Аккуратно, на цыпочках, подошёл к двери и посмотрел в дверной глазок.
За дверью стояло двое военных, один из которых был мне знаком до коликов в печёнке.
— И что Вам нужно, граждане? Почему нарушаете тишину и сон трудящихся? — как можно грубее рявкнул я.
— Саша, открывай. Нам нужно поговорить, — произнёс полковник.
— Вас там двое?
— Да.
— Вот и поговорите, — приколол я не званных гостей старым и крайне бородатым анекдотом.
— Открой дверь. Всё равно же тебе её придётся открыть, или ты сегодня после вчерашнего шабаша, что ты устроил, на съёмку не поедешь?
— Чего-й-то не поеду? Поеду, конечно.
— Вот и открой. Или ты хочешь, чтобы мы там с тобой поговорили? Это же дискредитирует тебя в глазах подчинённых. Это будет плохо для дела. Так что лучше открывай сейчас.
— А сейчас вы своими действиями меня не дискредитируете? У меня мама дома. Она уже начала волноваться.
— Не ври! Мамы твоей дома нет. Она на работе и придёт только через два-три часа.
— Всё-то вы знаете, — съехидничал пионер.
— У нас работа такая — всё про всех знать, — негромко проинформировали меня. — Так что прекрати валять дурочку, открой дверь и давай поговорим как взрослые люди.
— А зачем мне открывать вообще? Так говорите. Я Вас прекрасно слышу.
— Саша, тебе сейчас необходимо проехать с нами.
— Нет, спасибо, у меня сейчас абсолютно нет такого желания, — заверил я гостей.
— Тебе давно необходимо пройти медкомиссию в военкомате. Было решено сделать это с утра, пока других призывников нет. Также это сделано для того, чтобы ты после этого смог успеть на работу. Мы специально с военврачами договорились. Они сегодня в семь часов утра все уже будут на рабочем месте, и все будут ждать тебя.
— Нет!! Не хочу в армию!!! А-а!!! Я тяжело ранен!! Ы-ы!! — заорал призывник.
— Васин! А ну немедленно прекрати орать! Дело очень серьёзное! Открывай уже дверь!! Б**! Сейчас полподъезда сбежится на твой вой! — призвал меня к порядку Кравцов, надавив не дутым авторитетом.
— Вам чего, серьёзно, что ль заняться больше нечем? — опешил я от серьёзности тона и, открыв дверь, сразу же набычившись, крайне сумбурно предъявил: — Это что за произвол ты творишь мне тут здесь?! Совсем ополоумел?!
— П-п-призывник, а ну немедленно отставить так разговаривать со старшим по званию! — негодуя от гнева, вписался за улыбающегося Кравцова военный в таком же звании: полковник, с эмблемами артиллерийских войск.
— Есть, — отрапортовал я и выжидательно посмотрел на комитетчика, добавил, — чем потресть…
— Васин! А ну, — вновь попытался вразумить малолетнего хулигана незнакомый полковник, но был перебит.
— Саша, я тебе всё уже не раз объяснял. Есть приказ, чтобы ты прошёл медицинскую диспансеризацию. Ты призывник, поэтому ты обязан её пройти! Не волнуйся, всё будет быстро и к девяти часам я сам лично отвезу тебя на съёмку. Так, что давай одевайся и поедем. Чем быстрее начнём — тем быстрее закончим, — пояснил Кравцов.
— Обалдеть можно, — обречённо выдохнул я и посмотрел на себя в висевшее в прихожей зеркало.
Синий тренировочный костюм, шапочка и кеды, ну собственно именно в этом я и собирался идти на пробежку. Уместна ли такая форма для военкомата? А почему бы и нет?
Взяв с вешалки куртку, махнул рукой, решив сдаться на милость победителям, но перед этим, кровожадно взглянув на комитетчика, произнёс: — С огнём играете, товарищи, — и напомнил. — Некоторые заблудшие товарищи уже Воркуту осваивают, если кто забыл!
Кравцов на эту угрозу только хмыкнул, а сопровождающий его артиллерист от изумления, казалось, потерял дар речи.
Через пол часа мы зашли в военкомат, который располагался недалеко от улицы Цветной Бульвар.
Увидев, что меня привезли не в мой военкомат, я указал на этот факт заблудшим товарищам, но они сначала ответили что-то пространное, а потом откровенно соврали, сказав, что ранний осмотр призывников в городе Москва происходит именно здесь и только здесь.
Мне собственно было всё равно, где меня будут изучать, поэтому я особо на их ответ не отреагировал, а лишь в ответку ещё раз попугал граждан всеми карами небесными, включив, для большей убедительности этих кар, в этот раз солнечное побережье Магадана и Южного Сахалина.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Внутри здания нас уже ждали и, как прискорбно бы это не звучало, ждали меня три рослых, крепких санитара в белых халатах.
Полковник, который лично ездил за мной, скомандовал им следовать за нами, и мы всем кагалом пошли в кабинет.
Там женщина-врач попросила раздеться меня до трусов…
Мой логичный вопрос: — Зачем? — поставил её в тупик, но тут ей на помощь пришёл военкоматский полковник, который произнёс: — Для осмотра.
Сначала я хотел было устроить глобальную дискуссию и убедить всех присутствующих что: я стесняюсь, что я не хочу, что давайте завтра — сегодня нет настроения, и вообще вы не имеете права, но вспомнив о том, что в таком случае эта бодяга затянется на долго и на съёмки я опоздаю, решил не кобениться, а смириться со своей участью изучаемого объекта и раздеться. Что сразу же и сделал.
Врачиха осмотрела меня издали, попросила поднять руки вверх, присесть, не горбиться, не сутулиться и потрогала мои суставы на руках и ногах.
— Есть какие-нибудь жалобы? — спросила она, что-то зафиксировав на медицинском бланке.
— Что вы имеете ввиду? — поинтересовалась святая наивность, хлопая ресницами.
— Я имею ввиду — болит ли что-нибудь у Вас? Например, руки, ноги, поясница, — терпеливо пояснила она мне.
— Да вроде бы не… — начал было я, но тут словно бы очнулся и меня кинуло в жар, после чего я мгновенно стал задавать себе вопросы и сам же естественно на них и стал отвечать.
«Чего я вообще тут делаю? Диспансеризация прохожу. А нафига? Чтобы понять — можно ли меня через два года в армию забирать или нет.
Вот именно… В армию! А готов ли я вновь пойти туда, и фактически убить два года? По всей видимости нет, ибо тут — на воле я за эти два года столько делов смогу наворотить, что аж дух захватывает. Так имею ли я право фактически добровольно лишать себя возможности влиять на исторический процесс?! Вот и я о том!! Никакого права попадать в армию я не имею, ибо, во-первых, я долг Родине уже один раз — в той жизни, отдавал, а во-вторых, два года — это слишком огромная потеря времени страны. Достаточно сказать, что за это время я, наверняка, сумею снять как минимум два-три фильма. Может быть, и это даже более вероятно, что больше. А это миллионы долларов, если не миллиарды. Так могу ли я разбрасываться такими «бюджетами» в то время, когда с валютой в стране напряжёнка? Ответ на мой взгляд очевиден — категорически нет! Поэтому, в этой жизни я буду ковать щит Родины в тылу! В общем извините товарищи, но мне вероятно придётся сегодня на съёмку опоздать».
— Ну так, что, у Вас что-то болит? — напомнила о себе врачиха.
— Если честно, то да, — искренне произнёс самый честный в мире человек и правдиво рассказал о своих жалобах на крайне пошатнувшиеся здоровье.
И врач и все присутствующие диву давались, услышав от меня как сложно мне не то, что передвигаться, но и вообще существовать на белом свете.
В какой-то момент полковник остановил мой монолог и решил перевести консилиум в другой, более просторный кабинет, куда пригласил других врачей, которые должны были так или иначе принимать участие в моём «техосмотре».
Когда все собрались, меня попросили ещё раз озвучить свои жалобы.
Решив, что в прошлый раз я, возможно, слишком оптимистично рассказал о своём самочувствии, придав мрачности голосу, вновь поведал собравшимся о нелегкости выживания столь слабого и болезненного организма в этом безумном мире.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Скажите, Александр: Вы что всё время себя настолько плохо чувствуете? — спросил бородатый врач.
— К сожалению, да, — вновь соврал врун.
— Вы шутите?
— К сожалению, нет, — не стал баловать я разнообразием ответов доктора.
