«Почему? — подумал я. — Говори своей девушке что хочешь, но общими словами».
Однако я не стал перебивать Зугдиди, который тем временем продолжал:
— А если главком приказывает — все можно! А если ГАБ — это не служба выходит, а ду-у-урдом!
— Ладно, перспективный клиент психучреждения! — оборвал его нечуткий Булгарин. — Через пятнадцать минут обед, потопали в трапезную.
Потопали. Старые, тысячу раз исхоженные коридоры «Дзуйхо»! Как дома, черт возьми!
И как же я давно не был дома!
А так подумать, что для меня дом? Казарма в СВКА, каюты на бесчисленных звездолетах, общага в Городе Полковников, кубрик на Глетчерном… Хотя у меня есть квартира, планета Цандер, город Кастель Рохас. Квартира, которую мне завещал покойный Сантуш. Цела ли она?
Что вообще с куполами Кастель Рохас после зажигательного бенефиса клонов в системе Лукреции? Что поделывает тамошнее отребье под оккупационной пятой? Клоны — не альгвасилы. Эти церемониться не станут. Одноглазый Бо Акира, черномундирные эрмандадовцы…
Хотя с «Эрмандадой» всё ясно, хе-хе… Я сам, своими руками, отправил в действующую армию коменданта сектора Ахилла-Марию де как-там-его-зовут! Сам вручил ему повестку о мобилизации! Согревает, здорово согревает эта мысль!
Что в самом деле интересно: как сложилась судьба Салмана дель Пино и доктора Скальпеля? Они же слиняли тогда с копей Шварцвальда. При моем прямом попустительстве! Куда делась эта парочка?
Направление ровно одно — в центральные миры. Не в Конкордию же!
Логично предположить, что в Синапский пояс, где глаза закона не такие зоркие, где вряд ли станут устраивать проверку ДНК двум респектабельным гражданам. Потому что до войны поток переселенцев в те края был ох широк. Льготы там всякие, низкие налоги…
Вот будет смеху, если обоих мобилизовали. Годы у них подходящие!
За обедом Гурам не дал скучать, непрерывно выспрашивая о моей личной жизни.
— Слушай, Андрей, скажи, у тебя девушка есть, а? — Гурам занимался дефрагментацией куска панированной рыбы. Свободной от вилки рукой он гладил черный ус, а черный глаз так и впивался в мою понурую личность.
Надо ли говорить, что при таком вопросе я против воли загрустил?
— Вэй! Неужели невеста? Ты ж такой еще молодой совсем!
— Отстань от парня, Гурам.
— А в самом деле?
— Ты что, дурак, жениться собрался в двадцать три года?
Все эти реплики подали одновременно Лучников, Глаголев и Булгарин. Слава, конечно, тактом не отличился и в этот раз.
— Да есть, есть у меня невеста! — воскликнул я, бросив вилку на стол.
— Слушай, какая она, а? — спросил Зугдиди.
— Ну брюнетка.
— Нет, коллеги, в самом деле, что за допрос? — заступился Лучников, но Гурама уже несло.
Он мечтательно закатил глаза.
— Вай! Брюнетка! Прям волосы такие черные, черные, да?
— Ну да. Какие еще брюнетки бывают? — Я начал одолевать рыбу.
— И глаза черные?
— Карие. Ореховые такие, — подсказал ваш покорный слуга, чуя, что теперь не отстанет.
— Ореховые, ну ты скажи! Высокая такая, стройная, да?
Старшие товарищи аж есть перестали. Всем вдруг стало интересно, даже Борису Лучникову.
— Среднего роста. Сто шестьдесят восемь — сто семьдесят. — Моя рука отрезала воздух на указанной высоте. — Очень стройная.
— Ай что делает! Маленькая какая, прямо как статуэточка! Ай, что она делает! А попка? Маленькая тоже, да?
— Ну хва-а-атит! — Тут уж Булгарин не выдержал. — Я сейчас тебе в лоб дам вместо Симкина! За такие вопросы! Вот это видал?
Кулак Станислава Сергеевича размером примерно в две трети головы Гурама убедительно повис над столом.
— Зачем обижаешь, Слава? Чего я такого сказал?
— Личному составу авиакрыла проследовать в инструктажную! — вдруг прорычала трансляция, заставив всю многоглавую летунскую стаю заоборачиваться.
Стук вилок прекратился вместе с гомоном разговоров.
— Начало инструктажа по общему распорядку в 15.30.
— Надо закругляться, — констатировал Глаголев.
И мы закруглились. На закуску порадовала наша холодная и негостеприимная планета, вплывавшая в обзорные иллюминаторы. Хоть и мелкие они, но зрелище впечатляло.
Дневное полушарие в курчавых грядах облаков, а за терминатором высокие голубоватые пики северного сияния, зыбкие и прекрасные, как мир во всем мире.
В инструктажной за нас крепко взялся руководитель полетов капитан второго ранга Аполлон Феоктистович Шелестов, которого все за глаза величали, само собой, Шелестом.
При таком экстерьере назвать человека Аполлоном могли родители с очень богатой фантазией. Невысокий, кривоногий, с длиннющими руками, низким покатым лбом, Шелест напоминал неандертальца из школьного учебника. Никак не Аполлона. Может быть, хотели, чтобы из пухлого младенца вышел античный бог? Не вышел.
Но офицером он был хватким. У капитана Кайманова другие не задерживались.
Нас ждала усиленная боевая учеба! Из-за перегруза авианосца требовалось филигранно отработать все взлетно-посадочные операции, чтобы в боевой обстановке не случилось какой-нибудь катастрофической накладки.
Отработка выхода в космос по тревоге, развертывание для атаки, возвращение на борт, все строго на время, тяжело в учении, легко в бою, строгий контроль, у меня в экипаже лентяев нет!
Пока командование прикидывало, как половчее обрушить на супостата тяжкий молот стратегического наступления, из нас выжимали соки.
Шелест разработал схему вывода авиакрыла и принялся испытывать ее на практике. Нетривиальная задача развертывания при перегрузе несущего вымпела. Полетная палуба забита! Доступ к катапультам затруднен! Обслуживание в штатном режиме невозможно!
Значит, будем справляться за счет улучшения методики. Улучшенная методика, по мнению кап-два, заключалась в задалбывании последовательности действий в область бессознательных рефлексов, от мозжечка до копчика. До потери волнового движения подопытных.
— Ну, блин, ну, Андрюха! — сказал Оршев на третий день.
Мы только что вернулись из космоса. Космоса, авианосца, космоса, авианосца, обратно космоса и так четырнадцать часов подряд!
— Так круто не было даже в Академии, — ответил я, валясь в койку как был, не снимая ботинок.
— Сколько у тебя медалей?
— Две медали и орден. — Ваш покорный слуга был скорее мертв, чем жив. — «За Наотар», «Отвага» и «Слава» третьей степени.
— Вот! Орденоносец! И у меня «Отвага»! — Оршев тоже валялся, а его рука с выставленным пальцем обвинительно указала на подволок. — А гоняют хуже чем кадетов!
— Хочу мороженого, — внезапно сказал я. Даже для самого себя внезапно.
— Чего? — не понял Веня.
— Мороженого.
— А я выспаться. — Рука упала вдоль хладного оршевского тела.
— Это после войны или на том свете. — Я сделал попытку выйти в вертикаль. Неудачно.
— А вот дудочки. Пойду сейчас, дам в рыло Шелесту и закатают меня на губу. Недели на две! Вот я там отосплюсь! И вот такую ряшку наем! — Веня показал руками предполагаемые размеры ряшки.
— За «в рыло Шелесту» тебя не на губу закатают, а под трибунал. С расстрельной перспективой. Бунт на корабле в боевых условиях. Статья сто семь — одиннадцать. От десяти лет до вышки, — на память процитировал я.
Оршев помолчат. Потом со скрежетом повернулся на бок, чтобы лучше меня видеть.
— Толку, Андрюха? Так нас клоны ухлопают, а так — свои. Только свои быстро и сразу, а клоны — хрен его знает.
— Ты чего, Вениамин? — Голос у него был нехороший. Надломленный какой-то. С таким голосом военные способны на безрассудства. — Ты чего, рехнулся?
— Нет. — Он потер виски. — Или да. Черт его знает.
Если уже нет разницы, кто именно выпишет тебе пропуск к апостолу Петру, свои или враги — это плохо. Это очень плохо. Это на грани человек или даже за ней.
— Веня, брат, послушай, я тебе друг?
— Друг, без вопросов.
— А Колян Самохвальский?
— Ну… — Оршев подергал свой отросший русый чуб. — Тоже. Пока был жив, думал, что так, приятель, а как погиб, понимаю — друг.
— А Терновой, которого у тебя на глазах спалили? — Ваня Терновой — наш сокурсник, был ведомым Оршева и погиб при прорыве на Грозный, когда мы на «Андромедах» подвозили ракеты для субмарин ПКО.
Причем нехорошо погиб. Ожоги девяноста процентов тела. «Дюрандаль» дотянул до «Трех Святителей», Ваню перевели в госпиталь, где он и скончался, оставаясь почти неделю в полном сознании. Почти неделя в личном аду — на тяжелых болеутоляющих, потому что аппарата управляемой комы ему не досталось. Говорили, когда отпускал наркоз, Терновой орал так, что звукоизоляция не справлялась.
Словом, вопрос ниже пояса, в самое яблочко. Или сорвется сейчас Вениамин, или нет.
