Сходным образом чрезмерные похвалы со стороны слуги могут повредить доброй славе дамы.
Да и к тому же когда такие люди примутся хвалить, то непременно ввернут какую-нибудь глупость.
{290. Младших начальников Левого и Правого отрядов…}
Младших начальников Левого и Правого отрядов дворцовой стражи прозвали "надсмотрщиками" и порядочно их побаиваются.
Совершая ночной обход, они вторгаются в покои придворных дам и заваливаются там спать.
Это отвратительно!
Вешают на церемониальный занавес свои холщовые штаны и длинную одежду, скрученную в безобразный узел… Неблагопристойный вид!
Впрочем, эта самая одежда падает красивыми складками, прикрывая ножны меча, когда начальники стражи проходят мимо по двору. Они выглядели бы совсем молодцами, если бы могли, подобно молодым куродо, всегда носить светло-зеленые одежды.
"Когда прощался он, еще был виден предрассветный месяц", – сказал кто-то в песне о молодом куродо.
{291. Однажды вечером (*395) дайнагон Корэтика…}
Однажды вечером дайнагон Корэтика стал почтительно докладывать императору о китайских классиках и, как всегда, задержался в покоях государя до поздней ночи.
Придворные дамы удалились одна за другой, чтобы прилечь где-нибудь за ширмами или занавесом и соснуть немного.
Я осталась в одиночестве бороться с одолевавшей меня дремотой.
Слышу, ночной страж возгласил:
– Час Быка, последняя четверть..!
"Уже светает", – сказала я про себя.
– О, если так, – заметил дайнагон, – вам, государь, незачем ложиться в постель.
Он даже и не помышлял о том, что надо идти спать.
"Вот горе! Что он говорит? – ужаснулась я. – Были бы здесь другие дамы, кроме меня, я бы уж как-нибудь ухитрилась незаметно прилечь на отдых".
Между тем государь вздремнул, прислонившись к колонне.
– Нет, вы только посмотрите на него! – воскликнул дайнагон. – На дворе утро, а он изволил опочить.
– В самом деле! – смеясь, вторила брату императрица. Но государь не слушал их.
Случилось так, что девушка, бывшая на побегушках у старшей служанки, поймала накануне петуха и спрятала у себя в клетушке.
"Утром отнесу своим в деревню", – думала она.
Но собака приметила петуха и погналась за ним. Петух взлетел на высокую полку под потолком галереи и пронзительным криком перебудил всех во дворце.
Государь тоже очнулся от сна:
– Что это? Как попал сюда петух?
Дайнагон Корэтика продекламировал в ответ стих из китайской поэмы:
Будит криком (*396) просвещенного монарха…
Великолепно! Даже у меня, скромной прислужницы, неискушенной в науках, глаза широко открылись от восторга. Дремоты как не бывало.
Император с императрицей тоже были восхищены.
– Цитата как нельзя более отвечает случаю, – говорили они.
В самом деле, такая находчивость поразительна!
На следующий вечер государыня удалилась в опочивальню императора. Посреди ночи я вышла в галерею позвать мою служанку.
Ко мне подошел дайнагон Корэтика.
– Вы идете к себе? Позвольте проводить вас.
Повесив церемониальный шлейф и китайскую накидку на ширмы, я пошла с ним.
В ярком сиянии луны ослепительно белел его кафтан. Шаровары были так длинны, что он наступал на них.
Иногда, схватив меня за рукав, он восклицал:
– Не упадите! – и осторожно вел дальше. По дороге дайнагон чудесно скандировал китайские стихи:
Путник идет вдаль (*397) при свете ущербной луны.
Я вновь была до глубины души взволнована. Это заставило дайнагона засмеяться:
– Легко же вас привести в восторг таким пустяком.
Но как я могла остаться равнодушной?
{292. Однажды, когда я находилась в покоях принцессы Микусигэдоно…}
Однажды, когда я находилась в покоях принцессы Микусигэдоно вместе с Мама`, кормилицей ее брата епископа Рюэн, к веранде подошел какой-то человек.
– Со мной приключилась страшная беда, – слезливо заговорил он. – Кому здесь могу я поведать о своем горе?
– Ну, в чем дело? – осведомилась я.
– Отлучился я из дому ненадолго, а за это время сгорел дотла мой домишко. Сперва занялся сарай с сеном для императорских конюшен, а стоял он совсем рядом, за плетнем. Огонь-то и перекинулся на мой домик. Так полыхнуло, чуть моя жена в спальне не сгорела. А добро все пропало, ничего спасти не удалось… – тягуче жаловался он.
Мы все начали смеяться, и принцесса Микусигэдоно тоже.
Я тут же сочинила стихотворение:
Только ли спальню спалит?
Все подожжет без остатка
Солнце летнего дня:
Сеновал и реки синий вал…
Бегут огоньками побеги.
Бросив листок со стихами молодым фрейлинам, я попросила:
– Передайте ему!
Дамы с шумом и смехом сунули ему листок:
– Одна особа пожалела тебя, услышав, что ты погорел… Получи!
Проситель взял листок и уставился на него:
– Какая-то запись, не пойму! Сколько по ней мне причитается получить?
– А ты сперва прочти, – посоветовала одна из фрейлин.
– Как я могу? Я слеп на оба глаза.
– Покажи другим, а нам недосуг. Нас зовет императрица. Но о чем ты беспокоишься, скажи пожалуйста, получив такую замечательную бумагу?
Заливаясь смехом, мы отправились во дворец. Там мы рассказали обо всем императрице.
Этот человек, уж наверно, показал кому-нибудь листок со стихами. Можно вообразить, в какой он сейчас ярости!
Государыня, глядя на нас, тоже не могла удержаться от смеха:
– Ну, почему вы ведете себя так сумасбродно?
{293. Один молодой человек лишился своей матери}
Один молодой человек лишился своей матери. Его отец прежде очень любил сына, но с тех пор, как взял себе новую жену, по ее злобному наущению, совсем переменился к нему и даже не допускает в главные покои дома.
Лишь старая кормилица да родные покойной матери заботятся о том, чтобы он был пристойно одет.
В западном и восточном павильонах дома находятся красивые комнаты для гостей. Молодой человек живет в одной из них. Она богато убрана: есть в ней и ширмы, и сёдзи с картинами.
Во дворце к нему благосклонны. Люди говорят, что он исправен по службе. Сам император нередко зовет его и приглашает принять участие в концертах.
Но он вечно задумчив и печален, ничто для него не мило… В своем горе он предался самым пагубным страстям.
Есть у него младшая сестра, которую с беспримерной силой любит один из знатнейших сановников. Только ей рассказывает он о своих сердечных делах, и она для него в целом мире единственное утешение.
{294. Некая придворная дама была в любовном союзе…}
Некая придворная дама была в любовном союзе с сыном правителя провинции Тото`ми. Услышав, что возлюбленный ее навещает другую фрейлину, служившую вместе с ней в одном дворце, она пришла в сильный гнев.
– "Я могу поклясться тебе головой своего отца! Все пустые сплетни. Я и во сне ее не видел", – уверял он меня. Что мне сказать ему? спрашивала дама своих, подруг.
Я сложила для нее следующее стихотворение:
Призови в свидетели богов
И отца – правителя Тотоми,
Там, где мост построен Хамана`,
Но ужель, скажи мне, я поверю?
Ты к другой давно построил мост.
{295. Однажды я беседовала с одним мужчиной…}
Однажды я беседовала с одним мужчиной в доме, где мне следовало опасаться нескромных глаз.
Сердце мое тревожно билось.
– Отчего вы так взволнованы? – спросил он меня, Я ответила ему:
Как на "Заставе встреч"
Невидимо бьет источник
В "Колодце бегущей воды",
Так сильно бьется сердце мое.
Вдруг люди найдут потаенный ключ?
{296. – Правда ли, что вы собираетесь уехать?..}
– Правда ли, что вы собираетесь уехать в деревенскую глушь? – спросил меня кто-то. Вот что я сказала в ответ:
И в мыслях я не держу
Уйти в далекие горы,
Где вечно шепчет сосна.
Молва ли вам нашептала?
Привиделось ли со сна?
{297. То, что ночью кажется лучше, чем днем}
Блестящий глянец темно-пурпурных шелков.
Хлопок, собранный на поле.
Волосы дамы, красивыми волнами падающие на высокий лоб.
Звуки семиструнной цитры.
Люди уродливой наружности, которые в темноте производят приятное впечатление.
Голос кукушки.
Шум водопада.
{298. То, что проигрывает при свете огня}
Пурпурная парча. Цветы глициний. И вообще все вещи пурпурно-лиловых оттенков.
Багрянец теряет свой цвет лунной ночью.
{299. То, что неприятно слушать}
Когда люди с неприятным голосом громко разговаривают и смеются. Невольно думаешь, что они ведут себя бесцеремонно.
Когда заклинатель сонно бормочет молитвы.
Когда женщина разговаривает в то время, как чернит себе зубы.
Когда какой-нибудь скучный человек бормочет что-то с полным ртом.
Когда учатся играть на бамбуковой свирели.
{300. Возле дома росли высокие сосны}
Возле дома росли высокие сосны. Решетки ситоми были подняты с южной и восточной стороны, в главные покои лилась прохлада.
