: ведь уже был Павел. Зато отцовство ребенка вызывало нежелательные толки. Петр, очевидно из гордости, не отрицал свою причастность к беременности жены, но все при дворе знали, что отец ребенка — Понятовский.
Екатерина беспокоилась, что если императрица скончается во время ее родов или в первые несколько недель после них, то она будет еще слишком слаба, чтобы осуществить замысел, который вынашивала несколько лет. Ее враги могут воспользоваться этим с выгодой для себя. Да и Петр заявит о ее прелюбодеянии и заточит в монастырь.
Именно тогда, осенью 1757 года, когда императрица после удара была прикована к постели, перед Екатериной с особой отчетливостью вырисовывалось будущее. Беременность сделала ее толстой и неповоротливой. Она не могла уже присутствовать на приемах и прочих официальных заседаниях. Эти обязанности перешли к Петру, который не выносил, когда его отрывали от любимого дела, будь это забавы с оружием в его арсенале или хмельные свидания со своей любовницей. В эти напряженные месяцы Екатерина увидела и его, и свое собственное положение новыми глазами.
«Передо мной открывались три пути, и все они были одинаково опасными, — писала она. — Во-первых, я могла разделить судьбу его императорского величества, какой бы превратной она ни оказалась. Во-вторых, я могла стать жертвой любой прихоти, которая могла взбрести ему в голову. В-третьих, я могла наметить свой собственный курс и следовать им, что бы ни случилось. Проще говоря, я могла погибнуть вместе с ним или по его приказу, или же спасти себя, своих детей и, возможно, государство от угрожавшей всем нам катастрофы».
Разумным казался лишь третий путь, но чтобы встать на него и не сворачивать, Екатерине потребовалось все ее мужество. В последние месяцы беременности она опять стала советницей Петра и не отказывала ему в помощи, когда он изредка обращался к ней.
В ночь на восьмое декабря у Екатерины начались родовые схватки. С известием об этом к императрице и Петру послали мадам Владиславу. Собрались повивальные бабки и приготовили «ложе страданий». Через несколько часов после этого в комнату к ней заглянул Петр.
На нем был голштинский мундир, сапоги со шпорами, орденская лента через впалую грудь, на которой поблескивали награды. На поясе висела огромная сабля.
Изумленная его видом, Екатерина забыла о своих страданиях и спросила, куда это он вырядился в половине третьего ночи.
— Только в нужде познаем мы наших истинных друзей, — прозвучал его унылый, монотонный голос. — В этом мундире я готов выполнить свой долг, а долг голштинского офицера — быть верным клятве и защищать княжеский дом от всех его врагов. Поскольку вы больны, я пришел предложить вам свою помощь.
Словно не веря, что перед ней Петр, Екатерина зажмурила глаза и снова открыла их. Он был просто комичен в вычищенных до блеска сапогах, с рукой, держащей рукоятку сабли.
Вокруг нее лежали груды полотенец. Шел пар из лоханей с горячей водой. Екатерина увидела затуманенные глаза Петра. Он был настолько пьян, что едва держался на ногах. Она стала умолять его уйти и лечь спать — не дай бог, императрица увидит его. Ничего хорошего это не сулило. Елизавета не выносила голштинских мундиров и пристрастия Петра к вину. Он упрямился, не хотел уходить, но с помощью мадам Владиславы и повивальной бабки, которые убедили Петра, что его жена родит через несколько часов, Екатерине удалось его выпроводить.
Вскоре после этого курьезного происшествия пришла императрица и спросила, почему ее племянник не сидит у постели рожающей жены. Ей сумели втереть очки, и, услышав, что роды задерживаются, она ушла.
Боли стали слабеть, и утомленная Екатерина смогла уснуть. Проспав до утра, она встала и оделась как обычно. Изредка ее беспокоили приступы боли, но чувствовала она себя неплохо и решила, что ночью у нее были ложные схватки. Она с аппетитом пообедала. Сидевшая рядом с ней повивальная бабка подбадривала ее, говоря, что вся еда пойдет на пользу. Не успев встать из-за стола, Екатерина ощутила дикую боль, пронизавшую все ее тело. Тут же повивальная бабка и мадам Владислава подхватили ее под руки и потащили в родильную комнату, послав сказать об этом императрице и Петру. На сей раз схватки продолжались недолго. Екатерина родила девочку, о чем тут же уведомили императрицу, которая появилась лишь за несколько секунд до этого важного события.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
