А вот богиня даром времени не теряла. Она плавно встала и изящной походкой, нагло виляя задом, медленно подходила к ничего не соображающему Русу, с каждым шагом становясь все моложе и красивее. А за ней, начиная от далекого горизонта, рушился мир — самое ядро души, самые глубокие человеческие закоулки, которые и составляют внутреннюю вселенную.
У бывшего землянина — Вовчика она была огромной, практически настоящей. Лоос поражалась, но ничем удивление не выказывала. Она, превратившись в ослепительно красивую семнадцати-восемнадцатилетнюю девушку, сев Русу на колени, нежно гладила ему волосы и водила самым кончиком носа по лицу поверженного врага, шепча то в одно ухо, то в другое, разные нежности. Если бы не паук на груди парня, половиной щетинистой головы засевший во рту, то со стороны они выглядели бы довольными друг другом любовниками. Мысли-то у Руса бегали, но естество реагировало самым подобающим для нормального мужчины образом. Верный муж все меньше замечал членистоногое животное и все больше и больше юную красавицу. Пусть и лооску — плевать!
— Миленький мой, любимый, — шептали губы богини и одно только её придыхание, а не значение слов — возбуждало. — Театрал ты мой недалекий. Устроил балаган. Кино в стиле фэнтези, а главного со мной не совершил. — Нет, в чужом для неё мире Лоос не могла читать мысли Руса, но когда-то, около десяти лет назад их прочитала Флорина — Верховная жрица одно её храмов. — Давай сыграем порно, милый? Жесткое. Ты как раз практически связан. Тихо, тихо — не торопись. Я все сделаю сама. — Дрожащими руками богиня расстегивала непривычную застежку на фирменном ремне из крокодиловой кожи. Она, не хотя того, сама возбуждалась. Все-таки Лоос была Богиней плодородия и деторождения, должность обязывала. И сам мир помогал — отзывался на состояние своего хозяина: сексуальность разлилась повсюду.
— Как ты меня обидел, милый! — Лоос болтала. И как обычная женщина поймавшая вкус победы, уверенная, что мужчинка никуда не денется, забывала следить за речью. Но не забывала стягивать с Руса одежду. С непривычки это получалось медленно. — Балаган — балаганом, но сущности ты меня лишил по-настоящему. Сейчас ты за это ответишь. — К несчастью для неё, в Русовской вселенной она могла мыслить исключительно по-человечески: одним актуальным потоком. Забегая вперед, можно сказать, что только это спасло Руса.
— Милый, ненавистный мне Рус. А ты мог бы добить меня. Сейчас бы я сидела в далекой закрытой реальности, совершенно без Силы. Разве что для поддержки лифчика оставляют богиням крохи… Как ваши женщины постоянно ходят этой сбруе? Мучение, а не жизнь! Ф-у-х, не сейчас… потерпи, птенчик ты мой пойманный. А ты понимаешь, что стало бы с миром? — Голая девушка, чтобы остудить собственные мысли, пылающие от вожделения, отстранилась, выпрямилась и гордо подбоченилась.
— Подохли бы все! Не веришь?! Я богиня плодородия и деторождения — забыл? Думаешь, без меня справились бы? Конечно, обошлись бы. Лет через триста, когда три четверти людишек повымирали бы от бездетности. Человеческий бог Исцеления со всем не совладает — не его, как вы любите на земле говорить, — профиль. — Даже сейчас, когда её разум туманился, богиня не назвала своего коллегу по имени — Эскулап.
Желание было не столько сексуальным, сколько предвкушением мести, момент которого оттягивала. Для большей сладости.
— Это мне люди отдали заботу о зачатии, беременности и родах. Ты видел здесь хоть одного ребенка — урода? Без рук, без ног, на голову увечного? Моя заслуга. На том мы с человеками и порешили. Вот и с тобой сейчас решим все полюбовно. Тебе понравится, расслабься… — и Лоос снова приникла к Русу. Заговорила с томными паузами:
— А знаешь, что я сделаю с твоим отпрыском? Нет, я его не убью. Я сделаю его своим посвященным. Ты только представь: он станет первым мужчиной, посвященным мне — Богине деторождения! Разве это не весело, отец?.. Эй, птенчик, не опадай… ты еще не входил в свою Богиню… ты рад, Вовчик?.. Не перевозбуждайся, будь внимателен к своей госпоже…
Последнее слово сыграло роль капли, упавшей в чашу, наполненную водой с горкой, натянутой, как мыльный пузырь. Совсем Лоос в мире Руса очеловечилась. Можно сказать «обабилась». Совершенно не обязательно было давить Русу на самое больное.
«Госпожа», вкупе с сексуальным желанием, включила цепочку ассоциаций, дошедшую до ненавидимого всеми фибрами души лоосского рабства. Рус, несмотря на действие путающего мысли, не дающего сосредоточиться Слова-паука, — словно очнулся от ночного кошмара и наконец-то напряг Волю. Сильно помог ему в этом «звонок» от Гелинии, который, оказывается, разливался по всей голове, бил набатом. И еще одна мысль была ему ненавистна: Гнатик — посвященный Лоос, станет фактически рабом! Он искренне пожелал сыну лучше смерти, чем такой участи — и это прорвало плотину окончательно.
«Тьфу, черт! Гнатик, прости! Не смерти я тебе делаю, а наоборот, но если уж… какой если!!!», — и Рус со злости сформировал первое Слово.
Паук на груди растаял, будто его не бывало. Лоос, шумно дыша и, для большей чувственности закрыв глаза, пыталась направить снова опавшего птенчика в свое горячее лоно. В случае успеха этого действа, произошло бы не просто соитие: случилось бы что-то подобное порабощению. Не в прежнем виде, а в другой форме: в такой, о которой и сама Лоос, вернее, её аватар — образ простой женщины, не имела ни малейшего представления. Но в том, что Рус станет принадлежать ей со всеми потрохами — не сомневалась.
От возбуждения она ничего не замечала, а только злилась и что-то шептала — Рус не слышал, что именно: связующее их сущности Слово тоже пропало, причем Рус сам не заметил, когда успел его разрушить. Оттолкнул богиню и, не мудрствуя лукаво, поджег.
Лоос горела стоя. Её зеленые глаза постепенно обрели осмысленность и она… дико захохотала:
— Учись! — захлебываясь от смеха кричала она. — На моих ошибках учись! Никогда не сражайся на территории противника, н и к о г д а! — последнее слово произнесла, выделяя каждый звук и подняв скрюченный палец. — А Гнатика я все же себе оставлю! Не обижайся, Владеющий миром! Владетель маленькой внутренней вселенной, — с этими словами горящая женщина исчезла, сменившись обгоревшим мужским трупом.
Рус в сердцах его пнул, обжег себе голую ступню, плюнул, ругнулся и развеял дымящий и воняющий образ мульца. Оглядел себя — голого, взвыл, пожалуй, досадней чем любой настоящий волк или уважающий себя оборотень, и оделся. Теперь в нормальную кушинарскую одежду.
«Гелиния, достала своими „звонками“ — голова трещит! Ой, прости, спасибо тебе, конечно, Солнце, но. Нет, не успел я тебе изменить. Вроде. Черт, да какая разница!», — Рус нервно отходил от огромнейшего потрясения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
