— Эх, сынок. Ведь это земля наших щуров, и она ждет, когда мы выполним свою клятву.
Они уже были в веси Черака. Разграбленная, с зияющими темными проемами землянок, она была не похожа на ту жизнерадостную весь, которую они покидали полгода назад, молчаливая и вымершая, она вызывала тягостное ощущение на душе. Дрожичи остались приводить в порядок свои жилища, только некоторые из них решили проводить арожичей до их родовой земли.
Дружинники ехали, негромко переговариваясь друг с другом. Арожичам тоже выделили лошадей, которых после боя с оранцами теперь было в достатке. Незнакомые с верховой ездой, те еле-еле держались на лошадях, мечтая побыстрее добраться до места, чтобы встать на твердую землю. Женщин и детей оставили в веси Черака — незачем было их тащить за собой туда — обратно. Только Агура с Лунгой изъявили желание сопровождать мужчин и получили согласие. Наконец-то среди деревьев забрезжил просвет, и отряд выехал на просторную поляну. Зима скрасила место давнишней трагедии, прикрыв снегом следы пожарищ, лишь торчащие бревна и завалившиеся на бок крыши полусгоревших землянок напоминали о произошедшем. С тяжелым вздохом Луд спустился с коня и нетвердыми шагами направился к своему дому. Тот уцелел во время пожара, и теперь сиротливо стоял на пустыре. Внутри все было цело: очаг, дубовый стол посреди землянки, лавки, и даже полог, отделявший угол сына со снохой от остального пространства. Слезы навернулись на глаза, до того он был знакомым и в тоже время брошенным, замерзшим. Сердце защемило от боли. Опершись рукой о стол, Луд присел на край лавки.
— Держись, старина. — услышал он тихий голос Черака. — Скоро тепло придет, пошлю мужей — пусть поднимут весь. Даже если никто жить не будет, пусть для охотников стоит.
— Спасибо, друг. — Луд благодарно посмотрел на товарища. — Надо на капище сходить, вот только сердце немного отпустит. А дети где?
— Они снаружи остались, не хотят тебя беспокоить.
Через некоторое время они покинули жилище и в сопровождении сыновей и дружинников направились к деревянному идолу Корса, медленно поднимаясь на небольшой холм. Присыпанный снегом, Корс внимательно смотрел из-под густых бровей на пришедших, словно спрашивая о чем-то.
— Мы сдержали свое слово, Великий Корс, мы вернулись. — срывающимся голосом произнес Луд, смотря тому в глаза.
— Мы вернулись! — вторили ему сыновья.
Сколько пришлось преодолеть за эти полгода, прежде чем они смогли выполнить свою клятву. Не сам ли Корс отпустил их обратно на землю, чтобы они смогли сдержать свое слово, когда они были так близки к нему там, под Корчей? Братья стояли склонив головы, вспоминая былые дни.
— Вдохни жизнь в землю наших предков, верни обратно детский смех и тепло очагов. Ты уберег нашу землю от лесного зверя, так не дай ей погибнуть теперь. Мы — твои дети, Корс.
Луд с мольбой посмотрел на идола, прося того внять его словам. Затем, повернувшись к Межате, он попросил:
— Я старый стал, нет уже былых сил. Соверши полагающийся обряд сам, он услышит тебя. А я пойду, побуду в доме, устал я с дороги.
Межата согласно кивнул и отдал необходимые распоряжения, несколько гридней тут же бросились их исполнять.
Олег проводил Луда до землянки и помог ему устроиться на лавке.
— Может очаг разжечь, холодно здесь?
— Не надо, сынок. Просто зажги пару веток, чтоб поуютней стало и иди. Я отдохну немного. А как будет все готово, придете за мной.
— Хорошо, отец, отдыхай.
Вскоре пятачок перед идолом был расчищен, с него самого смели снег, а сбоку потрескивал небольшой костер. Принесли и захваченную с собой рожь и карагу.
— Что ж, все готово. — повернувшись к Олегу сказал Межата. — Посылайте за Лудом, он вождь рода, его место тут.
— Я схожу за отцом. — Арах махнул Олегу рукой и стал спускаться с холма.
Он быстро достиг землянки и, толкнув дверь, вошел внутрь. Ветки уже почти прогорели и только угольки посвечивали в полутьме. Луд спал на лавке, укрытый шкурой.
— Отец. — тихонько потряс его Арах. — Все готово, только тебя ждут.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Старик не проснулся, как это бывало обычно, когда он вставал по первому зову, он тихо лежал с закрытыми глазами, и легкая улыбка застыла на его лице. Боль тисками сжала сердце Араха и он со стоном опустился на колени. Обхватив руками голову отца, он прижал ее к своей груди.
— Прости меня, отец. Я слишком долго шел.
Слезы комом стояли в его горле, застилая глаза. Поднявшись с колен, он посильнее укрыл Луда шкурой, словно тому было холодно, и, выйдя из землянки, спотыкаясь побрел к капищу. Олег увидел пошатывающегося Араха и все понял. Он бегом бросился вниз мимо него, и только краем уха услышал громкий вскрик Лунги.
Решено было сложить погребальный костер здесь, в веси Арога Старого. Гридни стаскивали отовсюду хворост и бревна, выискивая наиболее смоляные. Луда вынесли из землянки и уложили на сооруженный помост. Все по очереди простились со старейшиной арожичей, и сейчас рядом с ним остались только его дети. Черак сидел на уцелевшей скамейке и смотрел вдаль. Он долго держал старого друга за руку, не желая его отпускать. Старейшина так и не проронил ни слова и, дойдя до скамейки, сел ко всем спиной. Никто не решался потревожить старика, понимая его состояние. Вскоре приготовления были полностью закончены, многоярусный холм из бревен стоял посреди веси, ожидая своего хозяина. Это было последнее ложе мудрого вождя, отдавшего всего себя своему роду.
Клюд подошел к Олегу и тронул его за плечо, тот поднялся и согласно кивнул головой. Тянуть было бессмысленно, отец ушел к тем их братьям, которых они не знали. Он расскажет им о них, так же как расскажет о них их неведомой матери. Воевода посмотрел в сторону Черака и покачал головой. Стаейшина неподвижно сидел, уставившись в одном направлении. Олег не спеша подошел к старику и тронул его за плечо, но оно стало уходить из под его руки, как будто Черак уклонялся от прикосновения. Холодея от ужаса, Олег подхватил заваливающееся набок тело. Черак был мертв, в его открытых глазах застыло горе утраты, лицо искривила гримаса боли. Воевода издал страшный стон, вложив в него всю безысходную тоску, все свое безмерное горе. Подхватив тело Черака на руки, он пошел на встречу бегущим к нему дружинникам. Он не слышал их голосов, не различал их лиц, перед его глазами стояли только Луд и Черак.
* * *
— Я понимаю ваше горе, они ваши отцы. — Межата стоял рядом с мрачными братьями, неотрывно смотрящими на полыхающий костер, охвативший своим пламенем тела обоих старейшин. — Но их любовь к вам всегда будет сопровождать вас, она не умерла вместе с ними… Ваши отцы ушли туда, куда их позвали их предки, их народ. Они славно прожили свою жизнь. — жрец замолчал, понимая, что они все равно сейчас не согласны ни с одним его словом. Они были слишком взрослыми и не нуждались в утешении. Они во всем винили себя.
— В степь, в поход! — жестко бросил сквозь зубы Олег, не на кого не глядя.
— Да, бой как пьянит, так и отрезвляет. — мрачно заметил Межата, слегка опешивший от такого внезапного заявления. — Но ты не должен терять головы, в твоих руках жизни доверившихся тебе воев.
— Да. — холодно ответил Олег и, развернувшись, зашагал прочь.
* * *
Они возвращались в крепость. Арожичи остались в веси Черака, где уже успели прижиться, только Агура с Лунгой отказались остаться там и теперь тряслись в седлах. Сообщение о смерти старейшин ввергло в шок дрожичей, но на их уговоры задержаться, чтобы справить тризну по вождям, Олег вежливо, но настойчиво, отказался, сославшись на необходимость закончить начатое дело. Больше никто не стал задерживать посеревшего и осунувшегося воеводу, чей ледяной взгляд вызывал ужас. Пообещав обязательно вернуться, братья покинули весь, уводя за собой дружинников.
ГЛАВА 5
Светлогорская дружина, насчитывающая без малого две сотни воев, в спешном порядке продвигалась в сторону оранской крепости, где осел с остатками своего воинства Рамуз. На своем пути они ни разу не столкнулись со степняками, зато встречали разоренные ими веси вардан и дужичей. Сожженные жилища, множество трупов — вот то, что оставляли после себя степные находники. Да всегда ненасытные вороны кружили над пепелищами. И чернели лица дружинников от ярости, когда они проезжали очередную весь, руки сами тянулись к рукоятям мечей.
