Из Савоны войско эрцгерцога Альберта добралось до Франш-Конте, где уже собрались другие войсковые подразделения. Алонсо, которому тогда было 14 лет, заметил среди солдат мальчишек, которые явно не были старше его; он попросил у своего шеф-повара позволения покинуть кухню и воевать с оружием в руках, но тот отказал. Тогда Алонсо обратился прямо к эрцгерцогу, который дал письменное разрешение вступить в войско, но все же заметил, что Алонсо еще не достиг необходимого возраста. Принятый в роту, он вместе с ней преодолел путь до Фландрии, но, прежде чем достигнуть ее, «мой капрал, которого я уважал, как самого короля, однажды ночью велел мне идти за ним и сказал, что это приказ командира; мы оставили армию, поскольку он вовсе не любил воевать. Когда рассвело, мы были уже в пяти лье от армии. Я спросил его, куда мы направляемся, и узнал, что в Неаполь…».
Дезертир поневоле, Контрерас не стал стремиться обратно на службу. Из Неаполя он добрался до Палермо, где нанялся в качестве «пажа-щитоносца» к одному каталонскому дворянину. Как раз в это время в Неаполе и у берегов Сицилии собирался флот, чтобы атаковать турок в Морее; на борту одного из судов Алонсо принял участие в штурме Патр: «Именно там я впервые услышал, как пули свистят у виска, поскольку я стоял перед моим командиром со щитом…; город взять не смогли, но захватили много добычи и рабов». В следующем году, покинув своего каталонца, чтобы наняться уже не пажом, а солдатом в другую роту, он сел на один из боевых кораблей, который охотился за турецкими судами и совершал набеги у берегов Берберии и Леванта: «Мы совершили столько налетов, что об этом долго рассказывать. Мы вернулись богатыми настолько, что даже я, простой солдат на жалованье в три экю, привез более чем на триста экю пожиток и денег; кроме того, по возвращении в Палермо, вице-король приказал отдать нам часть добычи, и мне досталась шляпа, до краев наполненная серебряными реалами… но уже через три дня я все потратил, проиграв и прокутив в оргиях». Потеря была быстро восстановлена, — впрочем, опять ненадолго, — в других экспедициях в восточной части Средиземного моря: «Мы совершали невероятные грабежи на земле и на море; мы ограбили склад Александретты, морского порта, где скапливались товары, поступавшие по суше из португальских колоний через Вавилон и Алеппо. Поистине огромны были богатства, которые мы привезли», а потом они растрачивались «то в одной гостинице, то в другой, то в одном доме, то в другом».
Но Алонсо де Контрерасу было мало участвовать в битвах и грабежах и тратить награбленное в попойках и других оргиях. Он пользовался плаванием по Ионическому морю, чтобы овладеть основами навигации, и начал составлять derrotero (морскую карту), которая постепенно охватила все Средиземное море с указанием наилучших мест для якорной стоянки и глубины воды в разных портах.{221} Его знания в области навигации вскоре ему пригодились, поскольку некий «инцидент» вынудил его тайком оставить службу у сицилийского вице-короля: во время ссоры один из его товарищей убил палермского трактирщика; виновный и его дружки укрылись в церкви, где им дали понять, что они, как только выйдут оттуда, будут повешены. Церковь находилась на берегу моря; ночью Алонсо и его приятелям удалось покинуть стены своего убежища, они завладели рыбачьей лодкой и на веслах за три дня сумели достичь Неаполя.
Вице-король Неаполя формировал роту, чтобы передать ее в командование своему сыну. Несмотря на то, что он знал, почему Алонсо и его приятели бежали из Палермо, он принял беглецов и разрешил им поступить на службу, которая, однако, оказалась недолгой. После очередной драки, закончившейся убийством, двое компаньонов Алонсо были повешены. Сам он бежал к одному мальтийскому рыцарю, который его спрятал, а потом тайно посадил на корабль, отправлявшийся на остров. Мальта была не только христианским аванпостом в борьбе против турок, но также и опорным пунктом испанского флота, действовавшего в восточной части Средиземного моря, и рыцарям нужны были матросы, чтобы формировать экипажи для своих галер. Так Контрерас поступил на службу к гроссмейстеру Мальтийского ордена, французу Алофу де Виньякуру, и принял участие в нескольких морских битвах, описания которых представляют собой живые свидетельства о том, чем была в те времена морская война:
«Под вечер мы заметили корабль, который казался огромным и на самом деле таким был. Мы плыли за ним, чтобы не потерять его из виду, и настигли его глубокой ночью. Наша артиллерия была наготове, и мы спросили у капитана судна: „Что это за корабль?..“ — на что получили ответ: „Это корабль, который плывет по морю!..“ — и поскольку тот корабль тоже был готов и на нем было все, что должно быть на корабле (он вез более четырехсот турок и был прекрасно оснащен артиллерией), он дал по нам залп, который унес на тот свет семнадцать наших людей, не считая нескольких раненых. Мы дали ответный залп, который был не слабее, после чего взяли судно на абордаж, и завязалось сражение, поскольку они захватили носовую часть нашего судна и было нелегко сбросить их обратно на их корабль. Так прошла ночь, а с рассветом мы атаковали корабль, и ему не удалось уйти. Наш капитан прибег к действенному средству, оставив на палубе только тех людей, которые могут пригодиться в сражении, и приказал задраить все люки, так, чтобы не было иного выбора, кроме как сражаться либо бросаться в море. Битва была жестокой. Мы оказались уже на носу их корабля, овладели им, но они отбились. Тогда мы отступили, чтобы атаковать их с помощью артиллерии, поскольку наши парус и артиллерия были лучше. Весь день прошел в сражении, а когда наступила ночь, противник попытался высадиться на ближайший берег, и преследуя их, мы оказались очень близко от земли. Когда наступил следующий день, праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, капитан отдал приказ, чтобы все раненые поднялись на палубу, чтобы достойно умереть, сказав: „Сегодня вечером мы пообедаем с Христом — или в Константинополе“. Грехи наши отпускал брат-кармелит, которому капитан сказал: „Брат мой, дайте нам ваше благословение, ибо это последний наш день“. Добрый брат исполнил просьбу, и после этого капитан приказал атаковать корабль, который был совсем близко. Когда мы брали его на абордаж, завязался жестокий бой, прекратить который, даже если бы мы захотели, было невозможно, поскольку с другого корабля к нам перекинули якорь на длинной цепи, так, чтобы наши суда не могли разойтись. Борьба длилась более трех часов, к исходу которых мы уже видели, что победа склоняется в нашу сторону, поскольку турки стали, благо берег был недалеко, бросаться в воду, хотя с нашего корабля их продолжали преследовать. Победа была одержана, и, пленив турок, захватив их в качестве рабов, мы принялись грабить судно, а там было много дорогих вещей. На их судне оказалось множество убитых, число которых превысило 250 человек: турки не захотели скинуть их в море у нас на виду».
Военная доблесть Контрераса, в совокупности со знаниями в области навигации, позволила ему быстро продвинуться вперед. Гроссмейстер выдал ему капитанский патент и поручил выполнять «разведывательную миссию» в восточной части Средиземного моря: речь шла о том, чтобы узнавать о продвижениях и планах османской эскадры, которая каждый год объезжала острова Архипелага, чтобы собрать дань, положенную султану, и которая иногда разрасталась за счет других флотилий, прибывавших с Родоса, из Александрии и Сирии, и доходила до Сицилийского пролива и дальше, совершая грабительские набеги на христианские берега. Но можно было предвидеть масштабы намеченных акций, если знать число кораблей, вышедших в море, и особенно — количество провизии, которую они брали с собой. Чтобы это узнать, можно было прибегнуть к различным средствам: проскользнуть на быстрой галере в самый центр турецких вод, захватывать торговые суда и выяснять у экипажа или пассажиров — если надо, то и с помощью пыток — сведения о передвижениях в порту, откуда они отплывали; или же высадиться на османском побережье, где можно было найти полезных людей среди христианского населения, попавшего под иго Константинополя. При исполнении этого задания Контрерас проявил завидную отвагу, продвигаясь до Яффы, Акры и Бейрута и не ограничиваясь только сбором информации, но тут и там вступая в морские схватки и совершая сухопутные набеги.
Один удивительный подвиг вознес его на вершину славы. На Мальте стало известно, что турецкий султан собирает большую флотилию, «но не знали, куда она отправится, что вызывало сильную озабоченность». Однако с помощью шпионов выяснили, что ростовщик-еврей, которому было поручено обеспечить необходимое финансирование экспедиции (в частности, за счет его единоверцев), жил в укрепленном доме в пяти милях от Салоник: «…Рыцари отдали мне приказ похитить ростовщика, как будто речь шла о том, чтобы пойти на базар и купить пару груш». Тем не менее Алонсо де Контрерас вместе с семнадцатью верными помощниками отправился в путь на фрегате, который довез их до Салоникского залива, высадился на небольшом расстоянии от дома ростовщика, взорвал дверь, похитил еврея, его жену, двух детей, отвез их на судно и вышел в море как раз в тот момент, когда 400 турецких всадников, поднятых по тревоге, появились на берегу. «Еврей предлагал мне все, что бы я ни пожелал, лишь бы я его отпустил, но, хотя я мог бы это сделать, я не захотел, поскольку потом он мне сказал, что собран флот против венецианцев и что турки потребовали у них миллион цехинов, угрожая захватить Канди, остров почти такой же величины, как Сицилия, который находился в водах, контролируемых турками». На обратном пути Контрерас, узнав от греческих моряков, что бей Хиоса Солиман покинул остров, похитил его сожительницу, «венгерку по рождению, самую красивую женщину, которую я когда-либо видел», и увез с собой на Мальту. «Позже я узнал, — пишет он, — что бей, полагая, что я сделал ее своей любовницей, поклялся посадить меня на кол в тот день, когда я попадусь ему в руки… Я приехал на Мальту, где был принят, как и можно было предполагать, ибо после привезенных мной вестей все успокоились и рыцари прекратили переброску пехотинцев, которых набрали в Неаполе и Риме».
