Да не брехня, я тебе говорю, не было тогда лягашей. Ну, то есть, конечно, были, но в лес они не совались, это точно, в городе отсиживались, да и мало их было. И пистолей им не давали — тока палки. А ежели лягаш таки в лес захаживал, обратно его в корзинке приносили. Это потом евонное благародие гайки-то прикрутил, а тогда была — свобода, братуха! Бывало, дед говорил, выйдешь на толстопузого с кистенем, а он брык на мягкое и лапками сучит — чует, сука, что припороть могут запросто. Ну и отдает всё, что есть…
А-а, не-е, шоферня, они, брат, и тогда были крутые. Как дороги накатывали, дед с молодцами ещё к ним подваливал, да толку мало — они, понимаешь, с пушками все. А как накатали — так тут и пробовать не можно переедет колесом, и амба!
Дровишек подбрось. Ну, тогда и понятия были, не то что сейчас беспредел. Все понятно было: вор ворует, лягаш ловит. Лохи мошну подставляют. Попался — сядь. Но чтоб кожу снимать, или там руки рубить такого не было. Да попробуй энтот благородие тогда такое — вмиг бы люди поднялись. А нонеча — говно народ. Да что там — сам видел, небось. Стоят, лупают зенками, бараны, право слово…
Никак в толк не возьму, откуда стервь эта про нас пронюхала… Убил бы гада, кабы мог. Откудова он, сука, броню-то берёт? Я, разом, лист стальной надыбал в бункере, в палец толщиной, шмальнул в него разок — наскрозь, едрёна вошь! А от него как от заговоренного отлетает. У-у, сучий потрох, сука лягавая! Дети будут — передашь, братуха, что я сказал: лягашам не верь, с ведьмаками не водись. У них свои расклады. А нам все одно плохо что одни, что другие. Чтоб друг друга душили, да на нас смотрели меньше вот тогда самое оно будет.
Лет так с сто тому пацаненок один шибко умный, видать, сдуру, полез на Самого. Они, ведьмаки, это «хакнуть» называют. Да так, понимаешь, надрючился, что чуть Самого не завалил. Сай парнишку прилюдно на куски порвал. А как шум поднялся, у-у, как шумели! Нонеча такого и во сне не увидишь!) — бац, и вывел в поле сволоту свою панцирную. И прикрутил гайку. Народу тогда страсть как много положили. А ведьмаки, сучата, напротив расплодились. Почитай, кажный год по десятку развешивают. Раньше так не было.
Не-е, братан, нам с этими надо со всей осторожностью. Шибко умные нам без надобности. Все беды от них. Надо, чтобы народ понятия знал. Тогда и нам — правильно, и саю не обидно. А умников, кабы пользы от них не было, перетопил бы всех. Говорят, оно дело богопротивное, супротив Самого ведьмовать, не то брехня. Но что дело это вредное — оно точно. Ране все перед большим знанием в трепете ходили, а нонче шелупонь эта никакого почтения перед силищей эдакой не имеет. А ведь ею, поди, всю землю исковыряло, до сих пор не заживет. А ну как — их возьмет? Тут нам конец и настанет, всё пожгут.
Ну что, не сообразишь, как нам зеркального этого гада взять? В шестой раз, ежли без плана надежного, точно кого положит. С мальцом надо поговорить. Эй, умник, тебе говорю! Поспрошай у железяки своей, чего нам с лягашом делать. А выёживаться будешь — хавки не дам. Ну, То-то же…»
03h Короли поневоле
«Известно стало, что вблизи от города, в лесах
бунтовщики, мятежники
имеют наглость жечь костры, валяться на траве
и замышлять недоброе.»
Михаил Щербаков
«…Сиятельный сай[74] Волховский, властитель падающей воды, повелитель окрестных земель, прилежащих водоёмов и воздушного пространства и прочая и прочая и прочая, страдал, и обилие его титулов это косвенно подтверждало, тщательно скрываемым комплексом неполноценности. И хотя был этот комплекс несравним с чувствами, испытываемыми временами его вассалами и немногочисленными вилланами, допущенными к созерцанию своего господина, ни качественно, ни силою (а было вместо того холодное знание своих пределов, и понимание, насколько они ограничены), Сиятельному саю от того не становилось легче. И когда по единственной чудом сохранившейся линии с ним связывался сосед, довольствовавшийся простым титулом «хай[75] Соснового Бора», сай испытывал жесточайшие страдания, недоступные пониманию банального человеческого разума.
Обычно такие переговоры сопровождались провокациями, пограничными конфликтами и прочими инцидентами военно-политического характера. Волхов не мог ответить тем же: лазерной пехоты сая едва хватало на выполнение полицейских функций, а использовать оставшиеся ещё со времен Войны тяжёлые машины было накладно до невозможности. Они в результате так и стояли в ангарах и эллингах, тихо ржавея десятилетие за десятилетием, хотя могли бы решить в считанные часы исход любого конфликта. Каждое столкновение провоцировало всплеск недовольства вилланов, и сай делал то единственное, на что ещё был способен: проводил репрессии и поднимал налоги. Вилланы зверели, и тут же начинался бунт; пехота выходила из казарм, расстреливала зачинщиков; освободившиеся наделы захватывали соседи; сай снова снижал налоги и всё возвращалось на круги своя.
Жизнь в области от этих циркуляций едва теплилась, энерголинии и дороги пришли в полнейший упадок.
Пользуясь всеобщим развалом и разбродом, оборванцы южных окраин Питерпорта послали к дьяволу Волхов, а заодно и прибывшего на место эмиссара хая. Чуть ли не в тот же день эти троглодиты из развалин, вооруженные древними карабинами, наголову разгромили хвалёных усмирителей сая, заманив их в свои узкие загаженные проходные дворы. Ещё через два дня они завалили битым кирпичом и взорвали единственный взвод огнемётных бронемашин хая. После этого их оставили в покое — если только можно называть покоем постоянное прощупывание линии обороны, диверсии, терроризм и экономическую блокаду — с обеих сторон.
Положение повстанцев было крайне невыгодным, как и во время Второй мировой войны, с той лишь разницей, что тогда город прижимали с севера мотопехотные части, а сейчас — остаточное заражение местности. Однако повстанцы сумели восстановить и оснастить старинный ракетный катер на жидком топливе, находившийся на приколе в Кронштадте. Не понимая опасности применения тактического ядерного оружия в ближнем бою, они, подойдя скрытно, на парусах, к самому водосбросу станции, обстреляли купол тремя ракетами — практически в упор. Единственным ощутимым результатом этого акта была потеря катера со всем экипажем, а также гибель нескольких сотен крестьян и вассалов, живших неподалеку от резиденции хая.
После этого инцидента хай организовал экспедицию на другой берег залива и привёз оттуда почти целый законсервированный мобильный пусковой комплекс оперативно — тактических ракет. Помешал растереть Питерпорт в порошок один «пустяк», а именно — коды запуска, которые каким-то образом узнали горожане, но не могли знать деревенские ополченцы, до сих пор считавшие лазерное ружье волшебным посохом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
