– Твои люди, все это знают.
Мэг заколебалась. Но…
– Мы знаем все друг о друге, – просто сказала она. – Мы… вместе.
Доминик молча смотрел на свою жену, женщину Глендруидов. Она была слаба и сильна одновременно. С каждым днем Мэг все больше удивляла Доминика.
– Я уверен, что в замке есть потайной ход, – произнес он наконец. – Ты покажешь его мне. И никому больше.
Мэг не хотела открывать Доминику секрет замка, но он был законным хозяином и должен был знать его. Правда, она сама лишалась возможности покинуть замок.
– Хорошо, – согласилась она мягко.
Доминик криво усмехнулся.
– Тяжело, соколенок?
– Что?
– Признавать меня своим хозяином?
– Наверное, нет.
– Конечно, нет. Ты просто еще не приручена.
– Еще не приручена? – повторила Мэг. – Так вот как ты ко мне относишься?
– А как же еще? Ты никому не подчиняешься, даже своему мужу.
– Я подчиняюсь моему долгу и отдаю людям плоды древнего знания. Но никто никогда не спрашивал меня о моих желаниях.
– Ну и что же это за желания?
– Оно только одно. Я желаю свободы.
С этими словами Мэг подошла к очагу.
– Спи. Тебе нужно выспаться, – устало сказала она мужу.
– Я высплюсь только рядом с тобой.
Мэг немного постояла в нерешительности, потом повернулась и подошла к ложу.
Доминик ждал ее, взглядом приглашая лечь рядом с ним.
– Укройся потеплее, а то простынешь, – велела она.
– Ты меня согреешь.
Сильные руки коснулись ее. Доминик притянул Мэг к себе, и она почувствовала, что он холоден как лед.
Мэг укутала его одеялами, потом прижалась к нему. Доминик потянулся от удовольствия.
Улыбаясь, он поцеловал Мэг в лоб и откинулся на подушки. Мэг тоже потянулась: наконец-то можно было спокойно заснуть!
Но сон был ужасен. Мэг пыталась защититься от неведомого, «Нет!»
Доминик проснулся от ее крика, схватил нож. Но вокруг все было спокойно.
– Доминик? – позвал Саймон из-за двери. – Все в порядке?
– Да. Просто страшный сон.
Доминик положил нож обратно под подушку и зажег свечу. В комнате было очень холодно.
– Что с тобой? – спросил он Мэг.
Она не слышала. Страшные образы все еще стояли у нее перед глазами.
– Мэг!
Ее глаза открылись.
– Доминик? Что случилось? Тебе плохо?
– По-моему, это тебе плохо. Ты кричала во сне.
– О Боже!
Мэг оглядела комнату. Огонь в очаге почти погас.
– Очаг, – произнесла она отсутствующим голосом.
– Я все сделаю.
– Ты простынешь. Я сама.
– Что случилось, Мэг?
Она молчала.
– Ляг, – укладывая ее, говорил Доминик. – Я не дам тебя в обиду.
Он подбросил в огонь дров. Потом опять лег в постель, оставив занавеси открытыми.
Мэг медленно обняла мужа.
– Так что же все-таки случилось?
– Просто страшный сон.
– И часто тебе снятся страшные сны?
– Нет.
Доминик ждал, но Мэг ничего больше не сказала.
– Ты боишься меня? – спросил Доминик наконец. – Ты боишься, что я накажу тебя?
– Нет, – прошептала она. – Хотя я должна этого бояться.
– Почему?
– Ты сильнее меня.
Он недоверчиво усмехнулся.
– Правда? Поэтому ты меня и не слушаешься?
– Но я…
– Скажи мне, – тихо наклонился к ней Доминик, – почему ты боишься?
– Я… я вижу сны…
– Все люди видят сны.
– Нет… не такие. Нам грозит опасность.
– Это просто ночные кошмары, – сказал Доминик успокаивающе.
– У тебя бывают кошмары?
– Да.
Мэг легла так, чтобы видеть лицо Доминика, на котором плясали отблески огня в очаге.
– О чем они? – спросила она.
– Я не знаю. Но каждый раз я просыпаюсь в холодном поту.
– Ты не помнишь своих снов?
– Только некоторые.
– Тебе повезло, – вздохнула Мэг.
– Расскажи, что ты помнишь. Или это тайна Глендруидов?
– Я… я не знаю, – сказала Мэг. – Ни Старая Гвин, ни мама никогда не говорили со мной об этом. Но они тоже видели их.
– Так, родовые сны Глендруидов.
Доминик решил не прекращать допрос, пока не узнает всего.
– Да, – прошептала Мэг.
– Расскажи мне все, соколенок.
Голос Доминика был нежен, но настойчив.
– Моя жизнь никогда не была спокойной, – начала Мэг. – Отец… то есть лорд Джон, сколько я себя помню, пытался выдать меня замуж за какого-нибудь могущественного шотландского тана или саксонского лорда.
Доминик погладил ее по волосам.
– Саксы воевали между собой, воевали с норманнами – постоянно с кем-то воевали.
– Как Риверсы?
Мэг кивнула.
– Лорд Джон, – продолжала она, – был сыном норманнского рыцаря. А мать у него была наполовину саксонка. Отец с сыном все время воевали, и поместье пришло в запустение. Тогда лорд Джон решил жениться на женщине из рода Глендруидов, чтобы поправить дела за ее счет. Он хотел содержать как можно больше рыцарей.
Доминик откинул со лба Мэг прядь золотисто-рыжих волос.
– Но бесприданница не принесла в дом богатства, а раба родового проклятия не родила сыновей.
– Но родила дочь.
– Разочарование, – ответила Мэг.
– Нет. Ты спасла меня, – просто сказал Доминик. – Для меня ты не разочарование, а радость.
– Что-то ты раньше не очень радовался.
Доминик мудро промолчал.
«Я подчиняюсь моему долгу и отдаю людям плоды древнего знания. Но никто никогда не спрашивал меня о моих желаниях».
– Чего ты хочешь, Мэг? – спросил Доминик наконец. – Почему ты согласилась выйти за меня замуж? Почему ты не отдала руку и сердце Дункану из Максвелла? Ведь ты любишь его.
Доминик почувствовал, как тело Мэг расслабилось.
– Я устала от войн, – тихо произнесла она. – Мне и замку нужен был сильный и храбрый защитник, чтобы на нас перестали нападать. А ты как раз такой человек.
Мэг прерывисто вздохнула и продолжала:
– Теперь все обвиняют меня в супружеской измене, хотя я никогда не касалась ни одного мужчины, кроме своего мужа. Моего господина отравили – опять обвиняют меня. Рыцари рыщут по всему замку в поисках врагов.
– Я не подозреваю тебя, – прервал ее Доминик.
– Я исцеляю людей. Ненависть тоже болезнь, которую нужно вылечить. Я хочу принести мир на эту землю!
Доминик затаил дыхание. Мэг как будто читала его мысли! Он посмотрел ей прямо в глаза.
– Я хочу того же, – твердо проговорил он. – Будь моим соратником, жена. Помоги мне установить мир.
– Но как?
– Соедини норманнскую кровь с кровью рода Глендруидов. Дай мне сына.
Из глаз Мэг закапали слезы.
– Это не в моей власти, – прошептала она. – Ты можешь быть сильным, мудрым, храбрым… но ты не можешь любить.
Доминик не пытался возражать. Он сам думал, что его душа зачерствела в плену у султана. Он жаждал иметь потомство, но он не жаждал любви.