Она вдруг вспомнила, совершенно случайно, о том, что накануне вечером Галина Петровна, ложась спать, посетовала на то, что так и не дождалась звонка от какой-то там Тамары, бывшей своей ученицы. И в голове мелькнула спасительная мысль: может быть, у них просто не работает телефон? Поэтому никто и не может до них дозвониться?
Эта мысль заставила ее резко вскочить с кухонной табуретки и стрелой помчаться в комнату, в очередной раз нарушив утреннюю тишину. Громыхнув дверью, она едва не разбудила Никиту, который заворочался в постели, и снова привела в недоумение Галину Петровну, которой, видимо, уже не суждено было снова заснуть в то утро.
– Варя, ты чего?
Не обратив внимания на вопрос матери, она подлетела к базе, на которой покоилась телефонная трубка. Поднесла к уху – так и есть, сигнал телефонного эфира отсутствует! Она снова опустила трубку на базу, снова подняла – тот же результат.
– Мама… Мама, ты знаешь, а ведь у нас телефон не работает!
– Вот как… Только я что-то не вижу причин для радости, Варя…
В ответ Варя тихонько рассмеялась, однозначно давая понять, что у нее причины для радости имеются. И очень веские, судя по тому, как изменилось, как снова загорелось румянцем ее побледневшее лицо. Впрочем, в утреннем полумраке Галина Петровна едва ли смогла разглядеть эту неуловимую игру света на щеках дочери.
– Мам, он, наверное, еще со вчерашнего дня не работает…
– Да тише, Варя, тише, ты так Никиту разбудишь… Ну не работает телефон, подумаешь… Может, повреждения на линии… Да чему ты так обрадовалась, скажи?
– Сама не знаю, – все еще продолжая улыбаться, тихо прошептала Варя. – Ладно, мам. Ты спи, я теперь уж точно тебя тревожить больше не буду. Я пошла… В магазин…
Она выскочила в коридор и, уже больше ни о чем не задумываясь, накинула легкий плащ, легкие туфли на тонкой шпильке, перекинула сумочку через плечо. И только в тот момент, когда оказалась на улице, остановилась, огляделась вокруг, прошептала:
– И все-таки, куда же ты собралась? – и тихо рассмеялась.
Этот вопрос, который еще несколько минут назад поставил ее в тупик, теперь показался совершенно простым. Она смогла найти на него тысячу ответов. Она смогла найти тысячу причин, тысячу веских причин для того, чтобы, проснувшись в пять часов утра, подвести глаза тушью, накрасить губы пурпурно-красной помадой, распустить длинные волосы, надеть шикарное вечернее платье и выйти на улицу.
Для чего?
* * *
Для того, чтобы увидеть солнце. Чтобы успеть застать его сонным, разомлевшим, не горячим еще, а теплым, как парное молоко. Чтобы можно было смотреть на него, чтобы можно было протянуть руку и прикоснуться к нему и прошептать ему, зная наверняка, что все сказанное останется между ними: «А знаешь, у нас, оказывается, не работает телефон…»
Чтобы увидеть небо. Утреннее апрельское небо, одетое в стыдливо-розовый бархат рассвета. Замерев, затаив дыхание, любоваться этим небом, ощущая в каждой своей клеточке его продолжение, ощущая себя частью этого неба. Чтобы прошептать ему, зная наверняка, что все сказанное останется между ними: «А знаешь, у нас, оказывается, не работает телефон…»
Чтобы увидеть птиц на деревьях, тех самых воробьев, которых до сих пор она не видела ни разу, а только слышала, как они чирикают за окном. Прислушаться к ним, научиться отличать одного от другого по голосам, увидеть вдруг, какие они разные. Выбрать из стайки одного, самого забавного, похожего на цыпленка, и прошептать, зная наверняка, что все сказанное останется между ними: «А знаешь, у нас, оказывается, не работает телефон…»
Чтобы поманить дворовую собаку, ласково потрепать ее за ухом, заглянуть в грустные глаза, полные несбывшихся надежд, и пообещать: «Все сбудется, все сложится, ты только подожди, потерпи немного…»
Чтобы вернуться в детство, встретив на улице дворника дядю Володю, и снова, в сотый раз уже, услышать истории своих детских приключений в его нехитром пересказе.
Чтобы вспомнить стихи Бродского, которые когда-то она так любила, которые бормотала себе под нос и утром, пристроившись в уголке переполненного троллейбуса, и вечером, ложась спать. И снова, после почти десятилетнего перерыва, тихо прошептать и солнцу, и небу, и стайке воробьев: «Что касается звезд, то они всегда. То есть если одна, то за ней другая…»
Чтобы просто пройтись по сонным апрельским улицам, таким свежим после вчерашнего дождя, и ощутить себя королевой красоты, самой счастливой из женщин…
– Варя!
Вздрогнув, она остановилась. Промелькнувшая мысль: «Герман!» – показалась абсурдной.
В приближающемся мужчине она сразу узнала Артема – того самого, который пару дней назад подвозил их с Никитой от вокзала до дома. Вернее, сначала она не узнала в нем Германа и только потом узнала Артема. Только потом вспомнила вокзальный шум, машины, быстро мелькающие перед глазами и настойчиво проезжающие мимо.
Артем приближался быстрыми шагами с противоположной стороны двора. Она остановилась, поджидая его и раздумывая над тем, что могло заставить его в такую рань выйти на улицу. Неужели и он тоже имеет привычку разговаривать по утрам с солнцем, небом и прочими, самыми разнообразными и порой неодушевленными предметами? Сообщать воробьям про поломку телефона и нашептывать дворовой собаке стихи Бродского?
«Едва ли, – подумала Варя. – Наверное, у него есть какие-то более конкретные и немного более важные дела. Какая-то более веская причина для того, чтобы разгуливать по улицам в такую рань…»
Долго гадать не пришлось. «Причина» тут же отыскалась сама, подскочив сзади и ткнувшись мокрым носом в подол Вариного платья от французского модельера. Молодой щенок-кавказец, доверчивый, глупый и очаровательный в своей детской непосредственности, смотрел на нее снизу вверх и, как показалось Варе, улыбался. Варя улыбнулась в ответ и погладила щенка, который от ее прикосновения восторженно тявкнул и замахал хвостом.
Оказывается, ее недавний знакомый просто выгуливает собаку.
– Какая прелесть… Это ваше?
– Мое, – кивнул Артем, наконец приблизившись и переводя дыхание. И добавил: – Наказание… Здравствуйте, Варя. Вот уж никак не ожидал увидеть вас в такое время… Вы тоже выгуливаете собаку?
Он слегка смутился, в последний момент, видимо, сознав нелепость собственного предположения. Варю, сверкающую, сияющую ярче утреннего солнца, едва ли можно было заподозрить в причастности к выгуливанию собаки.
Она рассмеялась в ответ:
– Нет, что вы. Я не выгуливаю собаку и не совершаю утреннюю пробежку… Я просто… Просто так вышла. Прогуляться.
