от подданных. «Если укрепилась его мощь и он стал отделяться от людей для бесед со своими приближёнными о собственных делах, то тогда увеличивается его свита и он стремится к отделению от простого люда, насколько это возможно. Он устанавливает порядок испрашивания разрешения для тех приближённых, в которых он неуверен, и вообще для людей своего государства. Он назначает
хаджиба и ставит его у входа для выполнения этой функции» – пишет Ибн-Хальдун.
Ибн-Хальдун рассматривает конкретный пример возникновения хиджаба в исламском халифате: «Первое, с чего начали халифы в государстве, – это с вопроса двери и её закрытия перед массой из-за страха быть убитыми выступающими против власти и другими людьми». Омейядский халиф Абд аль-Малик, назначая хаджиба, сказал ему: «Я назначил тебя для закрывания моей двери от всех, кроме троих: муэдзина, ибо он призывает к Богу, гонца, ибо то, с чем он пришёл, – дело, а также повара». Одним хиджабом государь не ограничивался, появляется второй, третий и т. д., они представляют своего рода «фильтры»: первый отделяет простолюдинов, второй – какую-то часть приближённых, и т. д.
Но тут-то и возникает опасная сложность в информационном плане. Хиджаб становится непроницаемой мембраной, которая исключает поступление достоверной информации к властелину, если того не захочет хаджиб – смотритель хиджаба. Именно поэтому аль-Муради призывает властелина, пользующегося хиджабом, иметь доверенного человека, который приносил бы ему «из-за хиджаба» сведения о подданных [407]. Более того, может пресечься и обратный поток – решения, приказы, распоряжения, идущие от властелина. Ими тоже может распоряжаться хаджиб. Ибн-аль-Азрак совершенно однозначно указывает на эту опасность, говоря об узурпации власти теми, кто манипулирует этим информационным фильтром [408]. Ат-Тартуши в «Светильнике владык» «политической смертью» называет использование хиджаба, – потому что властитель как бы перестаёт существовать для подданных – для тех подданных, ради которых он и должен жить и действовать. Единовластие султана заменяется многовластием, анемией власти, ибо не оказывается единой направляющей и карающей длани [409]. Нелишне отметить, что со временем функция хаджиба становилась во многих арабо-исламских государственных образованиях все более престижной и её нередко исполнял первый министр или, наоборот, хаджиб становился премьер-министром.
Подводя итог, нужно отметить, что острейшая коллизия между неполной истиной (сведениями, добытыми самим властелином) и той полнотой, которая была чревата обманом (сведения, которые доставляли осведомители – посредники между реальностью и властелином), – эта коллизия могла решаться и решалась сочетанием разных методов и способов добычи сведений.
В любом случае властителю надлежит не быть легковерным, не доверять никакой информации, не перепроверив её – то ли сведениями из других источников, то ли здравым смыслом. Так, псевдо-аль-Маварди рекомендует властелину не спешить с принятием мер, если ему сообщили о каком-то провинциальном чиновнике, что тот совершил несправедливость, предательство, непристойность или какое-то подозрительное действие. Нужно убедиться в истинности полученной информации. Ведь возможен и оговор. «В природе всех людей зависть и ненависть, и люди, кроме тех, кого уберёг от этого Аллах, сразу верят дурному в том, что касается других» [410].
Аль-Маварди в «Облегчении рассмотрения» делает этот принцип общим, касающимся любых сообщений. Если тебе сообщили о чьём-то проступке, то не спеши обвинять и наказывать того человека, а сделай всё для того, чтобы отделить правду от лжи в этом сообщении. «Ведь не всякий осведомитель честен в своём сообщении» [411]. В таком образе действий есть дополнительная польза. Властелин не накажет невиновного. Осведомители же, зная, что между получением сообщения и принятием решения на его основе есть период выдержки, выжидания, отведённый на перепроверку сообщения, станут сообщать только правду [412]. Аль-Муради в своей «Книге указания, или Правилах эмирской власти» тоже настоятельно рекомендует то же самое: «Муж, обладающий хазмом (об этом понятии шла речь выше. – А. И.), должен подвергнуть все сообщения тщательному обдумыванию, выделить в них истинное» [413].
Любой человек, а не только властелин, не должен ни в коем случае некритично принимать всё, что ему сообщают. В противном случае он уподобится легковерному вору из «Калилы и Димны».
Доверчивый вор
Здесь аль-Муради напоминает историю, известную арабской читающей публике. В ней рассказывается о том, как один богач избавился от воров, задумавших его ограбить. Он, услышав ночью шум на крыше и поняв, что это грабители, как бы невзначай рассказал своей жене о том, что сам когда-то был вором и для того, чтобы попасть в дом, предназначенный для ограбления, пользовался чудесным методом. Произнеся заклинание (богач сказал жене, какое оно), он якобы превращал лунный луч в хрустальный столб и спускался по нему в дом, а затем, забрав всё ценное, по нему же выбирался на крышу. Предводитель грабителей услышал этот рассказ и, выждав некоторое время, чтобы хозяин дома снова заснул, произнёс услышанное заклинание. Потом он примерился к лунному лучу, схватился за него, чтобы спуститься вниз, но вместо этого упал к вооружённому палкой богачу. На вопрос хозяина: «Кто ты такой?» – грабитель самокритично ответил: «Я глупец, поверивший тому, чего не бывает» [414].
* * *
Глаза и уши властелина
Идеальный осведомитель
Во всех «княжьих зерцалах» – от самых ранних до самых поздних – рекомендуется для добычи сведений обо всём, что может интересовать властелина, использовать специальных людей, в обязанности которых входило бы собирать сведения всеми доступными способами. Рекомендация использовать тайных осведомителей (джасу́с, мн.ч. – джаваси́с) наталкивалась на совершенно однозначный запрет, содержащийся в Коране: «Не подсматривайте скрытно одни за другими» – Ля таджассасу (49:12). Это требование, как часто делалось в эпоху Средневековья, обходили, используя другие выражения, смысл которых был тот же самый, – «соглядатай» (айн, букв.: «глаз», слово имеет ещё одно подходящее значение – «источник»), «осведомитель» (са́хибаль-ахба́р), «наблюдатель» (му́шриф) и т. п. Слово джасус – «тайный осведомитель» – относили к людям противника [415]. Современное словоупотребление даёт полную аналогию: у «нас» – разведчики, у «них» – шпионы. (Именно в значении «шпион» употребляется в современном арабском языке слово джасус.) Впрочем, в «зерцалах», не отягощённых прямой связью с исламским наследием, или в тех, которые выдавались за неисламские, например в «Греческих заветах», «Платониадах» и т. п., слово джасус – «тайный осведомитель» – употреблялось как нейтральное.
Аль-Маварди указывал следующие черты идеального осведомителя: честность, чтобы можно было верить его сообщениям; верность, чтобы он поддерживал властелина и в его присутствие, и в его отсутствие; неподатливость алчности, чтобы его нельзя было подкупить; свобода от капризов и прихотей, чтобы он не вносил двусмысленность в свои сообщения или, паче чаяния, не затаил враждебность к властелину. Если эти условия соблюдены, то душа «спокойна за его сообщения, а сердце исполнено доверия к раскрытым им фактам» [416].
Доверие к
