сразу же появляются перед ним, как только он восстанавливает ту ситуацию, в которой протекало его запоминание.
Его исключительная память, бесспорно, остается его природной и индивидуальной особенностью[17], и все технические приемы, которые он применяет, лишь надстраиваются над этой памятью, а не «симулируют» ее иными, не свойственными ей приемами.
До сих пор мы описывали выдающиеся особенности, которые проявлял Ш. при запоминании отдельных элементов – цифр, звуков и слов.
Сохраняются ли эти особенности при переходе к запоминанию более сложного материала – наглядных ситуаций, текстов, лиц? Сам Ш. неоднократно жаловался на… плохую память на лица.
«Они такие непостоянные, – говорил он, – они зависят от настроения человека, от момента встречи, они всё время изменяются, путаются по окраске, и поэтому их так трудно запомнить».
В этом случае синестезические переживания, которые в описанных раньше опытах гарантировали нужную точность припоминания удержанного материала, здесь превращаются в свою противоположность и начинают препятствовать удержанию в памяти. Та работа по выделению существенных, опорных пунктов узнавания, которую проделывает каждый из нас при запоминании лиц (процесс, который еще очень плохо изучен психологией[18]), по-видимому, выпадает у Ш., и восприятие лиц сближается у него с восприятием постоянно меняющихся изменений света и тени, которые мы наблюдаем, когда сидим у окна и смотрим на колышущиеся волны реки. А кто может «запомнить» колышущиеся волны?..
Не менее удивительным может показаться и тот факт, что запоминание целых отрывков оказывается у Ш. совсем не таким блестящим.
Мы уже говорили, что при первом знакомстве с Ш. он производил впечатление несколько несобранного и замедленного человека. Это проявлялось особенно отчетливо, когда ему читался рассказ, который он должен был запомнить.
Если рассказ читался быстро – на лице Ш. появлялось выражение озадаченности, которое сменялось выражением растерянности.
«Нет, это слишком много… Каждое слово вызывает образы, и они находят друг на друга, и получается хаос… Я ничего не могу разобрать, а тут еще ваш голос… и еще пятна… И всё смещается».
Поэтому Ш. старался читать медленнее, расставляя образы по своим местам – и как мы увидим ниже – проводя работу гораздо более трудную и утомительную, чем та, которую проводим мы: ведь у нас каждое слово прочитанного текста не вызывает наглядных образов и выделение наиболее существенных смысловых пунктов, несущих максимальную информацию, протекает гораздо проще и непосредственнее, чем это имело место у Ш. с его образной и синестезической памятью.
«В прошлом году, – читаем мы в одном из протоколов бесед с Ш. (14 сентября 1936 г.), – мне прочитали задачу: “Торговец продал столько-то метров ткани…” Как только произнесли слова “торговец” и “продал”, я вижу магазин и вижу торговца по пояс за прилавком… Он торгует мануфактурой, и я вижу покупателя, стоящего ко мне спиной… Я стою у входной двери, покупатель передвигается немножко влево… и я вижу мануфактуру, вижу какую-то конторскую книжку и все подробности, которые не имеют к задаче никакого отношения… и у меня не удерживается суть…
Вот еще пример. В прошлом году я был председателем профорганизации, и мне приходилось разбирать конфликты… Мне рассказывают о выступлениях в Ташкенте, в цирке, потом в Москве, и вот я должен переезжать из Ташкента в Москву… Я вижу все подробности, а ведь всё это я должен откинуть, всё это лишнее, это, в сущности, не имеет никакого значения, где они договорились, в Ташкенте или где-нибудь еще… Важно, какие были условия… И вот мне приходится надвигать большое полотно, которое заслонило бы всё лишнее, чтобы я ничего лишнего не видел…»
Можно ли хорошо запомнить и воспроизвести прочитанный отрывок, если его составные части обрастают таким количеством образов, легко уводящих в сторону от основного содержания отрывка?..
Искусство забывать
Мы подошли вплотную к последнему вопросу, который нам нужно осветить, характеризуя память Ш. Этот вопрос сам по себе парадоксален, а ответ на него остается неясным. И все-таки мы должны обратиться к нему.
Многие из нас думают: как найти пути для того, чтобы лучше запомнить? Никто не работает над вопросом: как лучше забыть? С Ш. происходит обратное. Как научиться забывать – вот в чем вопрос, который беспокоит его больше всего.
Уже в сказанном только что о трудностях понимания и запоминания текста мы впервые столкнулись с этим вопросом. В тексте много деталей; каждая рождает новые образы, образы уводят в сторону, а дальнейшие слова вызывают новые образы – получается хаос. Как избавиться от него и не видеть всего, что так осложняет простое понимание текста? Не видеть, остановить появление образов – так сформулировал Ш. возникшую перед ним задачу.
Но работа профессионального мнемониста поставила его и перед второй задачей: как научиться забывать, как стирать образы, которые уже стали ненужными?
Первая задача решается относительно просто. В работе над техникой образа Ш. все больше и больше переходит к сокращенным образам, и лишние детали оттесняются.
«Вот вчера я слушал по радио о прилете Леваневского. Раньше я бы видел всё – и аэродром, и загородку… Теперь уже этого нет. Я не вижу аэродрома, и мне безразлично, приехал ли он в Тушино или в Москву, я вижу только небольшую площадку на Ленинградском шоссе, где мне удобнее его принять… Я заинтересован, чтобы не пропустить ни одного слова из того, что он говорит, а где это происходит – это безразлично. Если бы это происходило два года назад, я бы страдал, что не вижу аэродрома, не вижу всех подробностей. А сейчас мне нравится, что я вижу только самую суть, обстановка неважна, появляется только то, что мне нужно, а все побочные обстоятельства не появляются, и это для меня большая экономия».
Работа над выделением существенного, управление вниманием, обобщение, сообщение сюжета – все это принесло плоды, и если раньше Ш. должен был «прикрывать часть того, что видел, непрозрачным полотном», то теперь выделение наиболее информативных звеньев и выработка сокращенных способов кодирования сделали свое дело.
Труднее оказалось справиться со второй задачей.
Ш. часто выступает в один вечер с несколькими сеансами, и иногда эти сеансы происходят в одном и том же зале, а таблицы с цифрами пишутся на одной и той же доске.
«Я боюсь, чтобы не спутались отдельные сеансы. Поэтому я мысленно стираю доску и как бы покрываю ее пленкой, которая совершенно непрозрачна и непроницаема. Эту пленку я как бы отнимаю от доски и слышу ее хруст. Когда кончается сеанс, я смываю всё, что было написано, отхожу от доски и мысленно снимаю пленку… Я разговариваю, а в это
