— Баррас, твой генерал чересчур амбициозен.
— Превосходно!
— И алчен.
— Он корсиканец. Этим людям вечно приходится своими силами сколачивать состояние.
— Это хищник, разбойничий главарь.
— Нам именно хищник и нужен, чтобы натравить его на Италию.
— И чтобы он награбил нам денег, — вставил Делормель.
— У него ни капли совести.
— К счастью!
— Военные трофеи, — снова подал голос Делормель. — Вот что решит наши проблемы!
Карно это понимал. Начиная с 1793 года, сменявшие друг друга правительства подумывали о налете на тучные нивы Пьемонта и Ломбардии, который дал бы возможность подкормиться. И Карно уступил:
— Так и быть, испытаем вашего маленького генерала…
Когда Баррас сообщил Буонапарте о его назначении, тот выслушал его с полнейшим равнодушием без тени какой-либо благодарности: Карно в конце концов признал разумность его планов, пожелал испытать их в деле, вот и все. Он только попросил, чтобы поторопили с прибытием в Париж его преемника Отри, командующего армией, стоявшей в Самбр-и-Мёз. В ожидании он развернул свои карты у себя в обширных апартаментах особняка Генерального штаба, черкал на них какие-то каракули, читал книги об Италии, которыми разжился у Барраса, диктовал Жюно множество записок и писем к министрам, к офицерам, к поставщикам, так или иначе причастным к задуманному им отчаянному предприятию.
— Военному министру… Объяснить ему, что армия в Альпах имела несколько кавалерийских корпусов… они ныне приданы силам полиции в Лионе и Гренобле… Напомнить, что Итальянская армия уступила ему свой Пятый полк и еще Девятый драгунский… Надо приказать Келлерману их вернуть… Ты понял, Жюно? Хорошо. Письмо Гассенди, командиру бригады. Не возьмется ли он управлять моим артиллерийским парком? Если согласится, мы можем, проезжая через Ниццу, взять его в свой экипаж. Он живет в Шалон-сюр-Сон… Ты не запутался?
— Я слишком привык к вам, генерал, чтобы сбиваться.
— Тем не менее тебе нужен секретарь.
— Почему бы не взять того парня, что работал у вас под началом в комиссии в Тюильри?
— Я думал об этом. Он хорошо пишет. Сегодня утром я его увижу. Он обитает в постели мадам Делормель, а поскольку я должен выклянчивать у ее мужа поставки, воспользуюсь этой оказией, чтобы завербовать ее любовника.
— Если он согласится.
— Согласится. Я произвожу на него впечатление. Отошли утреннюю почту, а я тотчас отправлюсь туда.
Но прежде генерал взял со стола один из пистолетов, которые вернул ему Сент-Обен, и засунул его за трехцветную перевязь, охватывающую мундир. Спустившись вниз, он уселся в одну из своих колясок и покатил на улицу Дё-Порт-Сен-Совёр, сопровождаемый небольшим эскортом, нужным не столько для охраны, сколько затем, чтобы подчеркнуть, что его ранг повысился. Спустя четверть часа он уже входил без предварительного доклада в просторную гостиную, отныне служившую кабинетом директора, возглавлявшего ведомство финансов.
— Я не ждал вас, генерал, — сказал Делормель. — Однако нам с вами нужно обсудить множество подробностей.
— Если бы я мог вас попросить…
— Можете и должны, если в том есть нужда. Говорите же…
— Нужно подбодрить мое будущее войско, прозябающее в Ницце. Выплатить жалованье.
— О-ля-ля!
— Моим полкам нужна солонина, а каждые пять дней — свежее мясо.
— В самом деле?
— Следует поставить сорок тысяч квинталов сена.
— Так много?
— Как фуража этого едва хватит на месяц. Вдобавок моей артиллерии потребны тысяча шестьсот мулов.
— Неслыханно! Откуда же их взять?
— Объявите принудительный заем ради снабжения Ниццы.
— Я уже проделал это для Марселя и Тулона…
— Выкручивайтесь как хотите, Делормель. Как только окажусь в Италии, я возложу все расходы на противника, вам не надо будет больше ничего финансировать. Я даже пришлю вам денег. Ведь, если я правильно понял, цель этой кампании именно такова.
— Я сделаю все, что в моих силах, генерал.
— Да уж надеюсь! Теперь о другом. Я бы хотел забрать к себе того молодого человека, что у вас обосновался. Он мне нужен в моем секретариате.
— Но захочет ли он?
— Позовите его.
— Николя!
— Сударь? — откликнулся дворецкий, стоявший за дверью, как на часах.
— Господин Сент-Обен дома? Никуда не ушел?
— Он наверху.
— Попросите его зайти к нам.
Оставшись с глазу на глаз, Делормель и Буонапарте ждали, не произнося более ни слова. Один созерцал люстру, другой — стену. Генерал обернулся, только услышав, как открылась дверь, пропуская Сент-Обена.
— Ты снова вырядился придурком?
— В память о погибшем друге. Это мой траур.
Волосы Сент-Обена были снова заплетены в косички, зеленый галстук топорщился до подбородка, а его редингот в розовую полосочку с непомерно длинными фалдами некогда принадлежал Дюссолю. Дрогнувшим голосом молодой человек спросил:
— Чего вам от меня нужно?
— Поезжай со мной в Италию. Ты умеешь писать под мою диктовку.
— Не поеду.
Буонапарте встал, вплотную подошел к молодому человеку:
— У тебя нет выбора. Отказываешься? Тогда я отправлю тебя в Рейнскую армию. Так что подумай. Завтра утром мой адъютант придет за тобой — либо он, либо жандармы. Твой ответ мне нужен к вечеру.
— Не поеду.
— Сбежать тебе больше не удастся. Я оставлю мою охрану надзирать за особняком.
— Я все равно убегу.
— Самонадеянный! Учти: когда окажешься в Рейнской армии, ты еще вспомнишь церковь Святого Роха.
Буонапарте протянул ему пресловутый пистолет. Сент-Обен взял его и направил на генерала.
— Он не заряжен.
— У меня найдется, чем его зарядить.
— Все же подумай.
Сент-Обен повернулся и вышел из гостиной. Буонапарте и Делормель слышали, как он взбежал вверх по парадной лестнице.
— Дурья голова!
Яростным жестом Буонапарте нахлобучил свою шляпу с пером. Делормель взялся лично проводить его до коляски. Они шли через двор, когда на втором этаже раздался выстрел, потом протяжный горестный крик, крик женщины, и во всем особняке поднялась суматоха.
— Розали… — пробормотал Делормель.
— Раз она кричит, значит, жива.
— А Сент-Обен?..
— Юный идиот покончил с собой. Вон ваш дворецкий несется во весь опор, чтобы известить об этом.
Когда обезумевший Николя добежал до них, Буонапарте уже усаживался в коляску, чертыхаясь себе под нос:
— Безмозглый мальчишка!
Жозефина и Наполеон поженились в среду 9 марта. Было холодно. Шел дождь. Будущие супруги условились встретиться в восемь вечера после ужина в салоне мэрии Второго округа, что на улице д’Антен, 3, в бывшем особняке де Мондрагон, здании с вычурно расписанными потолками, зеркалами, ангелочками и в довершение всего — со сценами из античной мифологии, украшавшими навершия дверей.
Буонапарте все не появлялся. Баррас и свидетели бродили взад-вперед. Жозефина сидела у огня. На ней было платье из белого муслина, все в голубых, красных и белых цветах, а в волосах цветочная гирлянда. Она подчинилась Баррасу. На прошлой неделе Этьен Кальмеле, ее друг и служитель закона, вместе с ней отправился к нотариусу, чтобы подобающим образом подтвердить, что она вправду родилась на Мартинике, но свидетельство о ее крещении невосстановимо, поскольку остров оккупирован англичанами. Нотариус воспользовался этим поводом, чтобы посоветовать даме заключить более разумный брак, скажем, с армейским поставщиком, чей вес исчисляется в миллионах. Но она была тверда.
Прошел час. А там и полтора. Всеобщая тревога нарастала в молчании. Где генерал? Он что, забыл? Служащий, оформляющий акты гражданского состояния, пошел спать, его сменил комиссар Директории; теперь он подремывал над раскрытым регистрационным журналом. Свечи в ручных подсвечниках пришлось сменить. Может, Буонапарте в это время изводил Карно или Делормеля, требуя для своего войска оружие, форменную одежду, пополнение? Когда ему отказывали, он кричал: «Враги будут щедрее, чем вы!» В десять вечера он наконец примчался в мэрию чуть ли не бегом, в сопровождении четвертого свидетеля, одного из своих адъютантов. Согласно закону, этот юноша по фамилии Лемаруа был слишком молод для такой роли. Тем хуже для закона. Буонапарте трясет сонного комиссара за плечо: «Пожените нас! Живо!» Тот читает ритуальный текст, молодожены и свидетели расписываются в книге записей, которую ответственный за составление актов гражданского состояния завтра скрепит своей подписью. В выдержках из нее, относящихся к вентозу года четвертого, можно заметить, что там указан лишь возраст брачующихся, но не даты их рождения: Набулионе Буонапарте и Мари-Жозефин-Роз Деташе воспользовались этим: она — чтобы омолодить себя на четыре года, он — чтобы на восемнадцать месяцев постареть. После этого каждый возвратился к себе домой. На улице Шантрен дрых, растянувшись на кровати, мопс Фортюне. Когда Буонапарте попробовал его прогнать, тот укусил его за ногу.
