– О, Боже мой! Боже мой! – тихонько молвил отец Бенедикт, незаметно ломая себе руки.
Эта таинственность мне уже надоела, и я резко сказал:
– По крайней мере, вы-то скажете мне, что все это значит?
Мои слова были услышаны двумя-тремя оборванцами, посмотревшими на меня с любопытством. Чтобы избежать их, отец Бенедикт увлек меня в какой-то подъезд. Но один человек упорно следовал за нами.
– Поднимемся наверх, – шепнул мне кюре, – там мы будем в полной безопасности.
И он повел меня по старинной каменной лестнице, которой пользовались, видимо, многие, но которую не убирал никто.
– Вы здесь живете? – спросил я.
– Да.
И вдруг, обернувшись ко мне, он посмотрел на меня взглядом, полным смущения:
– Тут довольно бедно, – заговорил он, обнаруживая явное желание спуститься опять вниз. – Будет, пожалуй, лучше, если мы пойдем…
– Нет, нет, – вскричал я, горя нетерпением. – Ведите меня в вашу комнату, какой бы она ни была. Я не могу больше ждать! К счастью, я встретил вас, и теперь не отпущу, пока вы не скажете мне всей правды.
Он все еще колебался, пытаясь придумать какие-нибудь иные отговорки, но, видя мою беспредельную решимость, все же повел меня дальше, на самый верх дома. Там у него была маленькая комната, в которой стояли кровать, стол, стул, на стене висело распятие, а на полу лежали две-три книги. Свет проникал сюда через маленькое квадратное оконце.
Окно, очевидно, не закрывалось: когда мы вошли, с пола поднялся и вылетел вон голубь. Отец Бенедикт пробормотал какое-то извинение и объяснил, что кормит у себя голубей нарочно.
– Они составляют единственное общество для меня, – печально добавил он.
– Но ведь вы прибыли сюда по собственному желанию, – довольно грубо заметил я, поддаваясь вновь смутным опасениям.
– Да, и только для того, чтобы расстаться еще с одной иллюзией. Вы знаете, сколько лет я стремился к реформе, к свободе… Я воображал, что и другие хотят того же. Прекрасно, нынче мы достигли того и другого, и первое, для чего народ воспользовался своей свободой – было нападение на религию.
Тогда я отправился сюда, ибо мне сказали, что здесь собрались защитники церкви, что здесь религия сильна и уважаема. Во мне ожила надежда! А что же я нашел здесь? Мнимые чудеса, ложь, обман… Обман, к которому прибегает как одна сторона, так и другая. И всюду, всюду одно насилие!
– Скажите же, ради Бога, отчего вы не едете обратно домой?
– Неделю тому назад я совсем было собрался в дорогу. Но теперь… когда вы…
– Пожалуйста, оставьте меня в покое, – хрипло воскликнул я. – Я уже видел Луи де Сент-Алэ и знаю, что тут творится что-то неладное. Он не хочет даже взглянуть мне в лицо, не хочет сказать, где живет маркиза. Он обращался со мной, как со своим злейшим врагом! Что все это значит? Я должен это знать наконец. Скажите мне!
– О, Боже мой! – застонал отец Бенедикт со слезами в голосе. – Как я боялся этого!
– Чего вы боялись?
– Что нанесу вам удар прямо в сердце…
– Послушайте, говорите же откровенно!
– Мадемуазель де Сент-Алэ обручена, – проговорил кюре, стараясь не смотреть на меня.
Я остолбенел.
– Как обручена? С кем же? – опомнившись, заговорил я.
– С господином Фроманом, – последовал тихий ответ.
IX. Соперники
– Не может быть! – произнес я, не узнавая собственного голоса. – С Фроманом! Не может быть.
Произнося эти слова, я сам понимал, как нелепо подвергать их сомнению, и отвернулся, чтобы отец Бенедикт не мог видеть моего лица.
Фроман! Это имя объяснило мне теперь многое.
Погруженный в свои мысли, я задержал взгляд на окне, выходившем во двор-колодец. На противоположной его стороне, внизу виднелось крыльцо, похожее на монастырскую паперть, с какой-то каменной фигурой посередине. Я невольно заметил, как во двор вошли два человека и направились к этой паперти. Они не стучали в дверь, никого не звали, но один из них слегка стукнул два раза оземь посохом. Через секунду или две дверь открылась сама собой, и оба незнакомца исчезли за нею.
Все это я заметил совершенно бессознательно, и только стук закрывшейся двери окончательно вывел меня из раздумья.
– Фроман, – сказал я. – А где же Дениза?
Отец Бенедикт покачал головой.
– Вы должны это знать! – хрипло закричал я. – Должны знать!
– Я знаю, – медленно отвечал он, не отрывая от меня глаз, – но не могу вам сказать. Я не мог бы этого сказать даже и ради спасения вашей жизни, господин виконт. Это сообщено мне на исповеди.
Я был ошеломлен и упал духом от такого ответа. Было понятно, что об эту железную дверь, ключ от которой заброшен, я могу биться головой до самой смерти и все-таки не достигну цели.
– Зачем же вы рассказали мне все это в таком случае? – воскликнул я с тоской.
– Я хотел, чтобы вы уехали скорее из Нима, – мягко отвечал старый священник, глядя на меня умоляющими глазами. – Мадемуазель Дениза уже обручена, и добраться до нее вы не сможете. Через несколько часов, вероятно, как только кончатся выборы, здесь начнется восстание. Я знаю вас и ваши чувства мне известны. Вы не можете пристать ни к той, ни к другой партии. Зачем же вам тогда оставаться здесь?
– Зачем?! – воскликнул я с такой силой, что отец Бенедикт невольно вздрогнул. – Я останусь здесь до тех пор, пока мадемуазель Дениза не будет обвенчана. А до этого я буду следовать за нею хоть в сам Турин. Господин Фроман смешивает в одно войну и любовь. Вот почему теперь-то я пристану к одной из партий, конечно, не к той, к которой принадлежит он. Вы спрашиваете, зачем мне оставаться… Затем, что если вы не можете сказать мне, где Дениза, то найдутся другие, которые могут это мне сообщить.
И, не слушая возражений отца Бенедикта, пытавшегося удержать меня, я схватил свою шляпу и сбежал вниз по лестнице. Выйдя из дома, я прошел улицу, где стояла гостиница, и направился в тот квартал, в котором повстречал процессию.
Улицы были еще полны народу; все были в ожидании чего-то, словно шествие оставило за собой какой-то след. Там и сям ходили военные патрули и советовали народу успокоиться. Но кучки посвистывающих горожан оставались неподвижными, а люди пристально смотрели на меня, когда я проходил мимо. Из десяти мужчин по крайней мере один был монах.
Мне пришло в голову отыскать барона де Жеоля и Бютона и разузнать от них о планах Фромана и о том, как сильна его партия. Чувствовалось, что весь город пришел в ненормальное состояние, и что, если я хочу сделать что-нибудь до того, как разразится гроза, то я должен действовать быстро.
К счастью, мне удалось застать их на квартире. Барон, с которым я не виделся с самого приезда в город, без сомнения, уже успел объяснить себе причины моего отсутствия по-своему. Он поздоровался со мной довольно насмешливо. Но, когда я предложил ему несколько вопросов, он понял, что я не шучу, и переменил отношение ко мне.
