За два года позиционной войны, неподвижного сидения в стойкой обороне выработался и земляночно-блиндажный быт. Особенно старательно он прививался в штабах, медсанбатах, узлах связи, тылах, на тяжелых батареях.
Однажды Саша Манин принес в землянку соленую треску килограммов на пять.
— Саша, ты где таким деликатесом разжился?
— Во рту мутит от сладкого. Так соскучился по тресочке. Дай, думаю, схожу к солдатам. Взял банку сгущенки да плитку шоколада. Прихожу к их коку, говорю, браток, угости тресочкой, истосковался, аж душа болит. Тот отвечает, как я тебе ее дам: она ведь у меня на едоков рассчитана. А я ему обмен предложил. У него даже глаза заблестели. Тогда, отвечает, другое дело, по калориям вполне соразмерно. Не обидятся.
— Так он и подаст на стол твои гостинцы, жди — не дождешься… — тут же усомнился смекалистый Борис Гугуев.
— Мое какое дело? Мне треска нужна. Как они съедят сгущенку с шоколадом, я не думаю.
— Как бы не так, — опять вмешался Борис, — себя этим баловать не станут. Девчонкам в санбат или телефонисткам отнесут, их порадуют.
— Разговорились, забыли, что перед вами треска, — вернул к лежащей на столе рыбине Семен Агафонов, помор, немало поплававший на подлодке коком. — Давай, я ее сейчас приготовлю…
Он мигом выхватил нож, располосовал рыбину, очистил, разделил на кусочки.
— Саня, ты муки у кока не попросил?
— Так я думал сварить…
— А ну быстро кроши сухари…
В крошках от сухарей Семен обвалял кусочки трески, разложил на большой противень. Кто-то сбегал к Ягоджинскому, принес растительного масла.
На печке зашипело, потрескивая, постреливая масляными брызгами, рыбное жарево. Аппетитный запах потянулся по землянке.
Все сгрудились вокруг печки, шеи вытянулись, ноздри зашевелились, принюхиваясь к рыбному духу.
— Сеня, ты не пережарь…
— Стоп, братва, — сообразил Иван Лысенко, — всем не хватит, делю по справедливости. Вовка, — повернулся он к Фатькину, — будешь называть, кому, а я стану раздавать куски…
— Так не пойдет, Володька сначала свое отделение подкормит, а потом взвод. Другим не достанется, — опять вмешался Гугуев. Он числился связным у Леонова, а потому почувствовал, что при такой дележке его могут обойти.
— Не тебя же назначить делить, ты дважды себя вспомнишь, — обычно молчаливый Миша Черных отвел кандидатуру Гугуева.
— Давай по-другому. Кто у нас прокурор? Я. — Лысенко напомнил о своей неуставной функции выносить товарищеский приговор тем, кто допускал провинности, опаздывал из увольнения, приходил с замечаниями из комендатуры, появлялся в отряде навеселе — за такие погрешности существовал суровый спрос самих разведчиков. И он был взыскательнее и чувствительнее, чем наказания командира. Такой урок никому не проходил бесследно.
— Я отвернусь с противнем, буду вилкой указывать на кусок. Каждый сам станет говорить: мне. Я и подам.
— Так пойдет.
— А кому не хватит…
— В следующий раз получит.
Манин смотрел на принесенную им треску, видел, как радовались друзья.
— Так я еще схожу разок, теперь с их коком я дружбу завел.
— Саша, на вот банку с какао.
— Ладно, потом.
Разделили треску по-свойски. Манин получил первым кусок. А потом уж шло по цепочке через одного. Чуть больше половины разведчиков полакомились соленой рыбой.
К ужину Манин принес еще одну рыбину. Она досталась тем, кто не разговелся днем.
С утра, еще не дождавшись, пока рассеется серая заполярная мгла, начинались тренировки. Ходили на лыжах, маскировались, отлеживались в снегу. Но больше всего учились владеть резиновыми шлюпками. В этом деле нужен навык, доведенный до искусства. В такой шлюпке сидеть приходилось на днище, под ним ходуном ходила, переливалась вода. Когда шлюпка была основательно загружена, в ней сидели двое или трое, она подтапливалась почти до половины баллона, вода плескалась у заушин и опоясывающего троса. Вытянув или поджав ноги, усаживаться приходилось ниже поверхности воды.
Не сразу приловчишься грести короткими веслами-лопатками, продетыми через резиновые уключины. Шлюпку крутит волна, течение, сильный рывок одним веслом. Руля у нее нет, править надо гребными веслами. А волны накатываются на бортики, осыпают брызгами, наклоняют шлюпку так, что она вот-вот опрокинется, только присоска днища к воде да груз, сложенный ниже ватерлинии, удерживают ее на плаву. Но случается, нахлынет такая волна, что шлюпка мигом оказывается вверх днищем, а седоки барахтаются в воде, стараясь поскорее ухватиться за страховочный трос.
Чаще же выкидывает на камни и перевертывает шлюпку у берега, на мелководье, на откатывающихся водоворотах. Тогда уж надо брести по воде, ухватив шлюпку за трос, чтобы вытащить ее на сушу.
За день семь потов сойдет, одежда не просыхает, а надо садиться, грести, причаливать, выпрыгивать.
На руках от весел не проходят мозоли, сначала они с тонкой кожей, кровавые, лопаются. Потом загрубеют, станут сухими, неспадающими.
Зимой сорок третьего отряд собрался в поход через Варангер-фьорд на южный берег полуострова, к мысу Лангбюнес, куда осенью сорок первого года высаживалась группа Кудрявцева, где на норвежской земле погибли первые разведчики.
Предполагалось выяснить, есть ли на побережье огневые точки, охраняется ли дорога, ездят ли патрули. Попадутся автомашины — взять в плен шоферов или пассажиров.
9 ноября два торпедных катера вышли из Большой Волоковой и взяли курс на маяк Стуршер.
На катере с номером четырнадцать в море вышел командир отряда Николаев с шестнадцатью разведчиками, на тринадцатом — старшим шел его замполит Леонов, которому подчинялось девять человек. Капитан-лейтенант Сутягин с четырьмя разведчиками был назначен вместе с экипажем наблюдать за морем, следить за сигналами с берега и в случае необходимости быстро подать резервные шлюпки. Они, накачанные воздухом еще на базе, были принайтовлены по бортам и у кормы.
Катера шли неторопливо, на подводном выхлопе, с выключенными огнями. Небо кругом было чистое, видимость приличная. Через два часа приблизились к Лангбюнесу с запада, со стороны маяка, видели его сигнальные проблески. Если их и заметят с маяка, скорее всего примут за своих: советские надводные корабли здесь давно не появлялись.
Начали высадку. Командир отряда Николаев на палубе распоряжался спуском шлюпок за борт. Вторая шлюпка уцепилась опоясывающим тросом, протянутым через резиновые заушины, не то за кнехт, не то за основание леерной стойки и повисла. Николаев перегнулся через леер, пытаясь выяснить, что случилось. Волна качнула катер, и он, не удержавшись за поручень, вывалился за борт. Через несколько секунд вынырнул, ему подали опорный крюк, кинули конец пенькового троса. Первая шлюпка подгребла к упавшему, его вытащили, переправили на катер, отвели в кубрик, раздели, растерли спиртом, подали сухую одежду, укрыли одеялами. Он остался отогреваться в кубрике, операция началась без него.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
