— Ответь, Мал.
Я встаю и во всей своей голой славе иду в ванную.
— Ты сволочь, — фырчит Рори из кровати.
— Несомненно, — невозмутимо отвечаю я, захлопнув за собой дверь.
— Тебе не удастся вечно скрывать от меня правду, — кричит она. — Правда всегда тебя настигнет.
Смотря в зеркало, я грустно улыбаюсь, ведь понимаю, что она права, но вместе с тем и крупно ошибается. Потому что еще многого не ведает.
— Собирай вещи, принцесса. Мы едем домой.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Наши дни
Рори
Я опять подсела, как мотылек на пламя, как наркоман на любимый наркотик, как девушка с проблемами в отношениях с отцом на хулигана с тлетворным влиянием.
После трех электронных писем Каллуму с извинениями, на которые я не получила ответа (кто бы сомневался) и пяти постельных раундов с Малом, последний крепко засыпает. Из-за Каллума меня по-прежнему снедают грусть и угрызения совести, но рядом с Малом я как будто немного пьяна. От передоза чувств голова идет кругом. Горькое раскаяние тонет в экстазе.
Я отправляю Саммер сообщение об изменившихся обстоятельствах моей личной жизни, не вдаваясь в суть, и прошу оставить свое мнение при себе. Когда она начинает обрывать мне телефон звонками и сообщениями, я кладу его экраном вниз и встаю с кровати. Поднимаюсь на лифте к номеру Эштона.
Я понимаю, что пренебрегаю недвусмысленной просьбой Мала, но в голове созрел один план. Малаки, равно как отец Доэрти, мисс Патель, Мэйв и Хизер, слишком скрытничает о том, что творится в Толке. Я задумываю его перехитрить.
Стучу, и через минуту Эштон открывает дверь. Золотистый халат на нем распахнут, являя моему взору ничем не прикрытую анаконду, которая как шебутной хвост колыхается из стороны в сторону. Я фиксирую внимание на его лице и стараюсь не краснеть.
— Есть минутка? — спрашиваю я.
Он кивает и дает мне пройти, обойдясь без привычных шуток о секс-рабыне, хотя впервые с нашего знакомства я действительно выгляжу так, будто меня как следует отымели.
Как я и подозревала, в его постели спят две девушки. Одна из них — Брэнди, и это своего рода проверка: в голове крутилась недобрая мысль, что здесь-то я ее и встречу. Эштон ведет меня в отдельную комнату, похожую на гостиную, и мы садимся напротив друг друга. Я предлагаю ему задержаться в Греции, понежиться на солнце, проникнуться культурой и записать альбом. Выкладываю все козыри и аргументы: здесь намного теплее, близко к крупным городам, море. Куча загорелых туристок-красоток, которых он может отведать. В конце концов, у проекта отнимем всего лишь неделю. Все равно ведь вернемся в Толку. Куда спешить?
Эштон неистово кивает, хотя кажется немного рассеянным, у него отрешенный взгляд.
— Ага. Классный вариант. Ага.
Я понимаю, что впервые застала его почти трезвым.
— У тебя все хорошо?
Я чешу бровь.
Он смеется и тянется к бутылке с виски.
— А почему нет, сладенькая?
Я качаю головой. Не твое дело, Рори. Но разве не так говорят люди, когда проявляют безразличие к поистине печальным событиям в мире? Мысленно делаю пометку: в следующем письме Райнеру обратить его внимание на зависимость Эштона, а писать ему собираюсь завтра.
Вернувшись в номер и заползая под одеяло рядом с Малом, я размышляю, как ставлю его в положение, в котором он не хочет оказаться. Что бы там важного ни ждало его в Толке, придется ему расколоться, чтобы мы взяли и вернулись обратно. Если не выгорит… что ж, я заслужила неделю на солнце.
Я закрываю глаза, пытаясь заснуть, но во сне вижу лишь свою мать, которая бежит по центру Толки и, держа меня на руках, истерично плачет. Во сне я совсем кроха. Еще младенец. Вся покрыта кровью. За нами остается дорожка крови, следом бежит целая деревня.
Они гонятся за нами.
А мы убегаем.
Я просыпаюсь в холодном поту и чувствую, как окутывает знакомый холод. Меня трясет так, что даже зубы стучат.
Я влезаю в объятия Мала и черпаю тепло его тела, но сон ко мне больше не возвращается.
ПРИМЕЧАНИЕ ОТ ЭШТОНА РИЧАРДСА
Что бы вы там себе ни придумали, но я не первостатейный придурок.
Она точно рассталась с Хью Франтом или как там зовут того английского щеголя. Когда секс-рабыня и угрюмый поэт оказываются в одной комнате, сексуальное напряжение можно резать ножом для масла. И я в курсе, что следующие несколько дней они собираются провести так, словно миру вот-вот наступит конец.
Хотите верьте, хотите нет, но я вполне славный малый, каким бы ни изображали меня средства массовой информации. Конечно, наркотики я люблю. От экстази я счастливый, полный вдохновения, мир вокруг красочный. Таким меня все привыкли видеть. Я улыбчивый, беззаботный парень.
Травка сейчас вообще предмет первой необходимости. Кто в наше время не курит? А мой врач выписал обезболивающие, так что я не играю тут в Господа Бога, впихивая их в себя по собственной воле.
Тягу к кокаину тоже оправдывать не собираюсь. Но попробуйте с семнадцати лет пожить у всех на виду, и посмотрим, что произойдет с вашей самооценкой. Записана, задокументирована, транслирована и продана каждая ваша ошибка в жизни. Будьте готовы, что в любой момент вам их припомнят.
И даже не заводите тему о фотографиях члена, публичных разрывах отношений и старлетках наподобие Тейлор Свифт, которые пишут песни, какой я лузер в постели. Запишите в протокол, что я вообще не цацкался с той цыпой. Иди на хрен, Джордан Джексон. Если так подумать, тебе, наверное, нравится подобная фигня. На мой вкус, ты та еще извращенка.
Но я отвлекся.
Так что да. То есть согласен. Может, у меня и были свои мотивы вступить в тайный сговор с намерением задержаться в Греции, но они не связаны с секс-марафоном рабыни и угрюмого поэта.
Просто это создает идеальный настрой для исполнения моего грандиозного плана.
Они заняты друг другом — значит, меньше лезут в мои дела.
Меньше лезут в мои дела — больше времени на бухло и наркотики.
Больше времени на бухло и наркотики — меньше времени на размышления об альбоме, которому не суждено появиться на свет, потому что я никогда не запишу его, ведь к марту меня не станет.
Потому что у меня рак в последней стадии. Очень последней стадии рак с метастазами по всему телу. И тут в голову приходит мысль, что пока я просто постоянно страдал от похмелья и отрывался, то даже не подозревал, что мое тело сжирает себя до смерти.
Все хиханьки да хаханьки, пока толстая дама — мой врач — не пропела грустные известия. Я принимаю решение уйти с бумом. Не как увядающая, грустная, костлявая тень самого себя, лежащая в хосписе и смотрящая на приятную посредственную картину на стене.
Да, я не позволю репортерам заработать бабло на том, что я подобно трупу лежу в больнице.
Хотите узнать самое интересное? Я употребляю столько видов наркотиков, что людям придет в голову только одно: рок-звезда в двадцать семь лет умер от передоза. Печально известный легендарный певец, который трудился до посинения и до такого же посинения веселился. Я, так сказать, вступаю в клуб Эми Уайнхаус и Брайана Джонса с фальшивым удостоверением личности.
Если бы хоть один из окружавших меня идиотов присмотрелся, да даже просто принюхался к моему смердящему болезнью дыханию и увидел в моих глазах весь этот тлен, то сразу бы просек, что я творю эту дичь неспроста.
Катание верхом на корове? Поездка в Таиланд? Остальная тупая чушь?
Время я теперь измеряю секундами, потому что не считаю годы, месяцы и дни. Я считаю секунды.
Йоу, Хендрикс, Моррисон, Кобейн, я иду к вам. Приготовьте место на диване и включите хорошую музыку.
Конец гребаной связи.
Рори
Я просыпаюсь, дрожа от холода, и сразу же понимаю, что Мала нет в постели. Слышу, как он разговаривает по телефону в коридоре рядом с нашим номером. Мал даже не рядом, но от его приглушенного голоса по коже пробегают мурашки, а соски встают торчком. Я вскакиваю и прижимаюсь ухом к двери. Каждая косточка в теле ноет в поисках ответов.
