Несмотря на отсутствие иллюзий и морали, по крайней мере, морали ходячей, у этой девушки были, в сущности, очень гуманные и благородные взгляды. Она не осуждала супружеских измен, пороков, даже величайших подлостей, но двоедушие, лицемерие, недобросовестность возмущали ее до глубины души. В ней было огромное стремление к честности и прямоте. Она говорила, что если бы за ней стал ухаживать какой-нибудь мужчина, и она увидела бы, что он действительно ее любит, она ушла бы с ним, все равно, будь он богат или беден, холост или женат.
Нини и донья Леонарда находили такие заявления неприличными, даже чудовищными. Лулу же не желала считаться ни с общественными обязанностями, ни с обычаями.
— Каждый должен делать то, что хочет, — говорила она.
Свобода, которой она пользовалась с детства, давала ей смелость высказывать свои суждения.
— И вы в самом деле, сошлись бы с кем-нибудь? — спрашивал Андрес.
— Если бы этот человек меня действительно любил? Еще бы! Пусть бы даже мне пришлось после раскаяться.
— И жили бы с ним, не обвенчавшись?
— Конечно. А почему бы и нет? Если я проживу два или три года счастливо и радостно, этого у меня никто не отнимет.
— А потом?
— Потом буду работать, как сейчас, или отравлюсь.
Эта склонность к трагической развязке проявлялась в Лулу очень часто; ее несомненно привлекала мысль покончить с жизнью, и непременно мелодраматическим способом. Она говорила, что ей не хотелось бы дожить до старости. В своей чрезвычайной откровенности, она доходила до цинизма. Однажды она сказала Андресу.
— Знаете, несколько лет тому назад я чуть было не потеряла свою честь, как говорят женщины.
— Каким образом? — спросил Андрес, удивленный этим неожиданным признанием.
— Один старый негодяй хотел меня изнасиловать. Мне было двенадцать лет. Слава Богу, что на мне были панталоны, и я начала кричать… а то быть бы мне опозоренной! — закончила она притворно трагическим тоном.
— По-видимому, эта возможность не вызывает в вас особого ужаса.
— Для женщины, которая некрасива, как я, и должна постоянно работать, это не имеет большого значения.
«Где правда в этом стремлении к искренности и к анализу? — спрашивал себя Андрес. — Непосредственность ли это, рассудочность ли, или своего рода бравада, из желания показаться оригинальной? Не разберешь».
По субботам Андрес и Хулио иногда приглашали Лулу и Нини с матерью в какой-нибудь театр, а по окончании спектакля все вместе заходили в кафе.
6. Маноло Бездельник
Большой приятельницей Лулу, которой она постоянно оказывала разные мелкие услуги, была одна соседка, старая прачка Венансия. Сеньоре Венансии было лет шестьдесят, и она постоянно работала. Зимой и летом она стояла в своей каморке, ни на минуту не переставая гладить.
Сеньора Венансия жила с дочерью и зятем, которого прозвали Маноло Бездельник. Этот Маноло, человек имевший множество профессий, то есть, в сущности, ни одной, работал очень редко и жил на счет тещи.
У Маноло было трое или четверо детей. Младшая девочка еще грудная; ее часто клали в корзину в комнатке сеньоры Венансии, и Лулу почти каждый день приходила за ней и носила ее на руках по коридору.
— Что выйдет из этой девчонки? — задавались вопросом некоторые соседки.
И Лулу отвечала:
— Потаскушка! — и прибавляла еще более крепкое словечко. — И будут развозить ее в каретах, как Эстрелью.
Дочь сеньоры Венансии была настоящая корова, только без колокольчика, ленивая и пьяная баба, всю жизнь свою проводившая в ссорах с соседскими кумушками. Подобно своему мужу Маноло, она не любила работать, вся семья жила на счет сеньоры Венансии, и денег, зарабатываемых ею стиркой и глажением, разумеется не хватало на домашние потребности. Когда Венансия ссорилась с зятем, жена Маноло всегда заступалась за него, как будто этот лентяй имел право жить чужим трудом.
Лулу, любившая справедливость, видя однажды, что дочь нападает на мать, выступила на защиту сеньоры Венансии и обругала жену Маноло, назвав ее потаскушкой, пьяницей, сукой, а мужа ее старым козлом; та ответила, что Лулу и вся ее семья — кривляки, подыхающие с голоду, и только благодаря вмешательству других соседок они не вцепились друг другу в волосы. Но ссора на этом не кончилась, потому что Маноло, большой грубиян и вместе с тем трус, решил потребовать объяснения от Лулу.
Донья Леонарда и Нини, узнав о случившемся, пришли в негодование. Донья Леонарда выбранила Лулу за то, что она связывается с такими людьми. Донья Леонарда была чувствительна только к тону, что затрагивало ее репутацию в обществе.
— Ты оскорбляешь нас, — сказала она Лулу, чуть не плача. — Боже мой, что мы станем делать, когда придет этот человек?
— Пусть только придет, — возразила Лулу, — я скажу ему, что он бездельник, и что лучше бы он работал, а не жил на счет своей тещи.
— А тебе-то какое дело до того, что делают другие? Зачем ты вмешиваешься в чужие дела?
После обеда пришли Хулио Арасиль и Андрес, и донья Леонарда рассказала им о случившемся.
— Вот дьявол! — сказал Андрес. — Не бойтесь, ничего с вами не случится. Мы останемся здесь.
Узнав о происшествии и о предстоящем визите Бездельника, Арасиль с удовольствием ушел бы, потому что был не охотник до ссор, но, чтобы не прослыть трусом, остался.
Под вечер в дверь постучали, и чей-то голос спросил:
— Можно?
— Войдите! — сказал Андрес.
Вошел Маноло Бездельник, одетый по-праздничному, очень нарядный и торжественный, в широком тореадорском берете и с толстой серебряной цепочкой. На щеке его красовался черный вспухший шрам, с причудливыми разветвлениями. При виде Маноло донья Леонарда и Нини задрожали от страха. Андрес и Хулио предложили ему объясниться.
Маноло переложил берет в левую руку и начал длинную речь с соображениями и отступлениями относительно чести и неосторожно произносимых слов. Видно было, что он нащупывает почву, чтобы убедиться, можно ли разыграть храбреца, потому что эти двое юношей могли одинаково быть и трусишками и драчунами, которые не отказались бы от рукопашной.
Лулу слушала, нервно двигая руками и ногами, готовая вскочить каждую минуту.
Видя, что его не прерывают, Маноло расхрабрился и даже возвысил голос.
— Здесь, — он указал беретом на Лулу, — мою супругу назвали потаскушкой, но моя супруга не потаскушка, я знаю других, которые гораздо больше потаскушки, чем моя супруга. И здесь, — он вторично указал на Лулу, — сказали, что я бездельник, а я — черт побери! — я выпущу потроха всякому, кто это скажет!
Окончив свою фразу, Маноло хлопнул беретом о пол.
Видя, что Маноло начинает горячиться, Андрес, несколько побледнев, встал и сказал ему:
— Очень хорошо, садитесь, пожалуйста.
— Мне хорошо и так, — ответил тот.
— Нет, сеньор! Сядьте. Вы уже давно говорите стоя, и наверное устали.
Маноло несколько растерялся и сел.
— Теперь скажите, — продолжал Андрес, — чего же вы, в конце концов, хотите?
— В конце концов?
— Да.
— Но я требую объяснения!
— Объяснения чего?
— Тех слов, которые были сказаны здесь — он опять указал на Лулу, — против моей супруги и вашего покорного слуги.
— Послушайте, не разыгрывайте дурака.
— Я не дурак.
— Что же вы хотите, чтобы сказала сеньорита? Что ваша жена не потаскушка, не пьяница, не сука, и что вы не бездельник? Ну, хорошо, Лулу, скажите, и пусть этот господин уйдет спокойно.
— Я не потерплю, чтобы какой-нибудь желторотый цыпленок смел оскорблять меня, — крикнул Маноло, вставая.
— Единственное, что мне остается, — сказал с раздражением Андрес, — это хватить вас стулом по голове и спустить с лестницы.
— Меня?
— Да, вас.
И Андрес двинулся к грубияну, замахнувшись стулом. Донья Леонарда и ее дочери подняли крик, Маноло поспешно подбежал к двери и отворил ее. Андрес погнался за ним, но Маноло захлопнул дверь и помчался по коридору, ругаясь и грозя. Андрес хотел побежать за ним, чтобы нагреть ему бока и научить вежливому обращению, но женщины и Хулио убедили его остаться. Во все время ссоры Лулу дрожала от волнения, готовая вмешаться. Когда Андрес уходил, она пожала ему руку крепче обыкновенного.
7. История Венансии
Нелепая сцена с Маноло сделала то, что в доме доньи Леонарды на Андреса стали смотреть, как на героя. Однажды Лулу взяла его с собой в прачечную сеньоры Венансии. Венансия была сухая, чистенькая, работящая старушка; за весь день она ни на минуту не присаживалась отдохнуть.
Жизнь ее была довольно интересна. В молодости она служила камеристкой во многих домах и бросила службу только, когда умерла ее последняя хозяйка. Представления сеньоры Венансии о мире были несколько своеобразны. По ее мнению, богатые люди, особенно аристократы, принадлежали к более высокой породе, чем простые смертные. Аристократ имел право на все, на порок, на безнравственность, на эгоизм; он стоял как бы выше общеобязательной морали. Непостоянство, эгоистичность, неверность в женщине, такой же бедной, как она сама, казались Венансии чем-то чудовищным, но те же качества в знатной даме она находила извинительными.
