– Дим, а сестру Аси нашли? – спрашиваю брата.
– Нет. Не нашли. – закуривает последнюю сигарету из второй пачки Дима.
– Ну, хоть какие-то свидетели, улики. Что-то же должно быть! – негодую я.
– К сожалению, нет, – отходит к окну брат. – Они работают оперативно. Знают, где расположены камеры. Машины если и попадают на камеры, то они их скидывают в соседних районах… Мы уже усилили контроль по городу. Расставили новые камеры. О них знает несколько человек. И все равно мимо.
– Семь… Семь лет я не могу вот этим людям смотреть в глаза… – раскрывает передо мной папку с фотографиями родителей жертв, среди которых и родители Кирилла, что меня отрезвляет.
– Костя был одним из подозреваемых. Его накануне видели с одной из жертв, но его отпустили. Никаких доказательств против него не нашли. Плюс его репутация и папочка в городском совете сделали свое дело… Мне еще и извиняться пришлось… – сплевывает Дима.
– Тогда я буду первым твоим свидетелем… – выдаю то, от чего Дима удивлен. Но благо выслушивает меня спокойно и даже записывает мои показания, а я со всей ответственностью расписываюсь.
Утром Дима уходит на работу. Ася отводит малышку в садик и уходит на работу. А меня все-таки одолела усталость, и я проваливаюсь в сон. Сплю беспокойно. Через два часа просыпаюсь в холодном поту. Понимая, что больше уснуть не смогу, отправляюсь на кухню за порцией кофе. У брата уютно, а главное – безопасно и тепло.
Макеев Дмитрий: Твое заявление приняли официально.
Анна Бурцева: Значит, есть шансы, что его возьмут на контроль и Кирилла отпустят?
Макеев Дмитрий: Не все так быстро… Но шанс есть всегда.
Макеев Дмитрий: Жду у себя в два часа дня.
Анна Бурцева: Хорошо.
До момента встречи с Димой я обдумывала план действий. Просчитывала каждый шаг. И вроде бы была уверена в каждом четко выстроенным действием и фразой в своей голове. Когда я появляюсь у брата в отделении, меня окружают как минимум три человека, помимо Димы, с какими-то проводами, которые они засовывают под одежду. Благо с Асей мы оказались одной комплекции и роста. Её одежда села на меня идеально. Проходимся по паролю. И им оказывается слово «мама», которое будет точно неприметно для Кости, но даст сигнал остальным ребятам в случае непредвиденной ситуации. Одну маленькую прослушку мне вешают на шею, она же со крытой камерой, а другую мне отдают в руки. Её кладу в карман теплого пальто.
– Главное, постарайся не нервничать, – инструктирует брат.
– И не озирайся по сторонам. Если он и вправду в чем-то замешан, то просечет ситуацию и тогда точно заляжет на дно, – добавляет к словам Димы другой специалист.
– Мы будем на подхвате. В случае чего, кодовое слово ты знаешь.
– Хорошо, – отвечаю всем этим мужчинам в форме. А у самой руки и ноги трясутся. Внутри такая буря происходит, что привкус металла ощущаю на языке. Только на улице успокаиваюсь. От Диминого МВД до парка, в котором мы договорились встретиться с Костей, иду пешком. Свежий морозный воздух немного успокаивает и расслабляет. Я знаю, что где-то там будет куча народа наблюдать за каждым нашим шагом. Словом. Действием.
Но от этого какое-то теплое и даже безопасное чувство появляется. Что я все же не одна в этой борьбе за любимого человека. За себя. За его жизнь. За его семью, с которой я чуть не столкнулась лицом к лицу. И я не знаю, как бы смогла посмотреть им в глаза.
К выбранному на улице столику кафе в парке подхожу первой и заказываю латте с имбирём и лавандой. Любимый напиток. Хоть и обжигает язык, но греет руки.
– Привет. Давно ждешь? – ровно как по заказу, в три часа дня подсаживается Костя. В черном пальто, водолазке и серых классических брюках с портфелем. Ну, если не считать подлой натуры, то мог бы сойти вполне за нормального человека. А я ведь я даже никогда не думала, что он может быть таким. Нет, сомнения какие-то были, но я списывала на юность своих лет. Но и в принципе находила какие-то оправдания его действиям. Когда он страшил меня поступками Кирилла и мнением о том, какой он плохой, когда пытался отгородить его от меня. Когда он уехал, Костя будто бы расслабился. Любые новости о нем передавал в жутких рассказах его аморального образа жизни, даже за границей. Только вот конец всем этим слухам положил Кирилл, когда в один из моих приездов к его дому мы разговаривали о личном. Задавали неудобные вопросы. И Кирилл на все отвечал правдиво. Рассказывал истинную историю, а не несколько вырванных фраз и контекста, которые предоставлял мне Костя со своей, как оказалось, бурной фантазией.
– Привет. Не долго, – отзываюсь более-менее культурно, хотя вцепиться в его наглую ухмылку, которую он транслирует, очень хочется. Но я сдерживаюсь и даже стараюсь глубоко дышать, пока он делает заказ.
– Так. Ты хотела со мной поговорить. И я даже знаю о чем, – ухмыляется Костя.
– Интересно. И о чем же?
– Ань… Родители беспокоятся, – начинает Костя. – Ну, поругались, с кем не бывает. Возвращайся домой. Они твоя семья, в конце концов…
– Не угадал, – встреваю в начало его, скорее всего, уже подготовленной легенды и уговоров от моих же предков. – Домой я не вернусь. Я ушла с концами. Поддерживать с ними связь я не собираюсь. Так им и передай. – начинаю закипать, но понимаю, что рано показывать оскал и новую себя, которая проявляет свою жесткость и уже не такой милый ангелочек, как раньше. – И вообще, я хотела поговорить не о родителях…
– Интересно. Тогда о чем?
– О твоем заявлении на Кирилла Сомова… – выдаю сразу. – Я хочу, чтобы ты его забрал. – сразу перехожу к сути нашей встречи.
– Интересно, – ухмыляется Костя и откидывается на спинку сиденья. – И с какой такой радости я должен его забрать?
– Все мы прекрасно знаем, что это ложный донос. – произношу сквозь зубы, закипая, словно чайник на плите. – Ты сам его спровоцировал, зная тебя.
– То есть я монстр, а твой Сомов белый и пушистый. Так?
– Он никогда не был белым и пушистым, но он всегда признавал свои ошибки и добивался всего честным путем, а не очернял других людей, как это делал ты в отношении него. – встаю на сторону Кирилла. С Костей разговор накаляется. Я словно по краю обрыва хожу. Еще немного и потеряю равновесие, и тогда потеряю все.
– Хорошо. Если я заберу заявление, что ты мне можешь предложить? – спрашивает Костя.
– А что ты хочешь получить? – спрашиваю у Кости.
– Ты выйдешь за меня замуж. В день нашей свадьбы я заберу заявление, и твоего Сомова отпустят на свободу, – предлагает Костя. И я понимаю, что весь тот план, который я так скрупулёзно выстраивала все утро в квартире брата, летит к чертовой матери. Обдумывая все сказанное, я понимаю, что шансов больше нет.
– Хорошо, я выйду за тебя замуж. – соглашаюсь на его предложение. – Но у меня будет три условия.
– Ты еще и условия собираешься выдвигать? По-моему, это тебе нужна моя помощь, – надменно насмехается Костя. Если я и проиграла этот бой, то война еще впереди.
– Учитывая то, в какие рамки ты меня загнал, то да, я имею право на свои условия. – жестко выдвигаю. И, как ни странно, это действует на Костю куда серьезнее. Он видит в моих глазах то, что никогда не видел раньше. Они так горят, что, кажется, могут испепелить на ровном месте. Во мне горит огонь мести.
– Говори, – разводит руками Костя.
– Первое: после нашей свадьбы мы живем по разным комнатам, и никакой физической близости между нами никогда не будет. Второе: на свадьбе будут мои подруги и те, кто мне дорог. Я смогу выходить из дома и приглашать к себе домой тех, кто мне важен, и видеться с ними вне дома соответственно. Третье: мне плевать, как отчим будет рассчитываться с тобой по долгам, но ты никогда не тронешь моих сестер и не отнимешь квартиру, в которой они проживают.
– Хорошо. Но у меня тоже есть три условия для тебя, моя дорогая невеста, – с приторным сарказмом приближается Костя. – Баш на баш, как говорится. Первое: ты никогда больше не будешь видеться с Сомовым. Никогда при мне не произнесешь его фамилию или имя. И если я узнаю, что ты с ним встречалась, твое условие про физическую близость между нами теряет свою силу. Я воспользуюсь тобой во всех смыслах этого контакта и буду иметь на это право. Второе: мы будем жить в одном доме. Вместе ужинать, проводить выходные, вместе посещать мероприятия. И тогда ты должна делать вид влюбленной в меня супруги на людях, при прессе и окружении. Третье: ты не лезешь в мои дела.
