Половина всех предметов во дворце или в тех благородных домах, где он побывал, была сделана из резной и полированной слоновой кости, которую привозили морем с востока. Даже ручки ножей, которыми пользовались за столом. Ручки на дворцовых дверях. Несмотря на медленный упадок Аль-Рассана после падения Силвенеса, Рагоза оставалась явно богатым городом. В каком-то смысле, именно благодаря падению халифов.
Альвар добился, чтобы ему это объяснили. Кроме прославленных мастеров — резчиков по слоновой кости, — здесь жили поэты и певцы, кожевники, резчики по дереву, каменотесы, стеклодувы, строители — мастера самых разнообразных ремесел, — которые никогда бы не рискнули отправиться на восток, через Серранский хребет, в те дни, когда Силвенес был центром западного мира. Теперь, после падения Халифата, каждый из правителей городов получил свою долю ремесленников и художников, которые прославляли и воспевали его достоинства. Они все были теперь львами, если верить сладкоречивым поэтам Аль-Рассана.
Но им, разумеется, не верили. Поэты — это поэты, им надо зарабатывать на жизнь. Правители — это правители, теперь их целый десяток. Некоторые осели на развалинах своих стен, некоторые погрязли в страхе или скупости, а некоторые — очень немногие — стали наследниками прежнего Силвенеса. Альвару казалось, хотя он имел довольно скудный опыт, что эмира Бадира в Рагозе следует причислить к последним.
Среди окружающих его незнакомых вещей: неизвестных пьянящих запахов, доносящихся из дверей домов, дворов и харчевен; звона колоколов, призывающего верующих на молитву через отмеренные промежутки времени дня и ночи; буйства звуков и красок на базаре — Альвар радовался тому, что здесь, в Аль-Рассане, так же измеряли год промежутками от одного полнолуния белой луны до другого, как было и у него дома. По крайней мере, хоть это не изменилось. И он мог определить точно, сколько прожил здесь, в этом мире.
С другой стороны, когда он останавливался, чтобы оглянуться назад, ему казалось, что прошло гораздо больше трех месяцев. Год, проведенный в Эстерене, казался призрачно далеким, а ферма осталась в почти невообразимом прошлом. «Интересно, — думал он, — что сказала бы его мать, если увидела бы его в небрежно подпоясанных, развевающихся одеждах ашаритов прошлым летом?» Собственно говоря, он и так это знал. Она бы снова отправилась прямиком на остров Васки, на коленях бы поползла, чтобы замолить его грехи.
Дело в том, что здесь, на юге, лето было жарким. Головной убор был просто необходим в раскаленный добела полдень, причем не такой обременительный, как шляпа из жесткой кожи; а светлые туники и штаны из хлопка были гораздо более удобными на городских улицах, чем те, что он носил, когда они приехали сюда. Его лицо покрылось загаром. Альвар понимал, что теперь и сам выглядит почти ашаритом. Он испытывал странное чувство, глядя в зеркало на свое отражение. А здесь зеркала висели повсюду: рагозцы были тщеславными людьми.
Тем временем наступила осень; теперь он накидывал поверх одежды легкий коричневый плащ. Его выбрала для него Джеана, когда погода начала меняться. Пробираясь сквозь толпу на еженедельном базаре — и теперь уже довольно ловко — Альвар с трудом мог поверить, что так мало времени прошло с тех пор, как втроем они миновали горный перевал и впервые увидели синие воды озера и башни Рагозы.
В тот день Альвар с трудом скрывал свое благоговейное изумление, хотя, оглядываясь теперь с высоты приобретенного опыта, он подозревал, что его спутники просто проявили благородство и сделали вид, что ничего не замечают. Даже Фезана издали испугала его. Но Рагоза была, по сравнению с ней, гигантом. Теперь одна лишь Картада — ведь Силвенес халифов был разграблен и разрушен много лет назад — оставалась еще более великолепным городом. По сравнению с этим великолепием с высокими стенами и многочисленными башнями, Эстерен был просто деревушкой Орвилья, на которую однажды в летнюю ночь совершил налет Гарсия де Рада.
В ту ночь жизнь Альвара раздвоилась, как ветка дерева, его дорога утром повернула на восток, через Аль-Рассан, через Серранский хребет к этим стенам, вместе с Джеаной бет Исхак, а не на север, к дому, вместе с Капитаном.
И это был его собственный выбор, одобренный Родриго и принятый, пусть сначала неохотно, Джеаной. «Ей понадобится в дороге охрана, — заявил Альвар утром, после того памятного разговора у костра. — Солдат, — прибавил он, — а не просто слуга, каким бы верным и отважным этот слуга ни был». Альвар предложил свои услуги с разрешения Капитана. Он устроит ее в Рагозе, а потом отправится домой.
Он не сказал им, что влюблен в нее. Они не позволили бы ему поехать, если бы знали, в этом он был уверен. Он также обрел печальную уверенность в том, что Джеана угадала правду еще в самом начале путешествия. Он не слишком хорошо умел скрывать свои чувства.
Он считал ее красивой, с ее черными волосами и неожиданно синими глазами. Он знал, что она умна, и более того: получила хорошее образование и работает уверенно и профессионально. Среди пожаров Орвильи он видел ее отвагу, ее гнев, когда она держала за руки двух маленьких девочек. Эта женщина никак не вписывалась в его жизнь. И еще она принадлежала к народу киндатов, странников, еретиков, позорящих бога, людей, которых священники проклинали не менее яростно, чем ашаритов. Альвар старался убедить себя, что это не имеет значения, но это было не так: от этого она казалась еще более загадочной, экзотичной, даже немного опасной.
Но в действительности опасной она не была. Только проницательной, практичной и откровенной. Она пустила его к себе в постель всего на одну ночь, вскоре после их приезда в Рагозу. Сделала это по-доброму, не обманывая и ничего не обещая. Почти наверняка она надеялась, что такая мимолетная физическая связь излечит его от юношеской влюбленности и Альвару, трезво оценивающему себя, это было совершенно ясно. Она не позволила ему питать каких-либо романтических иллюзий насчет значения этой проведенной вместе ночи. Она была добра к нему, Альвар это понимал. Хотя путешествие прошло без приключений, она была ему благодарна за его общество, считала его надежным и заслуживающим доверия, его энергия ее развлекала. Он постепенно понял, так как по-своему отличался наблюдательностью, что она тоже собирается предпринять нечто новое и странное и не совсем уверена в своем пути.
Он также понимал, что она его не любит, что, кроме физической страсти, ночной гармонии тел двух молодых людей, оказавшихся вдали от дома, в их соединении нет никакого иного смысла. Но, вместо того чтобы излечить его от любви, эта ночь в ее комнате скрепила его чувства, словно печатью из расплавленного воска.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
