Она была права насчет того, что он все еще сердится. Бывали дни, когда он был таким колючим и неприступным, что мне хотелось пнуть его по яйцам. Дни, когда я была так близка к тому, чтобы сделать это. Но все, что требовалось, это поговорить с ним об этом, и он брал себя в руки. Было удивительно, что он смог так легко щелкнуть выключателем. Когда я спросила его об этом, он просто сказал: «Война помогает смотреть на вещи в перспективе, Лэнг. Иногда вы просто теряете что-то из виду. Иногда требуется раздраженная девушка из Калифорнии, чтобы пнуть вас под зад, но все не так плохо, как кажется. Не стесняй напоминать мне, какой я осел, столько раз, сколько потребуется. Если слишком невыносим, то вышвырни мою задницу из дома.» Мне еще не приходилось этого делать, но он знал, что я к этому готова. Возможно, именно поэтому он так старается, чтобы это сработало.
Шли недели. Наступил День святого Валентина, а вместе с ним на моей подушке появилась одинокая розовая роза и простая рукописная открытка.
Лэнг.
Ты не так умна, как думаешь. Я невосприимчив к твоим ужасным поступкам. И я не влюблен в тебя. Когда ты покинешь этот остров, мне будет все равно.
Мир не перестанет вращаться.
Я не буду чувствовать себя опустошенным или потерянным.
Я не буду смотреть из окон моего маяка и видеть только серость и страдание там, где когда-то была красота.
Я не буду пялиться на свой мобильник, ожидая твоего звонка.
Я не буду оплакивать твою потерю.
Я не буду плакать (по-мужски).
Я не буду молиться, чтобы твои родители решили закрыть свой ресторан и переехать на восточное побережье.
Я не буду смотреть «Звуки музыки» снова и снова, желая, чтобы моя слишком хорошая, чтобы быть настоящей девушкой, вернулась ко мне.
Каждую секунду.
Каждую минуту.
Каждый час.
Это сделало бы меня самым жалким парнем в мире.
Временно, твой,
Салли Флетчер.
P.S. проверь свой телефон.
Я хватаю телефон с прикроватной тумбочки, кожу покалывает от боли, глаза жжет от слов, которые он написал на бумаге... пока не вижу текстовое сообщение, ожидающее меня на экране.
В какой-то момент Салли изменил свое имя в моих контактах с «Самого горячего парня в мире» на «Самого жалкого парня в мире». Единственное сообщение, которое он прислал мне, содержит несколько слов, но они задевают за живое.
Салли: Не делай этого, Лэнг. Не уходи.
Я сажусь в постели, уставившись на записку, перечитывая ее снова и снова, теперь понимая, что он на самом деле имел в виду. Он любит. Он будет скучать по мне. Он не хотел, чтобы я уходила.
Позже, за ужином в доме я попыталась поговорить с Салли о том, что он написал, и о том, о чем он просил меня, но это трудно. Дети слишком возбуждены, снова покрытые клеем и блестками от того, что делали сердце и украшали купидона с Роуз. И, конечно же, Роуз тоже была с нами, так что была уже почти полночь, когда у нас появилась секунда наедине.
Салли никогда не оставался в доме. Он, казалось, не возражал против длительных визитов, но я все равно время от времени ловила его взгляд, устремленный вдаль, или стоящего в дверях комнаты с потерянным выражением лица. Было легко забыть, что дом, в котором мы жили, был тем же самым домом, где он вырос. Каждый дюйм этого места был полон воспоминаний для него, независимо от того, насколько умело он был отремонтирован. И так уж случилось, что я спала в старой спальне его родителей, что бесконечно пугало его. Он никогда не поднимался наверх, если мог этого избежать.
В свете этого я обычно ночевала у него на маяке, когда нам хотелось побыть наедине. Все чаще и чаще Роуз оставалась с детьми на ночь, а я тайком выбиралась из дома под покровом темноты, проводя ночь с Салли, возвращаясь домой на рассвете, прежде чем Коннор и Эми проснутся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Сегодняшняя ночь не будет исключением. Но до маяка мы так и не добираемся. Салли проехал полдороги до дома, а затем сворачивает на узкую дорогу, ведущую в противоположном направлении. Когда останавливает свой грузовик, мы оказываемся перед чем-то, что выглядит как разрушенный замок, крыша исчезла, большая часть стен рухнула. Снег покрывает то немногое, что осталось от каменной кладки, скрывая то, что осталось от строения, так что все, что я могу разглядеть, несколько странных секций стены и самые верхушки некоторых огромных камней фундамента.
— Почему мы остановились здесь? — спрашиваю я.
— Потому что я собираюсь тр*хнуть тебя прямо сейчас, Лэнг. Я не могу дождаться, когда мы вернемся к маяку. Это было самое близкое место, где нас никто не увидит.
— Ни за что! Я не собираюсь заниматься с тобой сексом в твоей машине. Здесь очень холодно, Салли.
— Трусиха. — Он отстегивает свой ремень безопасности, а затем протягивает руку и отстегивает мой тоже. — Оседлай меня. Поднимайся со своего места и оседлай меня, пока я не отшлепал тебя за непослушание. — Он шутит, но в его глазах дерзкий огонек, и я краснею слишком сильно. Быть отшлепанной Салли — не такая уж ужасная перспектива. На самом деле, мысль о его руке, шлепающей мой голый зад, заставляет меня самым странным образом сжать ноги вместе.
— Мы ближе, чем в десяти минутах от твоего дома. Мы не можем просто вернуться туда? Там, где тепло? — Я стараюсь не думать о том, как склоняюсь над его коленом, но теперь этот образ прочно запечатлелся в моем мозгу.
— Клянусь тебе, Лэнг, тебе не придется долго мерзнуть. Я тебя в два счета согрею. — Он с жужжанием отодвигает свое сиденье так, что спинка почти полностью откидывается назад, и все это время дерзко ухмыляется мне. — Смотри, — говорит он, беря меня за руку. — Чувствуешь? — Он подносит руку к своему паху, где я мгновенно чувствую огромный стояк, спрятанный в джинсах. Он тверже, чем камень. Салли сжимает мою руку вокруг себя и, закрыв глаза, стонет.
— Если я сейчас отпущу твою руку, Лэнг, что ты будешь делать? Заставишь меня отвезти тебя домой? Или позволишь мне использовать это, — он снова сжимает свою руку на моей, подчеркивая, насколько он возбужден, — чтобы заставить тебя кончить?
Когда он так говорит, возвращение к маяку кажется слишком поспешным решением.
— Согреешь, говоришь? — спрашиваю я, приподняв бровь.
Салли открывает один глаз и смотрит на меня снизу вверх.
— В два счета.
— Тогда ладно. Покажи мне.
— Надеялся, что ты это скажешь.
Его спокойное поведение секунду назад было притворством. В тот момент, как я зеленым светом осветила его коварный план, он вскакивает и хватает меня, потянув на себя. У меня нет времени протестовать или даже раздвинуть ноги, чтобы сесть на него как следует. Но у Салли все под контролем. Мое тело словно тает под сильными руками без каких-либо усилий с его стороны.
Следующее, что я помню, мои волосы скручены в узел вокруг кулака Салли, рубашка задрана, лифчик спущен, и Салли держит мой левый сосок во рту. Он массирует распухший комок нервов языком, щелкая им, зажимая между зубами, и ощущение такое сильное и столь острое, что я не могу ничего сделать, кроме как изо всех сил пытаться восстановить дыхание. Однако это бесполезно. Мои легкие работают на половину мощности и не могут обеспечить потребность моего тела в кислороде.
Салли приподнимает свои бедра подо мной, прижимаясь тазом ко мне, и я снова чувствую его член, твердый и требующий внимания, трущийся о мою киску через джинсы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Черт, Лэнг. Почему, черт возьми, я не могу держать свои руки подальше от тебя? Не могу тобой насытиться. Ты вызываешь больше привыкания, чем любой наркотик. Я жажду тебя каждую минуту дня и ночи.
— Ох, черт, Салли. Ай! — Я дергаюсь, когда он кусает меня, сильно сжимая мой сосок зубами. Ощущение — электричество и огонь в одном флаконе. Я не могу этого вынести, не могу вынести ни секунды дольше, и все же боль и удовольствие, бурлящие во мне — это все чего хотела одновременно. Я не смогла бы остановить его, даже если бы пожелала.
