После первого съезда объединенных союзов, состоявшегося в Белграде 1–5 июля 1930 года, Браунер стал членом Совета Союза и председателем Отдела в Болгарии. После перевода центра Отдела в Софию, Браунер стал ближайшим и весьма деятельным помощником капитана Фосса. В Софии он поступил на службу в русский отдел Общественной Безопасности Болгарии. Был он более чем троичен в лицах: офицер РОВСа, чин «Вн. линии», служащий Общественной Безопасности и член Совета НСНП, возглавитель Союза в Болгарии. Внешне лояльный к центру Союза в Белграде, на деле он проводил в жизнь предначертания «Вн. линии», исходившие от Фосса.
Под эгидой чинов «Вн. линии» проводился и съезд в Сен-Жюльен. Тем не менее центр в Белграде оказался независимым от руководства тайной организации. В это время Исполнительное Бюро Совета НСНП ничего не знало о «Внутренней линии». Временами оно ощущало ее оккультное влияние и сопротивление проводившимся в жизнь его решениям со стороны отдельных лиц в Болгарии и Франции. Но оно никак не думало, что некоторые генералы РОВСа будут систематически противиться независимому развитию Союза. Поэтому шероховатости в работе оно приписывало то ли личным качествам отдельных деятелей, то ли недостаточному пониманию намеченных задач и мероприятий.
Переписка из двух углов
В январе 1933 года я впервые побывал на собрании Лионского отделения НСНП. Когда я шел в кафе на Пляс де ля Мэри в лионском пригороде Виллербан, то думал — ну что могут сделать молодые, неопытные в политике люди? Отлично помню это собрание. В зале присутствовало около двадцати пяти человек. Действительно, это была молодежь, частично выросшая за границей. Те, что постарше, прошли сквозь огонь Гражданской войны, в лучшем случае достигшие чина капитана.
Мое внимание привлекла к себе невысокая, сутуловатая фигура крепко сшитого, пышащего энергией, волевого и уверенного в себе Р. П. Рончевского. Он вел собрание, докладывал о положении в России, о долге молодых сил эмиграции, о необходимости сплотить активную молодежь в крупную революционную организацию для борьбы за свободную Россию.
Мне уже не раз приходилось встречаться с Рончевским, но в иной обстановке — на балах местного отделения Общества Галлиполийцев, на общих собраниях Русского Эмигрантского Комитета. Вечно чем-то занятый и озабоченный, он тогда не привлекал к себе моего внимания. Но слушая его на этом памятном для меня собрании, я заразился верой в возможности эмигрантской молодежи. И впрямь, почему бы не могли молодые, свободные от груза ошибок своих отцов, свободные от психоза поражений, понесенных старшим поколением, взять на себя великую освободительную миссию?
После некоторого раздумья, в феврале 1933 года я стал членом-сотрудником НСНП. С головой я окунулся в жизнь молодой, динамичной, быстро развивавшейся организации. К собственному приятному изумлению, я обнаружил, что проведенные в бездействии первые годы эмиграции были для меня отнюдь не бесплодными. Внимательно следя за жизнью подъяремной России, читая эмигрантскую и советскую литературу, живо интересуясь книгами на политические и социальные темы, нежданно для себя я оказался достаточно политически просвещенным, чтобы сделать первые шаги на новом поприще.
В июне того же 1933 года правление Лионского отделения кооптировало меня в свой состав. Дел прибавилось, но увеличение объема работы вызывало лишь новый прилив энергии.
В один из душных летних вечеров Рончевский встретился со мной и Альтовым. Сперва мы занимались текущими делами по Лиону и другим городам юго-востока Франции, входившим в Лионский подотдел НСНП. Затем лицо нашего председателя стало напряженно серьезным и озабоченным.
— Знаете, — сказал он, — наша деятельность не может не вызывать реакции со стороны большевиков. Нам следует опасаться попыток провокации и взрыва Союза изнутри, то есть обычных приемов советской агентуры в ее борьбе с активными кругами эмиграции. Следовательно, нам нужно принимать собственные меры предосторожности. Одна из них — наблюдение за происходящим вокруг и внутри Союза. У НСНП нет собственной организации типа контрразведки. Поэтому следует воспользоваться уже существующей сетью контрразведки РОВСа, действующей не первый год и имеющей опыт в таких делах.
— Конечно, самозащита нам безусловно нужна, — подтвердил я. — Знаменитый «Трест» и гибель Кутепова тому порука.
— Ну, если так, — продолжал Рончевский, — то не согласитесь ли вы участвовать в работе контрразведки?
— Да, я понимаю необходимость такой работы. Пожалуйста, можете рассчитывать на меня. Буду делать, что в моих силах и возможностях.
Альтова Рончевскому уговаривать не было нужды. Он уже был введен в курс дела. Между нами троими установилось дружное сотрудничество по всем вопросам деятельности НСНП и защиты его от проникновения советской агентуры.
В напряженной работе быстро бежали дни за днями. Как будто всё обстояло благополучно. Но в один сентябрьский вечер 1933 года Рончевский пришел на собрание нашей тройки очень озабоченным и встревоженным. Причин к беспокойству оказалось немало. Что-то странное стало обнаруживаться в контрразведке, именовавшей себя «Внутренней линией».
Возглавляя нашу тройку, Рончевский обменивался частыми письмами с парижским центром «контрразведки». Письма Закржевского из Парижа, подписанные псевдонимом «Дмитриев», были двух родов: одни содержали общую информацию по «Внутренней линии» и были маршрутными, пересылавшимися в другие города французской провинции после ознакомления с ними нашей тройки; другие содержали ответы Закржевского на недоуменные вопросы Рончевского и в нашем обиходе назывались перепиской из двух углов. Благодаря ответам Закржевского, мало-помалу стало выясняться подлинное лицо «контрразведки». 18 сентября 1933 года «Дмитриев» разъяснял:
«Имейте в виду, что наш Центр, наша организация, имеет, кроме своих многообразных задач, цель и задачу способствовать наиболее безболезненному переходу политработы из рук старшего поколения в руки более молодого, не теряя связи с этим старшим поколением (конечно, военным) через персональное вхождение отдельных наших сотрудников в Н.С.Н.П., или в будущем — просто национальный союз, занимающих в нем в большинстве командные должности. Одно должно жить в другом, а мы должны быть везде незримыми руководителями, незримыми стержнями, толкающими работу обеих организаций к победе. Собственно говоря, получается даже так, что фактически оба аппарата, и P.O.B.C., и Н.С.Н.П., должны быть насыщены нашими людьми („подполья“) до такой степени, чтобы всё это в конечном счете сливалось бы… но если это идеал, то на практике вы сами видите, оно и проводится неукоснительно в жизнь».
Уже одно это письмо заставило нас насторожиться. Но еще большее смущение вызвали у нас другие откровения «Дмитриева» в письме от 6 ноября 1933 года:
«Мы (Внутр. Линия) стоим над ВР и над АА[40]. Ведем их к одной и той же цели — разными путями. Для нас АА — средство борьбы, а для А2[41] — оно самодовлеющее, оно — АА — для А2 есть цель».
Выходило, что «Вн. линия» властно претендовала на возглавление как РОВСа, так и НСНП. Себя, тайную Организацию, неизвестную главе РОВСа генералу Миллеру и руководству НСНП, она ставила над ними с целью управлять и руководить всеми их действиями. Уточняя цели «ордена», Закржевский писал 29 ноября:
«Я хотел бы всем сердцем превращения внутренней линии не только во вн. линию одного ВР, но и АА… Дмитриев является именно лицом, ведущим такого же рода работу по АА».
Несомненно, широкое поле деятельности открылось перед «контрразведкой» после гибели генерала Кутепова.
16 декабря 1933 года Закржевский приподнял завесу над прошлым «Вн. линии»:
«Возражение относительно АПК[42] и правильно и неправильно, и вот почему: Внутренняя Линия в теперешней форме существовала шесть лет тому назад на Балканах. Отправки „ТУДА“ людей ввиду близости к границам были главным объектом и направлением работы. Дмитриев появился во Франции с лета 1929 года, но перебрался в Париж лишь к осени 1930 года, когда АПК уже не существовало, и положил начало организации здесь».
Подчеркивая боевой характер организации, в письме от 11 декабря 1933 года Закржевский представил нам «Вн. линию» как «„организацию“ (орден или орденского типа), каковой мы являемся, давшую Радковича, Сусалина, Болмасова, Ларионова и других».
Все эти письма со всей очевидностью повествовали о том, что «Вн. линия» отнюдь не была контрразведкой. В действительности она была своеобразным политическим орденом, в своей тайной переписке невозбранно использовавшей репутацию канувшей в Лету боевой организации Кутепова.
