Что-то маленькое и серебристое блеснуло на открытой ладони.
Грейс пригляделась. Больше всего это походило на половинку монеты. На обеих сторонах сохранились отчеканенные знаки, но металл изрядно стерся, и разобрать что-либо она так и не сумела. Ясно было, что монета очень старая, но откуда она у нее взялась?
Надтреснутый старческий голос вновь зазвучал где-то в глубинах ее мозга:
Талисман на память. Пустячок, безделка, но в дороге может пригодиться. Сохрани его, дитя мое.
Ну конечно! Это же он дал ей монетку — тот тронутый проповедник в черном. Брат Сай, кажется. Точно, он вложил ей в руку что-то маленькое и холодное как раз перед тем, как она открыла дверь в приют, попала в белую метельную круговерть и очнулась уже здесь, в этом…
— … мире? — вслух прошептала Грейс.
Да! Это слово давно уже стучалось в запертые врата ее сознания, но проникло внутрь только сейчас, когда она произнесла его. Она больше не на Земле конца двадцатого столетия и даже не на Земле эпохи феодализма. Грейс не знала, откуда ей это известно, но твердо знала, что не ошибается. Быть может, в глубинах ее естества сработал некий древний и примитивный инстинкт, сохранявшийся в генах и хромосомах ее предков на протяжении миллионов лет эволюции, благодаря которому рожденный на Земле человек способен сразу почувствовать даже незначительные изменения и несоответствия в степени освещения, силе тяжести, химическом составе атмосферы… А совокупность всех этих факторов заставила Грейс Беккетт прийти к невероятному, но единственно возможному выводу: мир, в который она попала, — чужой!
Был, правда, один момент, который не вписывался в эту теорию. Если она больше не на Земле, а на другой планете, на которую перенеслась бог весть каким невероятным способом, разве не должен сам факт такого перемещения наполнить ее душу ужасом, а кровь — адреналином? По идее, все заложенные в ней инстинкты обязаны если не взбунтоваться, то хотя бы как-то проявиться. Почему же тогда она не испытывает страха, а, наоборот, чувствует себя в совершенно незнакомой обстановке спокойно, раскованно и даже… вполне комфортно?
Все эти соображения окончательно запутали Грейс, не давая ответа на главный вопрос: как она сюда попала? Быть может, это он отправил ее в другой мир? Но когда она стояла перед дверью приюта, проповедник однозначно сказал, что все зависит только от нее самой. Неужели она сама подсознательно стремилась попасть в чужой мир, и это стремление оказалось достаточно сильным, чтобы преодолеть барьер?
Грейс порылась в кармашке слаксов и извлекла влажный и мятый прямоугольный кусочек картона: визитную карточку, врученную при расставании Адрианом Фарром, Ищущим, делом жизни которого были поиск и исследование аномальных явлений.
— Не стоило тебе отпускать меня одну, Адриан! — прошептала она вслух с мрачной усмешкой на губах. — Здесь этих аномалий столько, что на всю жизнь хватит!
По телу пробежал озноб, напомнив ей об ожидающей ванне. Грейс сняла ожерелье и положила его на каминную полку вместе с половинкой монеты и визиткой Фарра. Когда она вернется на Землю (если вернется — уточнил внутренний голос), то обязательно свяжется с Ищущими по указанному на карточке номеру. Сейчас, однако, у нее имелись другие заботы, главной из которых было выживание.
Путаясь в застежках окоченевшими пальцами, она со всей возможной поспешностью сбросила мокрую одежду прямо на пол перед камином. Затем, даже не попробовав воду, забралась в бадью.
Вода оказалась обжигающе горячей, заставив Грейс в первый момент вскрикнуть от неожиданности. По всему ее телу прокатилась волна крупной дрожи, а в кожу болезненно впились тысячи микроскопических иголок. Но она усилием воли заставила себя остаться погруженной. Вскоре дрожь пошла на убыль, а боль сменилась легким, приятным покалыванием. Когда же тепло окончательно проникло внутрь организма и растопило последние ледяные барьеры, озноб полностью прекратился. Грейс еще глубже погрузилась в бадью и прикрыла глаза, с наслаждением ощущая, как расслабляются и возвращаются к жизни скованные холодом члены.
Проблаженствовав так несколько минут, она решила, что пора помыться как следует, и потянулась за мылом. Коричневый ком оказался мягким и скользким на ощупь. От него заметно попахивало прогорклым жиром, но пенился он отменно — как самый настоящий шампунь. Одновременно Грейс высыпала в воду пригоршню содержимого фарфоровой миски. Сухие травы и лепестки, разбухнув в горячей воде, наполнили атмосферу нежными ароматами цветущего сада, заглушившими неприятный запах мыла, что, очевидно, и было их основным назначением.
Смыв с кожи мыльную пену, она вновь смежила веки и пролежала в бадье до тех пор, пока вода не начала остывать. Только тогда она с сожалением выбралась из нее и, встав перед камином, принялась энергично растираться полотенцем. Вытершись и обсохнув у огня, Грейс бросила взгляд на свои тряпки. От них поднимался легкий парок, но блузка и слаксы оставались все еще слишком влажными, чтобы их можно было вновь надеть. Но не оставаться же ей голой, в конце концов!
Обведя глазами комнату, она остановила взор на высоком шкафу в углу помещения. Подошла к нему и отворила створки. Содержимое шкафа подтвердило ее первоначальную догадку: внутри была одежда. Несколько платьев различных расцветок, но из одинаковой плотной шерстяной ткани. На верхней полке стопкой лежало нижнее белье, изготовленное из мягкой белой материи. Все предметы вполне подходили Грейс по размеру. Нетрудно было догадаться, что содержимое гардероба доставили в предназначенные ей апартаменты заранее — вместе с наполненной горячей водой бадьей. Единственным, что смущало Грейс, был странный покрой и необычный вид всех этих аксессуаров. Она никогда не гналась за модой и носила блузку со слаксами больше из практических соображений, но эти вещи как-то уж слишком контрастировали с привычным для нее стилем. Однако в жизни бывают обстоятельства, когда мода отступает перед целесообразностью.
С бельем Грейс разобралась без особых трудностей. Она натянула мягкие длинные рейтузы, чем-то похожие на утепленные колготки, и надела сорочку из того же материала. Потянулась за платьем, но вдруг почувствовала нахлынувшую на нее волну необоримой усталости. Взгляд ее упал на монументальное ложе, и из головы тут же вылетело все, кроме мысли о сне. Она влезла на приставленную к подножию кровати табуретку, вскарабкалась на постель и утонула в объятиях податливых пуховых перин.
Какое-то время она не думала и не вспоминала ни о чем: ни о человеке с железным сердцем, ни об Адриане Фарре, ни о брате Сае, ни об этом новом мире, отделенном от ее Земли неведомыми безднами пространства и времени, ни даже о больнице и бесконечном потоке раненых и увечных, струящемся сквозь двери приемного отделения экстренной помощи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
