— Кто ты? — спросила Мира.
— Она дитя, — ответил за незнакомку Бран. — Дитя Леса. — Его пробрала дрожь — то ли от удивления, то ли от холода. Они попали прямиком в сказку старухи Нэн.
— Детьми нас назвали Первые Люди, — сказала девочка-женщина. — А великаны именовали «во дак наг гран», беличьим народом, потому что мы маленькие, быстрые и очень любим деревья. Но мы не дети и не белки. На истинном языке мы называемся поющими песнь земли. К тому времени, как появился ваш старый язык, мы пели свою песнь уже десять тысячелетий.
— Но говоришь ты на общем, — заметила Мира.
— Ради него. Ради Брана. Я родилась во времена дракона и двести лет странствовала по миру людей, наблюдала, слушала и училась. Посейчас бы странствовала, но ноги мои устали, сердце изныло, и я вернулась домой.
— Двести лет? — повторила Мира.
— Люди, вот кто настоящие дети, — улыбнулась маленькая женщина.
— А имя у тебя есть? — спросил Бран.
— Когда требуется. — Она махнула факелом на дальнюю стену пещеры, где виднелся черный проем. — Нам туда, вниз. Идем.
— Разведчик, — спохватился вдруг Бран.
— Ему нельзя с нами.
— Его убьют!
— Давно уж убили. Идем. Внизу тепло, и никто тебя там не тронет. Он ждет.
— Трехглазый? — спросила Мира.
— Древовидец. — Женщина скрылась в проеме — им оставалось только пойти за ней. Мира помогла Брану взобраться на спину Ходора, в помятую, мокрую от снега корзину. Потом обняла за пояс своего брата и поставила его на ноги.
Жойен открыл глаза.
— Мира? Где это мы? — При виде огня на его губах появилась улыбка. — До чего же странный мне снился сон.
Ход был извилистый и до того низкий, что Ходор продвигался вприсядку, а Бран, как ни пригибался, задевал потолок макушкой. Грязь сыпалась на волосы, попадала в глаза. Однажды он приложился лбом о торчащий из стены белый корень и украсился висевшей там паутиной.
Маленькая женщина, шурша лиственным плащом, шла впереди с факелом, но Бран быстро потерял ее из виду и наблюдал лишь отражение света на стенах. Вскоре ход разделился надвое; в левом коридоре было черным-черно, и даже Ходор понял, что идти надо туда, где брезжит огонь.
Из-за движущихся теней казалось, что стены движутся тоже. Бран со страхом заметил больших белых гадов, уползающих в трещины. Молочные змеи или громадные, склизкие могильные черви? У таких червей зубы есть.
Ходор тоже увидел их и не захотел идти дальше, но женщина остановилась, огонь стал ярче, и Бран понял, что это не змеи, а просто белые корни — как тот, о который он ударился головой.
— Это корни чардрев, — сказал он. — Помнишь сердце-дерево в богороще, Ходор? Белое, с красными листьями? Деревья тебе ничего не сделают.
— Ходор. — Детина снова заковылял на свет, уходя все глубже в недра земли. Миновав еще два боковых коридора, они оказались в пещере величиной с великий чертог Винтерфелла. Каменные зубы свисали здесь с потолка и вырастали из пола. Женщина в лиственном плаще, пробираясь между ними, делала нетерпеливые знаки факелом: «Сюда, сюда, поспешите».
Новые ответвления, новые гроты. Взглянув туда, где звучала капель, Бран увидел узкие, блестящие, отражающие факел глаза. Девочка здесь, как видно, не единственное дитя… а еще ему вспомнились дети Гендела, о которых рассказывала старая Нэн.
Белые корни змеились повсюду, пронизывали землю и камень, загораживали одни переходы и поддерживали кровлю других. Все краски пропали, остались только черная земля и белое дерево. У винтерфеллского сердце-дерева корни с великанскую ногу, но здешние еще толще. И как их много! Бран никогда еще столько не видел. Можно подумать, над ними растет целый чардревный лес.
Свет снова померк — девочка-женщина при всем своем малом росточке шла очень быстро. У Ходора что-то хрустнуло под ногами, и он застыл как вкопанный: Мира с Жойеном чуть не врезались в него сзади.
— Кости, — сказал Бран. Весь пол перед ними устилали кости птиц, зверей и кого-то вроде людей — большие, не иначе как великанские, и маленькие, наподобие детских. Из ниш, вырубленных в стенах, смотрели черепа: медвежий, волчий, полдюжины человеческих, столько же великаньих, все остальные маленькие, странной формы — Дети Леса. Каждый череп оплетали белые корни, на некоторых сидели вороны, провожая путников черными глазками-бусинами.
Последний отрезок пути был самым крутым. Ходор съехал вниз на заду в вихре мелких костей, грязи и щебня. Девочка-женщина ждала их у естественного моста над бездонной пропастью. Далеко внизу бежал подземный поток.
— Надо перейти на ту сторону? — испугался Бран. Высоковато будет падать, если Ходор ненароком оступится.
— Нет. Оглянись. — Девочка высоко подняла факел. На миг он вспыхнул, озарив пещеру красными бликами, а затем мир вновь сделался черно-белым. Мира затаила дыхание, Ходор обернулся назад.
На троне из переплетенных корней чардрева дремал, как в колыбели, мертвенно-бледный лорд.
Из-за иссохшего тела и прогнивших одежд Бран поначалу принял его за труп. За мертвеца, просидевшего здесь так долго, что корни оплели его и пронизали насквозь. На бледном лице выделялось красное пятно, вползающее с шеи на щеку. Тонкие, редкие белые волосы отросли до самого пола, вокруг ног обвились корни — один входил сквозь ветхие панталоны в бедро и выходил из плеча. На лбу у лорда росли серые грибы, на черепе красные листья. Кожа, туго натянутая на скулах, лопалась, обнажая желто-бурые кости.
— Ты и есть трехглазая ворона? — неожиданно для себя спросил Бран. У вороны должно быть три глаза, а у этого только один — красный как кровь, горящий при свете факела. Из другой глазницы, пустой, спускался по щеке белый корень.
— Ворона? — прошелестел лорд. Губы его двигались медленно, словно отвыкли произносить слова. — Да… был ею когда-то. Черные одежды, черная кровь. — Ткань на нем, замшелая, проеденная червями, и впрямь была некогда черной. — Мне, Бран, много кем довелось побывать. Теперь, видя меня, ты наверняка понял, почему я мог приходить к тебе только в снах. Но я долго слежу за тобой, слежу тысячью и одним глазом. Я видел, как родился ты и твой лорд-отец. Видел твой первый шажок, слышал твое первое слово, показал тебе первый сон. И как ты упал, тоже видел. Наконец-то я дождался тебя, Брандон Старк.
— Да. Меня принесли к тебе калекой. Можешь ты… можешь починить мои ноги?
— Нет. Это не в моей власти.
Глаза Брана заволоклись слезами. Стоило проделывать такой путь! Пещера полнилась гулом черной реки.
— Ходить ты больше не будешь, Бран, — провещали бледные губы, — но будешь летать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
