У меня тоже был острый интерес к сердцу, в западной литературе уже полно статей: начали оперировать детей на "открытом сердце", под гипотермией. Охлаждали в ванной до 25 градусов, останавливали сердце, разрезали и штопали врождённые отверстия в перегородках. Основной этап операции нужно уложить в 20 минут.
После доклада мне тут же предложили переехать в Москву, давали отделение по хирургии туберкулёза. В пригороде, в Захарьино, где сам Юдин начинал. Мне не приглянулось. Не мог на туберкулёзе замкнуться.
Но использовал - сообщил Мамолату. В открытую не шантажировал, просто сказал, что "думаю". Эффект был тут же, дал директор другое отделение, уже на 50 кроватей. Прибавились новые помощники: Костя Березовский, Юзеф Когосов, Паша Винокурова (двое уже умерли, Юзеф постарел, эмигрировал). В институтскую клинику, на Рейтерскую, приехала Ольга Авилова. Вместе с Дековым они заняли место стариков-доцентов. В госпитале оперировала Малахова. Я бывал раз в неделю.
Так снова собралась первоклассная команда.
... ... ...
Весь 1955 год прошёл под флагом сердечной хирургии.
Не просто подобрать сердечных больных. Доцент Лихтенштейн, терапевт, взялся мне помогать. Разумеется, я сам прочитал всё что доступно. Впервые у меня появился в кармане фонендоскоп - слушать сердца. Это очень непросто слышать шумы. Рентген я хорошо знал ещё с Брянска.
Первая операция при митральном стенозе - комиссуротомия: расширение пальцем сращенных створок клапана между левым предсердием и желудочком.
Оперировал: местная анестезия, как у Вишневского. Только ввёл палец в сердце, как больная потеряла сознание. Быстро сделал, что нужно и, к счастью, удалось оживить.
Ох, наволновался! Умрёт первая больная и всё, другие не пойдут. Нет, любимая местная анестезия для сердца не подойдёт! Нужен интратрахеальный наркоз, из аппарата, через трубку в трахее, с искусственным дыханием.
Так пришлось осваивать новую специальность, анестезиологию. Её у нас в Союзе просто не было. К счастью, простенький аппарат остался от американцев, с войны, по ленд-лизу. Приспособил двух молодых врачей - Депутата и Маловичко. Пока их учил, сам вводил трубку в трахею, потом переходил оперировать, а они уже давали наркоз дальше. Дело пошло.
Следующий опыт был ближе к осени - нужно оперировать врождённые пороки маленьких детей. Начинать с самых тяжёлых, обречённых- тетрада Фалло. При этом венозная кровь из правого желудочка попадает в аорту, поэтому больные синие ("синие мальчики"). Нужно исправить, пустить часть крови в лёгкие из аорты, в обход порока. Это называется наложить анастомоз, соустье. Облегчающая, не радикальная операция.
Всё так и сделали. Хотя мне не просто давались сосудистые швы, руки от волнения очень дрожали. Но операции пошли успешно. До этого ещё пришлось инструменты изобретать, чертежи делал, мастеров искал.
Ликовали - мальчик порозовел! Нужно быть хирургом, чтобы понять радость успешной новой операции. Тем более на сердце!
Одна смерть на первые десять "синих", всё-таки была - это не много для смертельной болезни. Помню всё, но описывать сложно. Одно скажу: не было ещё знаний по реанимации и самой необходимой аппаратуры.
Терапевты плохо ставили диагнозы пороков сердца. Им и не нужна точная анатомия, важно знать, как пострадала функция, чтобы лекарства давать. Другое дело хирургам. Послушать, это нужно, но мало. В мире уже были сложные исследования: ангиография и зондирование полостей сердца. Это когда в сердце вводят тоненькую трубочку измеряют давление, берут пробы крови, вводят контрастное вещество делают рентгеноснимки каждую секунду. Видны полости сердца, движение по ним крови, то есть пороки.
Ничего этого у нас не было. Снова пришлось изобретать самоделку - приспособление для быстрой смены кассет с рентгенплёнкой.
4. 1955 г. Начало кибернетики.
Помню, как на нашей сцене появился новый персонаж с очень большими последствиями! - Екатерина Алексеевна Шкабара.
От неё началась моя кибернетика - просветила, дала книжку Эшби, потом Винера, познакомила с академиком В.М.Глушковым. Умнейшая женщина. Но лидер. И, даже, слишком. Из-за этого потом и разошлись - пыталась командовать
Но именно она создала для меня Отдел биокибернетики в составе Института Кибернетики. Отдел существует до сих пор, в нём работают мои ученики, а теперь уже просто друзья, супруги Касаткины, Куссуль, Талаев.
Кибернетику мы начали с диагностических машин. Катя рассказала о перфокартах, я разработал форму историй болезней, чтобы были признаки болезней, набивай их на перфокарты, вставляй в машину, получишь диагноз. Разумеется, до того нужно сделать статистику - при каких признаках болезнь. Это тоже моя забота. Тут подоспел Озар Минцер. Он обставил механическую обработку перфокарт. Скажу сразу, из этого медицинского направления кибернетики ничего полезного не вышло - диагнозы машина ставила плохо. Впрочем польза была, осталась и до сих пор действует, так называемая "формализованная" история болезни. В ней заготовлены все признаки, только подчеркивай, проставляй цифры и совсем мало текста - облегчение врачам.
... ... ...
Я напишу авансом о втором приложении кибернетики - физиологии. Началась она сугубо с практики: от освоения на собаках первого АИКа (Аппарата Искусственного Кровообращения) в 1957 году. Потом Володя Лищук и Ольга Лисова создали настоящую экспериментальную лабораторию по исследованию сердца с полным инженерным оснащением. Сердце испытывали как насос: "снимали характеристики" как меняется производительность при повышении венозного подпора. Наши ребята достигли полной повторяемости кривых. Позднее написали книжку. Её даже в Германии издали.
Потом группа работала с камерой. Об этом будет тяжёлый разговор.
На базе той же лаборатории потом осваивали с хирургами операции по протезам клапанов, а ещёпозднее и пересадку сердца.
Теоретические разработки по физиологии закончились много позже в "Модели внутренней сферы организма". Заумное название, а содержание простое: даны зависимости четырёх регулирующих систем (РС), как они совместно регулируют функции. Я их задумал еще в Череповце, перед войной. Команда Лещука создала под них стройную математику. Написали ещё одну книгу. К сожалению, физиологи остались глухи - они не знают математики.
В общем, была серьезная теоретическая наука.
Коллектив распался в семидесятых годах. Я хотел повернуть их на новую тему по "проблеме человека", а они не захотели и отделились. А потом разошлись. Лищук уехал в Москву. Процветает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
