— Что это они тут перед нами разыгрывают? — вслух подумал Ваксон.
— Да просто шмали насосались, — ухмыльнулся трюкач Гарик.
— Шмаль с маджари — это бронебойная смесь, — добавил трюкач Марик.
Атаманов вытирал платком свою бритую голову, которая делала его каким-то непременным участником этой восточной сцены.
— Пора смываться, господа, а то как бы по-лермонтовски у нас тут не получилось. Помните в «Бэле» — «нажруться бузы и…»
— А где же наши лабухи? — забеспокоился Гладиолус Подгурский. — Вот что храктерно для джаза — полное отсутствие нюха на опасность.
Ослябя, Канителин и Бабрасов покидали маленькую галантерейную лавчонку, нагруженные всяким барахлом из нелегальной пластмассы — все трое были собирателями кича: маленьких кремлей, лебедей, пограничников родины, танцовщиц с толстыми ляжками, самолетиков и крокодильчиков.
Ваксон, однако, смотрел не на них, а на автотрюкачей, которые оба представляли типажи расторопной московской хевры в джинсах, кроссовках и теннисках.
— А вы, ребята, вроде бы только что приехали, однако разбираетесь в деталях, — сказал он им.
— Слушай, Вакс, — сказали трюкачи (оказывается, и кличку уже знают), — мы здесь сто раз бывали. Для на слетать в Кок, все равно что два пальца обдудонить. А в этот раз нас Коч сюда послал, вроде бы как в командировку.
— Какой еще Коч?
— Ну, Семеныч. В общем, Семен Михалыч. Короче, Кочевой. Оплатил нам две горящих путевки в Литфонд. В общем, как бы к мадам приставил, чтобы заботились. Волнуется лауреат.
У Ваксона сузились глаза:
— Шпионить, значит, за Ралиссой приехали?
У Гарика и Марика тоже сузились глаза. Этот малый, похожe. нарывается. Кто такой? Может, и сам этот Вакс лауреат какой-нибудь? Не-ет, молодоват для лауреата. Ладно, грубить пока не будем. Хохотнули:
— Да вроде того: за такой бабой, как наша Ралиска, нужен глаз да глаз. Но вообще-то это задание второстепенное. В первую очередь идет удовлетворение всех ее потребностей. Подлизывается большевик.
— Это каких же потребностей?
Гарик и Марик переглянулись и опять хохотнули:
— Всех без исключений.
Пролетающий на миг залепил Ваксону глаза. Сестры, ярость и ревность, восхитительны ваши приметы. Очи разлепились. Перед ним, потряхивая брелоками ключами машин, стояли два молодых паразита, способных на все, в том числе и на удовлетворение всех потребностей.
— Ну, давайте, ребята, разбираться по машинам, — сказал Марик.
Ваксон, Подгурский и Ослябя поехали с Гариком; Атаманов, Канителин и Бабрасов — с Мариком. Во второй машине всю дорогу разговаривали о джазе. Оказалос что Атаманов-то не только писаниной занимался. Я, старички, окончил Гнесинку по классу народных инструментов, а во внеурочное время, фля, наблатыкался там на контрабасе. Он стал щипать воображаемые струны и бубукать своими отменными губищами: Эллингтон! Зарабатывал на жизнь, фля-фля-фля, в капппище гррреха, в «Коктейль-холле».
Хотите, квартет, етитвою, замммастырим? Авангардисты снисходительно улыбались. Марик тут, обернувшись от руля, сказал, что у него есть надежный канал по доставке джазовых пластинок «Дойче Граммофон».
В первой машине тоже присутствовал джаз: Ал Ослябя напевал сложную тему Майлза Дэвиса. Остальные долго молчали. Потом Гарик спросил сидящего ря Ваксона:
— Между прочим, ты не слышал, не завела она тут какой-нибудь романешти?
— Кто? Что? Кого? — притворно удивился Ваксон.
— Вот нам разведка донесла, что в нее литовец влюбился; это правда?
— Стукачам даже на вопросы о погоде не отвечаю, — так неожиданно для себя Ваксон залепил приезжему по макушке. Ваксона коробило: что-то похожее было у него в одном из ранних романов. Вот такой паренек вроде автора сталкивается с тремя московскими паразитами, что кадрят его бывшую жену. Ну, впрочем, тут у нас принципиально другая ситуация. Марвич в той истории был полностью одинок; все время ноктюрн, блюз одиночества; а здесь я окружен друзьями; сонмище ближайших!
Гарик что-то нажал под рулем. Правая передняя дверь, то есть та, что со стороны Ваксона, отворилась на полной скорости.
— Выходи! — произнес он без враждебности, но с явным холодком.
Ваксон попытался прикрыть дверь, но она не поддавалась. В кабине вертелся вихрь чудесного крымского воздуха. Скорость сто километров в час.
— Ты, видно, забыл, что нас тут трое! — проорал он трюкачу.
Тот проорал в ответ:
— А ты, видно, забыл, что машина не твоя, а моя!
Он прав, подумал Ваксон. Вот это самый главный аргумент. Нелепо как-то сесть в машину и сразу затеять ссору с хозяином.
— Я пошутил, — сказал он и хлопнул Гарика по коленке. Тот опять нажал что-то под рулем, и дверца закрылась.
— Нe бзди, — сказал он Ваксону.
— А ты не ссы, — ответил тот. — Спор можно продолжить на твердой земле, сэр. Жду ваших секундантов.
Гарик заржал: это ему понравилось.
Как всегда неожиданно открылась долина, вроде бы прикрытая горным хребтом от мирового океана; остров Крым.
Повидаться с Эрами заехали отдыхающие в санатории Совмина Королевы. Марина осталась с эровскими женщинами, которые увлеченно занимались подготовой к вечернему пиру.
— Ну вот, — ворчала она, — приедешь в гости, а тебя сразу — в кухарки!
— В кухарки, управляющие государством, — тут же поправила Полинка.
Роберт и Анатолий пошли на пляж. После купания уединились под личным британским зонтом дипломата, на котором было написано do not disturb. Роберт поделился с высокопоставленным другом своими мыслями о вступлении в партию. У меня такое ощущение, старик, что не вступая в партию, я как бы подставляю шею под ярмо. Что ты думаешь по этому поводу?
Королев минуту-две помолчал, пуская плоские камешки по воде, потом, оглядевшись, стал развивать свой взгляд на проблему. Вообще-то в нынешних условиях сохранять беспартийность, это значит сохранять инертность. Даже возмущенная вызывающая беспартийность не дает никакой площадки для действия. Мне кажется, что партийность даст такому поэту, как ты, больше возможности для самовыражения. Конечно, с самого начала ты должен будешь определить свою coбственную нишу и сомкнуться внутри партии с теми, ктo мыслит, а не с теми, кто расползается задами по креслам. При всем монолитном параличе внутри партии существуют разные течения, и ты должен будешь cpaзу в этом разобраться, иначе станешь просто членом компрадорской номенклатуры. Динамика таких коллизий как раз была видна в Чехословакии задолго до начала «весны»…
— Толя, скажи, что там происходит в данный момент?
Королев взял еще один тайм-аут, чтобы побросать «блинчики», потом придвинулся поближе к другу и заговорил полушепотом:
— Приближается катастрофа. Я слышал недавно, что Солженицын кому-то сказал: «Все идет хорошо, вагоны подталкивают паровоз»; он не прав. Этот наш паровоз никакими вагонами не сдвинешь. Для того чтобы состав тронулся, надо раскочегарить топку, а у нас пока…
Внезапно он замолчал и уставился в сторону пляжных воротиков. Через них только что прошла Ралисса. Королев не мог оторвать от нее взгляда, а Роберт, не меняя позы, протянул навстречу к ней руку ладонью вверх. Проходя мимо и не задерживая шаг, Ралисса резво шлепнула его ладонью по ладони и сбежала к морю.
— Откуда берутся такие женщины? — пробормотал Королев. — Кто она? Чья-то дочь? Чья-то… жена?
— Жена Кочевого, — пробормотал Роберт. — Ты должен знать его, он секретарь Союза писателей по иностранным делам, — помолчав, добавил: — И секретарь парткома.
Тушинский с Татьяной лежали голыми в постели и наслаждались. Они только что исполнили свои супружеские обязанности и теперь млели друг к другу людскою лаской, поглаживали супружеские волосы, немного теребили ушки, подцеловывали чуть-чуть увядшие локотки. Какая все-таки прелесть эти супружеские обязанности, думал поэт. Спасибо, Господь, что одарил нас таким сладким ярмом. Вот Танька, такая злюка, такая агава. а когда приступает к супружеским обязанностям, превращается в кису-ласку. Только почему-то без хвоста. Это жаль, хвост бы не помешал. В принципе, это такая дивная обязанность, что ее как-то невольно хочется распространить и на других женщин в округе. Вот, скажем, здесь, в Коктебеле, женщины под солнцем так хорошеют, что невольно хочется возлечь с ними для исполнения, ну, не супружеских, но каких-то дружеских мужских обязанностей. Почему не возлечь, например, с бывшей женой Нэлкой, ведь она так хороша, или даже с женами друзей, ну, конечно, не со всеми сразу, а поодиночке, по мере развития вот таких сиест, вот такого невинного сибаритства, которого наш народ исторически был начисто лишен, ну, например, с Анкой, с Миркой, с Фоской Великолепной, с Любой, не говоря уже о таких блистательных гетерах, как Милка и Ралисса, как внезапно вспыхнувшая Антошина муза, как ее, ну конечно — Катя Человекова, и конечно же никогда не терять из виду, не обделять лаской мою страдальческую Зарю — ну почему?
