— Совершенно незачем. Я… — Он кашлянул. — Почти прошло. — Он слабо улыбнулся. — Видите?
— Вы уверены? — Элизабет убрала руку, продолжая вглядываться в его лицо. Постепенно его затуманившийся взор прояснился, и на смену ему пришло бодрое уверенное выражение.
Жаль. Этот мутный несфокусированный взгляд был неплохой прелюдией для поцелуя.
— Вы здоровы? — уточнила она. Джеймс кивнул.
— В таком случае, — сказала она тоном, который выражал, с его точки зрения, полное отсутствие сострадания, — я пойду домой.
— Уже?
Элизабет повела плечиком, проделав это удивительно мило.
— Больше мне здесь нечего делать. Мистер Данфорд отозван в Лондон таинственным маркизом, что же касается белокурого Адониса, который принял меня за легкодоступную служанку, — вряд ли мне удастся вырвать у него предложение.
— Какой еще Адонис? — Боже правый, неужели это его голос? Он и не подозревал, что способен говорить таким сварливым тоном.
— С лицом ангела, — подсказала она. — И манерами быка.
Джеймс кивнул, чувствуя себя намного лучше.
— Фелпорт.
— Кто?
— Сэр Бертрам Фелпорт.
— А-а! Тот самый, который склонен к выпивке?
— Совершенно верно.
— Откуда вы их всех знаете?
— Я же говорил, что мне приходилось вращаться в светских кругах.
— Если вы так близко знакомы с этими людьми, почему бы вам не поздороваться с ними?
Это был хороший вопрос, на который Джеймс приготовил достойный ответ:
— И позволить им увидеть, как низко я пал? Ни в коем случае.
Элизабет вздохнула. Она как никто понимала его чувства. Ей пришлось пройти через деревенское шушуканье, указующие пальцы и хихиканье за спиной. Каждое воскресенье она приводила свою семью в церковь и, вытянувшись в струнку, сидела на скамье с таким видом, словно по собственному желанию вырядила своих младшеньких в вышедшие из моды платья и заштопанные на коленях бриджи.
— У нас с вами много общего, — мягко сказала она.
В его глазах мелькнуло странное выражение, похожее на боль или, возможно, стыд. Элизабет поняла, что нужно срочно уходить, потому что единственное, чего ей хотелось, так это обвить его руками и утешить — как будто такая хрупкая женщина, как она, может заслонить сильного, крупного мужчину от всех тревог и забот.
Что очень глупо с ее стороны. Он не нуждается в ней.
Надо бы и ей перестать нуждаться в нем. На данном этапе ее жизни это непозволительная роскошь.
— Я ухожу, — поспешно бросила Элизабет, ужаснувшись хрипловатому звучанию собственного голоса. Протискиваясь мимо него, она задела плечом его руку и вздрогнула. На какую-то долю секунды ей показалось, что Джеймс остановит ее. Она чувствовала его колебания, уловила движение руки, но в конечном итоге он только спросил:
— Увидимся в понедельник?
Она торопливо кивнула и вышла.
* * *
В течение нескольких минут Джеймс продолжал смотреть на дверь. Запах Элизабет все еще витал в воздухе — легкая смесь клубники и мыла. Невинное сочетание, но вполне достаточное, чтобы его тело пребывало в напряжении, томясь от желания ощутить ее в своих объятиях.
В объятиях, как же! Кого он пытается обмануть? Он хотел почувствовать ее под собой, над собой и вокруг себя.
Он желал ее, и точка.
Что, черт побери, ему делать со всем этим?
Джеймс уже распорядился выслать банковский чек на ее имя — разумеется, анонимный. В противном случае Элизабет его просто не примет. Он надеялся, что тем самым положит конец всей чепухе относительно ее брака с первым же солидным — в смысле кошелька — мужчиной, которого она сумеет окрутить.
Но это никоим образом не влияло на неразбериху, в которой очутился он сам. Когда тетка разыскала его сегодня, огорошив сообщением, что Элизабет уединилась с Данфордом, он испытал такой приступ ревности, какой и вообразить себе не мог. Она сдавила ему сердце, проникла в кровь, лишила здравого смысла. Он был не в состоянии думать ни о чем другом, кроме того, как выкурить Данфорда из Суррея и отправить назад в Лондон.
В Лондон, куда там! Да если бы он знал способ, как отправить Данфорда в Константинополь, он так бы и сделал.
Ему надоело убеждать себя, что она всего лишь женщина, одна из многих. Мысль об Элизабет в объятиях другого мужчины причиняла ему физическую боль. Он понимал, что больше не в силах участвовать в нелепом фарсе с поисками мужа, тогда как при виде девушки его одолевает желание затащить ее в укромное местечко и овладеть ею.
Джеймс застонал, признавая свое поражение. С каждым днем ему становилось все более очевидно, что единственный, выход из создавшегося положения — это жениться на ней самому. Только так он может успокоить исстрадавшиеся тело и душу.
Но прежде ему придется раскрыть свое инкогнито, чего делать никак нельзя, не разобравшись в истории с шантажом. В этом состоит его долг перед теткой. Ничего не случится, если он отложит свои личные дела на какие-то две недели.
А если он не разрешит эту загадку в течение двух недель? Тогда одному дьяволу известно, что с ним станет. Он искренне сомневался, что продержится дольше в своем нынешнем плачевном состоянии.
Громко и с чувством выругавшись, Джеймс развернулся на каблуках и решительно зашагал прочь из дома. Ему необходимо глотнуть свежего воздуха.
* * *
Элизабет старалась не думать о Джеймсе, проносясь мимо его уютного коттеджа. Из этого, разумеется, ничего не вышло, но по крайней мере она могла не опасаться, что встретит его. Он остался в гостиной и, вполне возможно, потешается над поспешностью, с которой она вылетела из комнаты.
Впрочем, признала она, вряд ли ему так уж весело. Все было бы гораздо проще, если бы он смеялся над ней. Тогда она смогла бы его ненавидеть.
И как будто она мало натерпелась за этот день, Малкольм, видимо, решил, что мучить Элизабет намного приятнее, чем слушать монологи, произносимые леди Дэнбери перед дамами из семейства Корбишли. Громадный котище трусил рядом с ней, издавая злобное шипение через равные промежутки времени.
— Неужели это так необходимо? — осведомилась Элизабет. — Таскаться за мной с единственной целью продемонстрировать свой злобный нрав?
Вместо ответа Малкольм зашипел.
— Хитрая бестия! Никто, знаешь ли, не верит, что ты так возмутительно себя ведешь. А все потому, что у тебя хватает ума шипеть на меня без свидетелей.
Кот презрительно усмехнулся. Элизабет готова была поклясться в этом.
Продолжая препираться с назойливым котом, она пробиралась мимо конюшен. Малкольм самозабвенно урчал и шипел, а Элизабет грозила ему пальцем, требуя, чтобы он замолчал. Возможно, поэтому она не расслышала шагов.
