Рэд Джим был совершенно трезв, хотя выпил не меньше других. Матотаупа едва ли выпил полбокала.
Харка впервые был среди пьющей компании, и отец решил показать сыну, что бывший вождь может быть щедрым и вместе с тем в состоянии не пить колдовскую воду. Он все больше и больше входил в свою роль: давно ему уже не случалось чувствовать себя в центре внимания.
Был третий час ночи, когда Харка сказал Джо Брауну, что хочет уйти в дозор, так как предутренние часы особенно опасны. Инженер не стал возражать, и Харка молча поднялся из-за стола.
В этот момент к нему потянулся с бокалом пьяный Майк.
— Выпьем!
— Пей сам, — ответил индеец и направился к проходу.
— Выпьем, чертов парень! Ты что, отказываешься?!
Харка не думал, что на этот крик кто-нибудь обратит внимание. Но тут у него на пути выросли четыре фигуры. Харка бросил взгляд на своих друзей и увидел, что они готовы прийти ему на помощь.
— Я не отказываюсь, я просто не пью. Пей сам, если ты хочешь, — спокойно ответил он, ничем не выдавая своего волнения.
— Тогда убирайся отсюда, осел, убирайся, раз не понимаешь вкуса!..
Харка улыбнулся. Такой поворот представлялся ему подходящим. Однако пьяный Майк, видимо действовал не так, как было нужно стоящим за ним людям. Один из них что-то шепнул ему.
— Да, да, — заорал Майк, — убирайся к своим дакота! Это как раз то время, когда они осыпают нас зажигательными стрелами!
Слова «дакота»и «зажигательные стрелы» будто ударили по людям. За ближайшим столом смолк шум. Все находились в палатке, а палатка стояла на месте, где не раз возникали схватки. Неужели какое-то предательство?
Харка понял, что четверо, вставшие у него на пути, не выпустят. Он прыгнул навстречу Майку и ударил его так, что тот отлетел в сторону. Сам Харка оказался рядом с отцом и выхватил из-под накидки револьвер. Оружие он направил, однако, не на Майка, а на Джима.
— Убери своих, — сказал он тихо, — или я стреляю.
Рэду Джиму не осталось ничего другого, как поднять руки словно бы в жесте увещевания, — а скорее чтобы показать, что он и не помышляет об оружии, и заорать:
— Билл! Да успокой ты этого Майка! Вечно он затевает скандалы! Вышвырни его вон!
Билл понял, что дело приняло не тот оборот, которого они ждали. Подскочил Шарлемань, они схватили Майка, из носа у которого текла кровь, и выбросили его из палатки.
— Убери револьвер! — приказал Матотаупа сыну.
Харка послушался, его правая рука снова скрылась под накидкой.
— Я пошел, — произнес он и, никем не задержанный, вышел.
— Что это тут произошло? — спросил Тейлор.
— Дикий Запад, — пояснил Джо Браун. — Еще одно происшествие для вашей биографии.
— И вы считаете, что опасность миновала?
— Надеюсь.
— Скажи, это твой сын? — спросил Тейлор Матотаупу.
— Хау, мой сын.
— Мне этот парень понравился. Он не пьет, умеет выпутаться из разных историй, и, главное, у него долг службы — прежде всего. Такие люди нужны нам.
— Мальчик слишком нервный, — заметил Джим.
Браун и Тейлор вернулись за стол, где сидели другие инженеры.
— Всего один разбитый нос, — произнес Генри. — Пока обходится хорошо.
И снова принялись пить, и снова Дези наполняла бокалы, а Билл даже пошел с кем-то танцевать.
Единственный, кто пытался как следует разобраться в происшедшем, был Матотаупа. Он допил остаток виски из бокала и отставил его в сторону.
— Что с тобой? — спросил Джим.
— Ничего. Иду в дозор.
— Что вы все с ума посходили! — заворчал Билл. — Это же прощальный вечер Джо. Для дозоров нам еще дней хватит.
Матотаупа поднялся. Он торжественно простился с Джо. Подозвал Дези, отсчитал ей требующуюся сумму и заверил, что утром расплатится за все, что еще будет выпито и съедено.
Матотаупа пришел к себе в палатку. Оба мустанга стояли рядом на привязи. В палатке находилась только немая женщина. Очаг был прикрыт. Кожаная накидка Харки лежала на месте, — значит, он был здесь и ушел. Ружье на месте, но лука Харки не было.
Матотаупа снял праздничный наряд. Вытащил из-за налобной повязки орлиные перья и бережно убрал их. Взяв ружье, он направился к железнодорожному пути. Там было безлюдно, все встречавшие поезд давно разошлись, кто на свою обычную ночную работу, кто на празднество, кто просто улегся спать. Все было спокойно, только из большой палатки доносились музыка, пение и крики.
Матотаупа хотел знать правду. Для этого он должен был знать, что делает сын сегодня ночью, должен был видеть это своими глазами. Сомнения в правдивости сына у него уже были, ведь Харка не сказал ему сам о встрече с Четаном… Ах, как бы он хотел не сомневаться в сыне! Конечно, разбитый горшок можно склеить, но он остается битым…
Матотаупа занял место на высотке. Вскоре ему удалось обнаружить Харку. Юноша выбрался из небольшого оврага и залег в траве.
Сердце Матотаупы заколотилось: не собирается ли Харка встретиться здесь с кем-нибудь из врагов? Поспешность, с которой он покинул праздник, была подозрительной. И удивительно, что воины рода Медведицы давно не беспокоили лагерь, уж не собираются ли они предпринять нападение именно теперь, когда прибыл поезд с провиантом и материалами?
Матотаупе даже стало жарко. Глаза его блестели: выпитое вино и подозрения действовали заодно. Он заметил, что Харка пошевелился, затем пополз вниз по склону и исчез в темноте. Отец долго ждал, когда сын покажется еще раз, но до самого утра так больше и не видел его.
С наступлением рассвета Матотаупа спустился с возвышенности. Он нашел место, где Харка лежал в траве, проследил путь его по склону. Потом следы пропадали. Харка оказался достойным учеником своего отца.
«Нападение ночью не произошло, — размышлял он, — слова Майка не подтвердились». Это успокоило индейца, и он решил возвратиться в лагерь.
Ветер усилился. Небо было затянуто облаками. Когда Матотаупа подошел к палатке, коней рядом не было. Видимо, Харка уже вернулся и повел их на водопой. Матотаупа откинул полог, вошел. Немая семинолка сидела в глубине палатки, на огне в котле варился мясной бульон.
Матотаупа поставил ружье на место и вдруг замер в изумлении: на куске кожи у огня лежал его собственный револьвер. Он схватился за ремень — кобура была пуста. Стало ясно, что делал Харка, когда запутал срои следы. Это он вытащил револьвер.
Матотаупа оставил револьвер лежать на месте. Его напряжение вдруг прошло, ему стало легче. Он рассмеялся… Это было высокое мастерство. Сын превзошел отца!..
И снова Матотаупой овладели сомнения: хорошо, если Харка расценивает ночные похождения отца как желание помочь сыну, проверить его умение, а если он подумает, что отец не доверяет ему?..
Харка возвратился с лошадьми. Матотаупа слышал, как Харка несколькими ударами топора забил кол, чтобы привязать мустангов на новом, невытоптанном месте. И вот юноша вошел в палатку. На глазах Харки Матотаупа наклонился, поднял свое оружие и с улыбкой, словно бы не было никаких тревог и подозрений, вложил в кобуру.
Харка взял свое одеяло из бизоньей шкуры и, не сказав ни слова, улегся спать.
Матотаупа еще немного помедлил, потом вышел из палатки в поднявшуюся пыльную бурю. Он побродил по лагерю, и вдруг ноги сами собой понесли его к большой палатке, откуда все еще доносилось пиликанье скрипки. На него пахнуло пивом, крепким табаком, виски. Большинство столов пустовало. Увидев индейца, скрипач-цыган заиграл какой-то бешеный танец. Матотаупа глянул на него невидящими глазами, подошел, бросил музыканту золотую монету. Оркестр подхватил одинокое выступление скрипки. Матотаупа тяжело свалился на ближайшую скамейку.
— Виски! — заорал он.
Кельнер бросился обслуживать гостя. Оркестр играл только для него, и Топ пил стакан за стаканом и не помнил, как свалился на землю.
Три кельнера, пугливо озираясь, подобрались к нему.
— Должен же он платить! — сказал один из них.
Но тут их уже оказалось пятеро — скрипач и Билл присоединились к ним.
