но, каким-то шестым, седьмым, десятым чувством, я понял, что это такое.
Отец Азарий произносил Мертвое Слово. Слово, которое меня сейчас убьет, стоит ему развести руки. Я сейчас умру. Потому что от Мертвого Слова нельзя увернуться, спрятаться, укрыться, убежать. Можно только его перебить, но чем? Я не знаю, что нужно успеть сказать в те несколько секунд, которые остались мне, чтобы отец Азарий не стал меня убивать.
Что тут можно сказать? Что? ЧТО?
Священник начал разводить руки…
Глава 35
— Я — Осетровский, — произнес я.
И, видимо, угадал. Не со словами, кто в такой ситуации к словам будет прислушиваться, понятно, что тот, кому до смерти секунда осталась, что угодно тебе скажет. Я угадал с интонацией. Не истеричный вскрик испуганного, не шепот смертельно испуганного, не презрительное бросание через губу, мол, я боярин, а ты, быдло, кто. Спокойный, ровный тон человека, который вот уже сотый раз проходит через проходную принадлежащего ему предприятия, а охранник по прежнему спрашивает фамилию. Не потому что такой тупой, а потому что так положено. Молодец, службу блюдет.
Видимо, эта поощрительная нотка тоже проскользнула в моем голосе.
Отец Азарий запнулся и Слово развеялось.
— Осетровские мертвы, — сказал он, но я отчетливо уловил неуверенность.
— Не все. Я — жив. Я — Викентий Осетровский.
— Он же младенцем был… — растерянность все еще ощущалась.
— Ну так восемнадцать лет прошло. Ты что ж, думал, что я все это время младенцем ползать буду?
Из-за угла послышались голоса девчонок, видимо, отец Азарий надежно забаррикадировался, и через черный ход тоже пройти не удалось.
— Пропусти нас, не на крыльце же стоять.
Не знаю, получилось ли в этот раз изобразить спокойное распоряжение хозяина слуге — а то, что священник был личный осетровский, это бесспорно — или вышла простая вежливая просьба, но отец Азарий, секунду поколебавшись, отошел в сторону:
— Входите.
Девчонки высыпали из-за угла и застыли, переводя взгляд с меня на священника и обратно. Видимо, мы не выглядели как два друга, скорее, наши стойки походили на дуэльные.
— Девочки, отец Азарий любезно согласился предоставить нам убежище.
— Дяденька, дайте водички попить… — пробурчал священник, возвращаясь к своему обычному поведению сварливого старика.
— Так уж получилось, — развел руками я, — Нам от Морозовых надо скрыться.
Глаза Азария яростно сверкнули из-под бровей. И, судя по этому блеску в моей команде только что прибавился еще один человек. Человек, который не просто даст нам убежище, но и сдохнет за род Осетровских, сжав клыки на кадыке кого-то из Морозовых.
* * *
Хотя, нет, верность отца Азария я несколько переоценил. Вернее, не его верность Осетровским, она сомнений не вызывала, а его верность лично мне. Вернее, не его верность лично мне, а его веру в то, что я и есть Осетровский.
Когда мы кое-как разместились в подсобных помещениях — церкви все же не предназначены для того, чтобы в них жила целая толпа — я поймал на себе задумчивый взгляд отца Азария.
— Что?
— Викентий…
Викентий, значит. Без отчества, значит.
— Викентий, — спокойно кивнул я, — Викентий Георгиевич.
Хорошо, хоть вовремя вспомнил, как моего отца зовут. Не того, что во Пскове, тот, получается, приемный, а настоящего, Осетровского.
— Это чей же ты? Ольгин?
Проверить он меня решил, ага.
— Иринин. Ирина Борисовна мою мать звали. Говорят, я на нее похож. Разве не заметно?
Я и вправду на мать похож. Забавно, но это мне и в том мире говорили и в этом.
— Так я ее и не помню совсем… — чуть растерялся отец Азарий.
Он, похоже, все не мог выбрать линию поведения со мной. С одной стороны — вроде как бы и последний из рода, то есть, считай, хозяин. А с другой — хрен меня знает, не самозванец ли я. Вот его и колыхало, от ворчливости до некой подобострастности.
— Отец Азарий, я тебя прекрасно понимаю…
Мы с ним стояли у одного из узких церковных окон. Слева на стене висела икона… какого-то святого… а справа — икона… еще какого-то святого… А, нет, это Георгий Победоносец, вон он, змея колет.
— Пришел какой-то тип, до этого англичанином назывался, сейчас и вовсе последним из рода Осетровских представился. Девок кучу привел, просит убежища и вообще…
Про то, что мне нужен вход в подземелья, я пока не говорил. Сначала нужно все же добиться доверия, убедить его в том, что я и вправду — Осетровский. Правда, как это сделать, я пока не знаю.
— Но я не поверю, что у Осетровских не было какого-то способа узнавать своих.
А вдруг и вправду не было, обожгла внезапная мысль. Род-то — молодой, ему лет сто от силы, вполне может быть, что никто в роду не пропадал и не находился, необходимости определять бастардов и прижитых не от мужа тоже могло не возникнуть.
Отец Азарий задумался. Проводил взглядом прошедшую мимо нас Диту, непривычно тихую и бледную. Оно и понятно — бесовка в церкви. И пусть в человеческом теле она сюда может войти, но ощущает себя, наверное, как кошка на выставке собак.
Священник посмотрел как она прошла мимо нас, мимо двери в крипту…
— Есть, — повернулся он ко мне, — Есть один такой способ!
* * *
Забавно. Я не знал, как намекнуть Азарию, что мне нужен вход в подземелья — а он сам привел меня к нему.
Он провел меня в крипту, мы прошли мимо захоронений предков и вообще родни — гробик с моим именем вновь вызвал неприятные мурашки на спине — и подошли к торцовой стене.
— Вот здесь, — с забавной смесью предвкушаемой радости и настороженности произнес священник, — тайный ход в родовые подземелья Осетровских. Чтобы его открыть…
Мог бы и не продолжать. Точно так же, как и тот, что в подвалах Дома — завязан на кровь, а, значит, я смогу его открыть. Надо же, от второй неудачной попытки проникнуть к Источнику оказывается, есть своя польза. Так бы я сейчас люто боялся, что ход меня не опознает. Но — бояться нечего, уже проверено.
Не слушая, что там священник скажет дальше, я приложил руку к стене — и на ней, на стене, понятно, не на руке, вспыхнул зеленым радиоактивным светом круг тайного прохода. Ага, вот и он, силуэт ладони, сюда
