И тут жадная писательница предалась подсчетам будущих барышей, начисто забыв о том, что же именно насторожило ее в голосе Саблина. То есть тогда она этого не поняла, зато, кажется, понимает теперь.
Слушаем дальше:
«Здесь ваш аванс – две тысячи евро и дискета...»
Ага, в эту минуту на колени Алены Дмитриевой упал конверт с авансом – и она окончательно перестала соображать. Не зря, не зря говорят, что все Девы очень любят деньги!
А кто их не любит, это во-первых. А во-вторых, Девы... ну ладно, конкретно одна из них, Алена Дмитриева, любит вовсе не деньги сами по себе, а те возможности, которые они дают.
Но это реплика, так сказать, «в сторону». Итак:
«Здесь ваш аванс – две тысячи евро и дискета... Я, как мог, рассказал про свою жизнь. Не все, конечно: пока только третью часть истории. Вы это опишите быстренько, ну, к примеру, к завтрашнему вечеру, и перекиньте по электронной почте по адресу, который там на бумажке написан. А я статеечку вашу, то есть это, готовый романчик, в газетку отошлю. Вы же получите по электронной почте новую порцию текста для литературной обработки. Излагайте его как хотите. Только события моей жизни и описания героев сохраняйте в неприкосновенности. И, к примеру, если я напишу, что кого-то любил или ненавидел, вы это так в точности излагайте, ничего не путая. Ладненько? Это самое главное мое условие: насчет сюжета и насчет чувств. Может, конечно, оказаться, что...»
Молчание, тихий и сиплый вздох.
«...что, этот, как его, читательский резонанс быстро последует. Тогда мы на этом и остановимся. Больше писать не станем. Если ж резонанса не последует, тогда я вам новую часть текста по компьютеру передам и новые денежки. Сговорились?»
На этот вопрос писательница Дмитриева не ответила – помнится, потому, что находилась в полном ступоре – как моральном, так и физическом.
«Тогда до свиданья, Елена Дмитриевна. Вы пока на диванчике посидите, ладненько? Нас... меня, значит, не провожайте, я сам уйду. А минуток через пяток дверь входную за мной заприте, она ж у вас не захлопывается сама, да?»
Некое шевеленье во тьме, стук двери и щеколды...
Потом записались суетливые шаги Алены по комнате, неясные шумы, а затем кассета крутилась попусту, пока не остановилась.
Какая полезная штука – диктофон, а? Именно благодаря ему Алена обратила внимание на три очень странные вещи.
Во-первых, стало понятно, что ее насторожило с самого начала. Несоответствие интонаций Саблина, тембра его голоса, мягкого, интеллигентного, не побоимся этого слова, – и в то же время всех этих «ладно-ка» и «ладненько», «тыщ» вместо «тысяч», «скока» вместо «сколько», «значит», «этот, как его», этого беспрестанно пробивающегося аканья и оканья, а также назойливого чеканья...
Вот именно, слишком назойливого! Нарочитого! Как будто человек специально ломал свой выговор и портил свой привычный лексикон, стремясь выражаться как можно более убого. Это раздражало Алену, которая была ужасно брезглива не только физиологически, но и, если так можно выразиться, лингвистически. Это раздражение и помешало ей уловить столь разительное несоответствие. А сейчас она его обнаружила. А еще обнаружила нечто гораздо более удивительное: голос, записанный на пленку, и голос, который она вчера слышала в ресторанчике «Хамелеон», кажется, принадлежат одному и тому же человеку. То есть на сто процентов Алена этого утверждать не может но на девяносто – вполне. Ну хорошо, на восемьдесят, но и это немало! Недаром вчера, лишь только услышав голос Гнатюка, она поняла, что уже слышала его раньше.
В самом деле слышала. В собственной квартире.
Но обладатель этого голоса тогда назвался Саблиным!
Это – странность номер два. А третья...
Алена снова прослушала запись, теперь обращая внимание не столько на голос Саблина (или все же Гнатюка?), сколько на фоновые шумы, особенно – на странное сипение. В тот вечер ей казалось, что это Саблин (Гнатюк?) переводит дух. Нет, сипение звучит чуть-чуть со стороны. Алена еще тогда догадалась, что гость у нее был не один, однако вторым она сочла безгласного охранника. Теперь же создается впечатление, что человек, оставшийся незримым, своим сипением как бы осуществлял общее руководство ситуацией.
Она вспомнила первый разговор по телефону с заказчиком романа. Он назвался Саблиным и сипел, как будто в его горло была вставлена голосовая трубка после операции на трахее. Инка вчера, кстати, сипела точно так же – из-за простуды. Итак, предположим, простуженный (или прооперированный) Саблин нашел силы позвонить Алене по телефону, однако потом голос у него вовсе сел, так что при личной встрече он попросил некоего друга озвучить свои условия, а сам осуществлял, так сказать, общее руководство.
То есть Саблин позвонил Алене лично, а на встречу с ней пришел в компании с... Гнатюком.
Однако, согласно сюжету романа, который, судя по всему, можно назвать романом не только заказным и криминальным, но и в какой-то степени документальным, Саблин и Гнатюк расстались врагами. Может быть, они, конечно, помирились за пределами сюжета... но что-то в это верится очень слабо, а если честно – не верится вовсе. Ведь, судя по авторским отступлениям в начале и конце, Саблин бежал от Гнатюка и пребывает где-то в изгнании, предаваясь постоянному самобичеванию и угрызениям совести.
Куда он мог бежать? А не в те ли места, которые были для него связаны с приятными воспоминаниями о юности, о студенческих годах? Не в Хабаровск ли, этот прелестный город на берегу Амура, центр огромного края (на территории которого, кстати о птичках, даже немаленькая Нижегородская область запросто уместилась бы не два, не три, не пять и даже не десять раз, а ровным счетом 11,02406411229946524064171122995 раз... что уж там говорить о всяких Швейцариях!). Среди этаких просторов есть где при желании затеряться человеку!
Определенно, он звонил оттуда. Ну да, он же говорил: «Привет с Дальнего Востока!» Потому и время перепутал («У вас в Нижнем еще глухая ночь»), потому и гудки были длинные, междугородные. Самое веское доказательство – что прочел заказной роман, напечатанный в «Зеленом яблоке». Газета выходит в Хабаровске...
Ну хорошо, предположим, это звонил Саблин. В таком случае получается, что в самый первый вечер в гости к Алене нагрянул Гнатюк... в компании с кем? Ну, видимо, с Алиной!
У Алены дрожь пробежала по спине. Образ мрачной красавицы-убийцы, опереточной злодейки, как еще недавно называла ее весьма пренебрежительно писательница Дмитриева, выступил из мрака нереальности и угрожающе, кровожадно сверкнул изумрудными глазами.
Алена плотнее закуталась в шаль. Но ведь Саблин убил Алину – то есть такой вывод можно сделать из окончания романа. Саблин берет скальпель, крепче сжимает его, наклоняясь над спящей Алиной... потом вновь звучит этот трагический рефрен: «Я уничтожил ту, которую любил».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
