Ворота ему открыли сразу, без промедления. Бросив повод подбежавшему Илье, Всеволод коротко спросил:
– Как?
– Тихо, – правильно понял вопрос тот. Исправно доложил: – В замке идут обычные дневные работы. Кастелян и прочие тевтоны ничего подозрительного не предпринимали. И рыцари, и кнехты пашут до седьмого пота. Наши – помогают. Немцы, уехавшие с Бернгардом, из вылазки еще не возвращались. Стража, при Эржебетт поставленная, тревоги не поднимала. Дозорный на главной башне детинца тоже молчит. Спокойно вроде все, воевода.
Вроде… И сигнального рога, действительно, слышно не было. Но вот почему так муторно на душе?
Всеволод направился к приоткрытым воротам внутренней цитадели. Здесь, конечно же, опять – никого. Снова – гулкое эхо шагов в пустынных залах, переходах и галереях.
И по мере приближения к донжону крепнет невесть откуда взявшееся нехорошее предчувствие. Всеволод ускорил шаг.
Все.
Пришел.
Предчувствие не обмануло.
Едва ступив в коридор, где располагалась их с Эржебетт комната, Всеволод понял: что-то не так.
Нет. Все здесь было не так! И еще как – не так!
Неподвижные тела в коридоре. Пять тел.
Дружинники, выставленные… им же и выставленные охранять Эржебетт, лежали на каменных плитах. Мертвые дружинники.
На ком-то – вспорота кольчуга. У кого-то – сброшен шелом и разорвано, изгрызено горло. У двоих – зияющая рана под откинутой бармицей. На шее, под затылком. Судя по всему, эти двое пали первыми. Этих двоих атаковали сзади. А уж после – занялись остальными.
Нечто жуткое и непостижимое произошло здесь, в главной башне Закатной Сторожи, посреди безлюдного детинца.
Стражей убивали быстро. Очень быстро. Сразу. Всех.
И нападали внезапно, стремительно. Оттуда, откуда нападения не ждал никто.
Взгляд Всеволода скользнул по обнаженным клинкам с серебряной насечкой. Дружинники все же успели схватиться за оружие, но в этот раз сталь с белым металлом не помогла. Почему? На искаженных лицах мертвецов – смешанное выражение ненависти, страха и боли. Страха – меньше. Ненависти – больше. Лютой, жуткой ненависти.
И все лица – бледные. Ни кровинки. И – ни капли крови на телах. И – на полу тоже нет. Пролитую кровь здесь слизали. А не истекшую высосали.
Да, крови – не было.
Были полностью обескровленные трупы.
Испитые! Все до единого – ис-пи-ты-е!
А Эржебетт?
Всеволод толкнул дверь, перед которой случилось неведомое и страшное. Толстые дубовые доски поддались. Дверь не заперта! Дверь распахнулась.
И за той дверью…
Пусто! Развороченная кровать Эржебетт. (Неподъемный сундук – на месте. Лавка – перевернута. То ли отодвинута, то ли отброшена в сторону.) Скинутые с ложа медвежьи шкуры. И – никого.
Он все же зачем-то крикнул в пустоту голых каменных стен:
– Эржебетт!
Тишина в ответ. Молчание. И спрятаться в аскетической полумонашеской полукелье – негде. Ну, почти негде.
Под узкими полатями?
Нет.
Под столом?
Нет.
За сундуком и опрокинутой лавкой?
Нет.
В сундуке?
Никого.
Нигде.
Нет.
Только тела верных дружинников, испитые досуха – у порога. Тела славных бойцов, до конца выполнивших приказ воеводы. И павших не в честном бою, а…
От чего, по чьей злой воле? Ответ был очевиден. Увы, слишком очевиден.
– Никак упырь, воевода!
Всеволод резко обернулся.
Илья. Стоит у двери. Смотрит округлившимися глазами. Кулаки сжаты. Правая щека чуть подергивается.
– Упырь, – утробно простонал в ответ Всеволод.
Или упырица…
Что уж скорей всего. Что уж куда как вернее!
Упырица в человечьем обличье, невесть как обличье это принявшая и сохранявшая столь долго. И все это время дурачившая ему голову. А иначе – как? Иначе почему Эржебетт не лежит вместе со всеми сухой обескровленной куклой. Почему нет ее здесь? Именно ее – почему? Почему дверь, всегда запираемая изнутри, открыта? Почему засов не взломан?
По-че-му?!
Илья поднял, было, на Всеволода глаза.
И тут же опустил. Не выдержал горящего взгляда. Промолвил тихо.
– Прости. Не доглядел, воевода…
«Не доглядел, воевода»?! Эх, Илья, Илья! Нет ни в чем твоей вины. И не так бы тебе нужно говорить сейчас. А «Воевода не доглядел!» – вот как. И не говорить – кричать о том надо. Орать. В голос. Воевода твой неразумный потому как виновен. Только он.
Десятник поспешно отступил в сторону, пропуская рванувшего с места Всеволода.
В коридоре стояли еще дружинники. Молча, со снятыми шеломами, с обнаженными головами стояли. И так же молча расступились перед Всеволодом, стремительно прошагавшим мимо трупов.
А он смотрел вперед. Только – вперед. Перед собой только. Лишь бы не смотреть в глаза своих воинов. Живых еще. И – паче того – уже мертвых.
Погубил! Он их погубил! Всех пятерых! Ни за что! Ослепленный пагубной страстью, не желавший прислушиваться к мудрым советам тевтонского старца-воеводы, не узревший очевидного.
Погубил! Полдесятка своих бойцов отдал на поживу коварной нечисти, прикидывавшейся… Э-э-э, да чего уж там! Все ведь ясно как Божий день. Дружинники несли стражу. Как положено – спиной к двери, лицом к коридору. И кто мог знать, что запертая дверца вдруг тихонько откроется и что на стражей… и что из-за той открытой двери…
А что – на стражей? Что – из-за двери?
Что явилось оттуда?
Кем же ты была? Кто ты есть на самом деле, проклятая Эржебетт? Неведомая тварь с лицом безобидной юницы и с глазами цвета мертвых вод, в коих, случается, видишь свое отражение перевернутым вверх ногами? И как ты одна, с незажившей раной в ноге, одолела пятерых прекрасно обученных и хорошо вооруженных ратников? Как могла так долго – и днем и ночью – скрывать свою истинную суть? Как одолевала неодолимую жажду крови? Как терпела солнце над собою и жгучее серебро доспеха на себе?
Да, много тут еще непонятного.
Но главное-то уже ясно.
Он вновь шагал по переходам, коридорам и лестницам внутреннего замка. Он бежал, царапая шпорами каменные ступени и плиты зал. Да только от себя-то не убежишь. Нипочем ведь не убежишь!
Эх, Эржебетт, Эржебетт! Величайшим счастьем будет для тебя, если не попадешься сейчас, сразу, под горячую руку. Да и после…
– Найду! – зло цедил Всеволод сквозь зубы. – Убью! Жестоко убью! Пять раз убью похотливую дрянь, темную сволочь. По разу за каждого испитого дружинника. Нет – десять раз по пять! Сто!..
Глава 37
Нa замковом дворе к нему подскочил обеспокоенный кастелян.
– Что-то случилось, э-э-э… брат Всеволод? На вас лица нет!
Вместо ответа Всеволод зыркнул на него исподлобья. Тевтон осекся, отшатнулся.
– Кто-нибудь входил в главную башню, Томас?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
