это дело рук женщины.
– Благодарю за подсказку, – холодно сказал Грант и вышел, препоручив Ламонта заботам юнца.
Как ни странно, но, спускаясь по лестнице, он почему-то подумал о миссис Рэтклиф.
Глава четырнадцатая
Показания Ламонта
Свои показания Ламонт стал давать не в Карнинниш-хаусе, а в поезде. При обсуждении этого вопроса в гостинице доктор Андерсон стал уговаривать дать его пациенту еще один день на поправку.
– Вы же не хотите, чтобы у него началось воспаление мозга? – добавил он.
Грант, которому не терпелось иметь документ, где черным по белому были бы записаны все показания, пытался убедить его, что Ламонту самому полезнее выговориться: тогда он, возможно, станет спокойнее.
– Поначалу, может, так оно и будет, – настаивал доктор, – но, прежде чем кончит говорить, он вымотается вконец, и тогда ему придется пролежать в постели еще один день. Послушайтесь моего совета: оставьте пока его в покое.
Грант уступил и, таким образом, дал своему пленнику дополнительное время отшлифовать легенду, которую, как он был уверен, тот собирается ему преподнести. «Никакая шлифовка, – удовлетворенно подумал Грант, – уже не сможет повлиять на имеющиеся улики. Они неопровержимы – факт всегда есть факт». Грант понимал, что его нетерпение вызвано лишь любопытством и опасением за исход всего дела, и решил потерпеть. Он отправился на моторке с Дрисдейлом в лох порыбачить, но фырканье мотора каждый раз напоминало ему о той добыче, которая попалась ему два дня назад. Он нанес визит пастору, но и там, сидя напротив невозмутимой миссис Динмонт и глядя на новую перечницу, думал только о Ламонте. Он отправился в церковь – отчасти для того, чтобы сделать приятное пастору Логану, но главным образом затем, чтобы не оставаться наедине с мисс Динмонт, – и выслушал проповедь, в ходе которой мистер Логан убеждал себя и прихожан, что Царю Царей фокстрот ни к чему; и потом, когда затих непередаваемо нудный хор, возносивший хвалу Господу, и господин Логан отпустил всем грехи, он думал только о том, что теперь сможет наконец вернуться к постели пленника. Он стал для Гранта чем-то вроде навязчивой идеи, и это злило его самого. Когда мисс Динмонт – девушка в церковь не ходила – напомнила, чтобы утром, когда будут проезжать мимо, они не забыли остановить машину у особнячка, чтобы семейство пастора смогло попрощаться со своим гостем, Грант воспринял это как еще одну неприятную неожиданность: он надеялся, что ему не придется больше ломать комедию.
Но все оказалось значительно проще. Ламонт, как и тогда, во время чаепития, сыграл безупречно, и ни хозяину, ни хозяйке дома не пришло в голову, что с ним что-то неладно, за исключением самочувствия. Мисс Динмонт при прощании отсутствовала.
– Данди сказала, что она с вами уже простилась, – пояснила ее мать, – а повторное прощание приносит несчастье. Разве вы на самом деле несчастливый человек, мистер Лоу?
– На самом деле, – подтвердил Ламонт, обаятельно улыбнувшись.
Машина тронулась, и Грант достал наручники.
– Извините, – деловито сказал он. – Это только до вокзала.
Но Ламонт не обратил на него никакого внимания. «Несчастливый человек!» – задумчиво, со странным удовольствием повторил он. На железнодорожной станции к ним присоединился сотрудник полиции в штатском, и в поезде к ним в купе никого не подсаживали.
В тот же вечер после обеда, когда тьма уже легла на горы, побледневший и, чувствовалось, совсем измученный, Ламонт объявил, что готов рассказать все, что ему известно.
– Это немного. Но я хочу, чтобы вы меня выслушали.
– Вы понимаете, что все вами сказанное может быть использовано на суде против вас? – напомнил Грант. – Ваш адвокат, несомненно, посоветовал бы вам не отвечать на вопросы. Вы тем самым играете нам на руку и ослабляете позиции защиты.
«Зачем я соблюдаю все эти ненужные формальности? – думал Грант, произнося эти слова. – Ведь я ему уже об этом говорил». Однако Ламонт стоял на своем, и констебль приготовился записывать.
– С чего начинать? – спросил Ламонт. – Это трудно: решите, откуда начать.
– Начните, скажем, с того, как вы провели тот день, когда был убит Соррел: прошлый вторник, тринадцатого числа.
– Хорошо. Утром мы упаковали вещи – Берт в ту ночь отплывал в Америку; потом я отвез свои на новую квартиру в Брикстон, а он – на вокзал Ватерлоо.
«Идиот! Про багаж я начисто забыл!» – подумал Грант.
Погоня по фальшивому следу, связанная с Рэтклифами, потом преследование Ламонта не оставили ему времени для проверки детали, которая находилась у него под носом! Хотя вряд ли это могло иметь решающее значение.
– Это заняло у нас все утро. Затем мы перекусили у «Львов» на Ковентри-стрит…
– Где сидели?
– За угловым столиком, на первом этаже.
– Хорошо, продолжайте.
– В течение всего ланча мы спорили. Дело в том, что я хотел его проводить до Саутгемптона и пробыть до самого отплытия, а он запретил мне даже приходить на вокзал Ватерлоо. Сказал, что терпеть не может проводов – особенно отправляясь в дальнее путешествие. Помню, он сказал: «Если человек едет недалеко, то в этом нет необходимости, если далеко и надолго – тогда это уже не имеет значения. Несколько лишних минут ничего не изменят». Позднее мы пошли на дневное представление в «Уоффингтон», смотреть «А вы и не знали?».
– Как? – воскликнул Грант. – Вы были на дневном спектакле?
– Да. Это было решено заранее. Берт заказал места. В партере. Это был как бы наш прощальный праздник. Во время антракта он сказал, что после окончания собирается занять очередь на галерку и на вечернее шоу. Он без конца ходил на этот спектакль – прямо помешался на нем. Мы часто бывали в театре вдвоем, но в тот раз он заявил, что после представления мы должны попрощаться. Мне показалось неуместным такое прощание, ведь мы были дружны столько лет, но он всегда был немного непредсказуем, и я не собирался настаивать: хочет прощаться так – пожалуйста. Ну вот, на выходе мы расстались, и я отправился в Брикстон распаковывать вещи. Настроение было – хуже некуда. Кроме Берта, близких друзей у меня нет, и после жизни у миссис Эверет я чувствовал себя в новой квартире очень одиноко.
– А вам не хотелось поехать вместе с Соррелом?
– Конечно хотелось, но у меня не было денег. Одно время я даже надеялся, что он мне одолжит на дорогу. Но этого не случилось. Меня это даже немного обидело. Так или иначе, но в тот день я почувствовал, что сыт по горло. И сам Берт тоже был невесел. Он все жал и жал мне руку, и видно было, как ему тяжело прощаться. Он сунул мне сверток и взял с меня
