ладонь на ледяную прозрачную преграду между собой и морозной ночью. Стекло тут же запотело от ее тепла, и когда она отняла руку, остался след.
Сначала ей показалось, что чирикают птицы, но для пения звуки были слишком отрывочными и совсем не мелодичными. Девушка прислушалась: нет, это были люди — далеко внизу раздавались какие-то крики. И что-то вспыхнуло знакомой вспышкой, и тут же потухло. Так горела защита вокруг порталов.
Алана медленно выдохнула. Из окна ничего не было видно, и как бы она ни прислушивалась, не могла различить слов. Тенью девушка выскользнула в темный коридор, не зная, что делать. Мысли, одна другой страшнее, роились в ее голове.
Мог ли Пар-оол попытаться захватить Приют? По ее просьбе черный герцог рассказал, с чего началась война, и теперь Алана представляла себе выжженные заклятиями акры земли, мертвых и оказавшихся в плену шепчущих, разрушенные башни и испуганных людей. Ей было сложно вообразить, что могло сломать охранные заговоры Младшей ветви, если они были хоть немного похожи на то заклятие, удержавшее внутри напавших на нее и Ноама пар-оольских воинов, но ведь что-то сумело разрушить их. Если кто-то проник в Приют…
Алана остановила себя. Глупо было рассуждать о том, на что она никак не могла повлиять, еще глупее — подпитываться нарисованными воображением страшилками, но верхом неразумности — бежать и что-то узнавать. Не стоило никого отвлекать от ликвидации возможной угрозы, ведь…
Черный герцог отвлекся бы.
Алана крепко сжала зубы, прогоняя эту мысль. Некстати вспомнилось его мелькнувшее за спиной замахнувшегося воина лицо — и это выражение на нем. Казалось, герцог готов уничтожить вокруг все. Тогда было так страшно, и Алана не сводила взгляда с крупного квадратного камня по центру металлического ошейника, а сейчас ей казалось, что она видела только Даора Кариона, приближавшегося к ней, стремящегося ее спасти. И Алана снова уверялась, что рядом с черным герцогом ей нечего бояться.
Опасное, очень опасное заблуждение! Сам черный герцог был опасен!
Ей стоило найти наставницу Теа и убедиться, что с лежащим без сознания Келланом все в порядке. Спросить, может ли она помочь, послушаться того, кто обладает хоть какой-то информацией и точно знает, что делать. Или же пойти в келью к Келлану и остаться там, сесть у этой ужасной, похожей на паучий кокон, воздушной люльки и ждать.
— Ты что вышла? — недовольно осведомилась наставница Теа, на которую задумавшаяся Алана, только что преодолевшая последний пролет лестницы, чуть не налетела со всего маху. — Как оказалась внизу?
— За окном были крики и свет, — объяснила Алана, вглядываясь в суровое лицо целительницы. — Это сработала защита портальных камней, так ведь?
Наставница Теа вздохнула. Алана почему-то думала, что та начнет все отрицать, но услышала другое:
— Да. Но нам там не место. Есть четкий порядок действий в случае, если нарушается периметр, и ни я, ни мои пациенты никак в нем не участвуют. Пока не дадут отбой, никто не покидает защищенных строений — ни я, ни ты.
— Я поняла, — кивнула Алана. — Я и не побежала бы. Хотела найти вас.
Целительница глядела прямо, будто пыталась понять, не лжет ли ей девушка. Этот взгляд — цепкий, придирчивый, но вместе с тем почему-то теплый — казалось, проникал в самую глубину. Алане было даже немного не по себе, и она вспомнила, что золотые змейки, переплетенные хвостами, остались наверху, спрятанные среди сброшенных юбок. Но ведь наставница Теа не умела читать мыслей?
Вместо того чтобы бессмысленно мяться, Алана сняла с себя смехотворно, наверно, выглядящее одеяло и аккуратно сложила его, а после положила на постель в ближайшей келье без двери. Когда она вернулась, Теа продолжила:
— Хорошо, — ее лицо дрогнуло. — Подожди. Сейчас сюда принесут раненного. Не мешайся, отойди. Аринеллу ко мне, — сказала она кому-то вполголоса, уже разворачиваясь к Алане спиной.
Алана послушно отступила в темноту кельи и оттуда наблюдала, как мимо пронеслась что-то шепчущая себе под нос целительница, а за ней, спеленутое, почти как когда-то был спеленут Келлан, проплыло чье-то тело, судя по всему, мужское. Алана успела только заметить седые, заплетенные сложными косами волосы — эти окровавленные жгуты свисали с одной стороны ужасного кокона. Лица не было видно, и руки были прижаты к груди, но такую необычную прическу она видела лишь дважды: у напугавшего ее на ночном совете герцога Сфатиона Теренера и у самой главной целительницы.
За телом красного герцога широкими шагами шел директор Син. Вот он остановился и посмотрел на Алану в упор, и его удивительные сапфировые глаза будто потемнели. Алана поспешно опустила взгляд. Но вместо того, чтобы отругать ее за длинный нос, Син неожиданно мягко сказал:
— Рад, что ты пришла в себя. Раз уж ты проснулась, нам нужно поговорить, подожди меня здесь. Я скоро закончу.
— К-конечно, — ответила Алана. — Спасибо, — зачем-то добавила она, разглядывая его окровавленные руки.
Директор Син невозмутимо проследовал дальше, и наступила тишина.
* * *
Его не было никак не меньше получаса. Алана устроилась на кровати в пустой келье и внимательно прислушивалась к каждому шороху, но весь корпус, казалось, заснул. Тишина, растекшаяся по коридорам и кельям после ухода директора, была глухой. Давным-давно, еще в прошлой жизни, теперь такой далекой, мама рассказывала, что однажды искала редкий вид мха в пещере, прорытой людьми в песчанике — твердом пористом мелкозерненом камне. Она говорила, что никогда не слушала такой абсолютной тишины, как там, что ушам было почти больно от отсутствия звука, и что когда ее спутники завернули за угол, они будто пропали — ни шагов, ни звяканья чаш с пестиками, ни разговоров. Алана тогда не верила Виле: разве могло быть в пещере, где эху положено отражаться от стен и только крепнуть, тихо? Ей хотелось побывать в этом странном месте, но мама почему-то никак не хотела ее туда везти.
Сейчас она ничего не слышала — и ей было страшно. Наверно, мама чувствовала себя именно так. Может быть, кто-то наложил заговор тишины или что-нибудь подобное, чтобы она больше не услышала лишнего?
Ожидая прихода директора, Алана вытащила одеяло из теплого плетеного пододеяльника и навертела сам пододеяльник поверх плотной, но все же такой непочтительной ночной сорочки из некрашеного льна. Ее собственное платье осталось наверху, но подняться она бы не рискнула: директор Син мог вернуться в любой момент. Алана не сомневалась, что ему было бы
