— Сигорд, вы замечтались, а мне пора на площадку. Итак?
— Покупай «аленькие».
— Чего???
— «Красные земли», но аккуратно, пару лотов, не больше. Сейчас я уеду, к пяти вернусь, подумаем о перспективах. Ну ты и сам смотри, выбирай, что плохо лежит. Понапрасну не рискуй.
— Риск — это ваш недостаток. Мне же присуща осторожность, так что езжайте спокойно.
Эх… Сигорд чувствовал дикую жажду, такую, которая, пожалуй, посильнее алкогольной… Деньги. Деньги! Они — вот они, только руку протяни подлиннее, да ухвати покрепче! Что мешает, казалось бы? Яблонски неправ, конечно, два миллиона талеров биржевых денег — это не сумма. Другое дело, что все конторы вокруг, ежедневно оперируя десятками, а то и сотнями миллионов талеров, используют не свои, а заемные и клиентские… В то время как они, он, рискует только своими, он волен ни перед кем не отчитываться за свой выбор. Или взять хотя бы «плечо» так называемое. Типа, играешь ты на разнице валютных курсов, а у твердых валют ежедневные подвижки — ничтожные доли процентов. На два миллиона вложенных средств результат может измеряться смехотворными сотнями, а то и десятками талеров барыша, стоит ли огород городить? Правильно, нет смысла. И тогда тебе система фондовых операций подставляет «плечо»: имеешь сто тысяч талеров, но отдаешь команду на закупку, либо продажу валюты — на целых десять миллионов, а то и на двадцать пять миллионов талеров. Ну и, соответственно, пожинаешь разницу в курсах, умноженную на плечо — в сто, или, если договорился на плечо подлиннее, двести пятьдесят крат. Это опасные игры, очень опасные, и для тех, кто предоставляет плечи, несмотря на систему всевозможных перекрестных страховок, и в особенности для тех, кто играет на таких рычагах. И опять же — зелен виноград: безродным выскочкам, вроде «Дома фондовых ремесел», никто не спешит подставлять «плечи», предоставлять кредиты… Взять хотя бы банки, где Сигорд держит счета, личные и корпоративные… Это в точности как с кредитными и дебетными карточками: есть у тебя рекомендации, поручители, «история», послужной кредитный список — милости прошу тратить несуществующие на пустом счету деньги. Банк с удовольствием заплатит за тебя, в расчете получить с лихвой с тебя же завтрашнего. А если у тебя просто дебетная банковская карточка — да хоть сто миллионов на ней — ты можешь тратить только в этих пределах, ни одного талера сверх… В действительности так бывает очень редко, но у Сигорда по всем фронтам именно «дебетки». Да, святые небеса! У Яблонски кредитная карточка, пусть даже он, с его слов, ни разу не залезал в минус, а у Сигорда — дебетная. Дискриминация, явная дискриминация, но Сигорд не против, он только за, тем более, что спустя некоторое время банк, куда поступают его личные зарплатные деньги и дивиденды, одумался: он уже несколько раз бил хвостом, неявно извинялся перед Сигордом и предлагал перейти на кредитную… Нет уж, дорогие судари… Девяносто восемь тысяч дивидендов поступили? Тотчас же? Очень хорошо… Нет-нет, спасибо, меня вполне устраивает нынешнее положение вещей, ценю ваше доверие.
Из того куша, который они сорвали от операций с «Южным побережьем», Сигорд, кряхтя от жалости к расчетному счету и от личной скаредности, но все же выделил дивиденды, сто тысяч талеров, законным образом приурочив их к концу полугодия. Себе — девяносто восемь тысяч, Яблонски в сорок девять раз меньше — две тысячи, но тот абсолютно не в обиде, только давится смехом и просит его маме не говорить о столь чудовищной диспропорции. Зато зарплаты он положил себе и Яблонски вровень: по десять тысяч. Вроде бы и не так много по нынешним временам, когда все хорошее стоит дорого, а дрянцо сплошь и рядом маскируется под хорошее и прежде всего ценами… Но ему вполне хватает и Яну Яблонски хватает, особенно если учесть некие премиальные, измеряемые в количестве месячных окладов…. Не так давно еще тот урчал насчет легкового мотора, чуть ли ни сопротивлялся — теперь же то и дело заговаривает, что, мол, пора менять драндулет на что-либо приличное, а то, дескать, старый немеряно бензину пожирает… Это он, типа, не из прихоти, а от великой бережливости решил почти новую машину на новую с иголочки заменить. Эконом хренов. Впрочем, Сигорд, который начинал с подержанного «Форда», также успел сменить импортный руль на отечественный: купил четырехдверный шестицилиндровый с никелированными частями — «Имперский»! Две целых, восемь десятых литра — двигатель. Черного, естественно, цвета — он ведь не якудза какой-нибудь, чтобы белый покупать, а честный солидный человек. Мотор также подержанный малость, как и прежний, но гораздо круче и вполне еще ничего. Сын только хмыкнул, когда увидел… С легким удивлением, как показалось Сигорду — но не раскритиковал ведь, даже попросил дать порулить пару-другую километров.
По чести говоря, Сигорд и сам раскрутился на громоздкий «Имперский» не без сомнений, но… Причина его выбора была довольно проста — только объяснять ее некому и незачем. Однажды, в тяжелом горячечном бреду, когда он, простуженный насквозь, лежал и умирал у себя на чердаке, в том заброшенном доме, привиделся ему длинный черный «мотор», мрачный, мощный, с никелированным оскалом бампера — он его боялся в своих кошмарах… А теперь, вот, решил преодолеть старый свой страх, как бы пойти ему навстречу, и «Имперский» больше всех остальных, по цене доступных, внешне походил на его кошмар. Раньше он его мучил, а теперь он ему служит. Сигорд и приютивший его дом вспоминает, с благодарностью, но редко, на ночь как правило: вспомнит, повздыхает, смахнет непрошенную слезу и засыпает.
Глава десятая,
в которой становится очевидным, что в беде познается недруг, а друг, если с вами беда, ничего нового вам не продемонстрирует по сравнению с благополучными временами, так и останется другом
Календарная осень одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года, которая почему-то — весенний сезон во всем Южном полушарии, а стало быть и в «антиподном» Бабилоне, — получилась для Сигорда сначала денежной, а после — обильной на «черные» события для него же.
Капало с крыш, текло по тротуарам, даже облакам и тучам все чаще не удавалось оставаться хмурыми: солнышко весеннее — оно такое веселое. Казалось бы, цвет неба никак не связан с успешностью в биржевых делах, однако примета из верных: небо синее — у брокеров настроение лучше, сделки чище, а нервы мягче. Сигорд никогда не ждал от сюрпризов приятного, неприятные пытался принимать как должное, всегда был готов к неблагоприятному развитию событий, однако о самых главных, самых кошмарных бедах, даже он не подозревал, что они так близки к нему и так реальны.
Давно прошли те времена, когда закрытое акционерное общество «Дом фондовых ремесел» мелким вороном кружилось возле крупных хищников, царствующих на бескрайних просторах охотничьего рынка страны Бабилон, чтобы пристроиться к ним в удобную минуту и урвать свою маленькую долю от чужой добычи. Теперь «ДФР» и сам из себя кое-что представлял в смысле финансовых возможностей, хотя, если честно, они, эти возможности, все равно были заметны лишь весьма ограниченному кругу лиц. Причина их незаметности была в том, что Сигорд сохранил прежний, весьма оригинальный подход к делу: он играл только «на свои», стараясь не пользоваться кредитами и даже общераспространенными «плечами», кроме тех случаев, когда это было неизбежно. Играть он по-прежнему предпочитал на повышение, помимо аналитической информации не гнушался использовать инсайдерскую, то есть добытую шпионским путем. Даже сын однажды помог ему в этом, но невольно и совершенно случайно, вряд ли об этом подозревая. Вообще говоря, отношения с сыном налаживались, как говорится, не по дням, а по часам, — встречались часто, чуть ли ни еженедельно, по делу и просто, почти без поводов, к обоюдному интересу, свободному от проблем и меркантильных расчетов.
Женщины по-прежнему интересовали Сигорда, и хотя его физические возможности в этом смысле были, конечно же, не те, что в далекой молодости, но его эпизодические подруги не оставались разочарованными и, как правило, не возражали против эскалации отношений. Но страсть Сигорда к игре и наживе была гораздо мощнее, нежели тяга к сексу и семейному уюту, а о совмещении этих страстей он и не помышлял, не предполагал, что такое мирное сосуществование возможно. Да и боялся он прочных отношений с какой-то одной, раз и навсегда выбранной подругой, по-холостяцки сомневался в себе, как в спутнике жизни, сомневался в каждой очередной… Яблонски, казалось, совершенно оправился после душевной катастрофы с Изольдой, задорно поглядывал на молоденьких биржевых девиц, отпускал им комплименты, играя седыми бровками, целовал ручки при случае, однако реальных шагов к сближению не предпринимал и на подначки Сигорда отговаривался тем, что ему некогда, что надо ухаживать за мамой…
