— А если я скажу, что страна, о которой вы говорите, распалась еще в начале девяностых годов прошлого века? И что не только ее, но и всего прежнего мира нет и в помине?
— Сочту вас сумасшедшим! Коммунизм — светлое будущее всего прогрессивного человечества. С чего бы миру исчезнуть? И вообще, Анатолий, если вы проверяете нас на готовность гармонично влиться в новое общество, то делайте это не так примитивно. Что за…
— Чепуха, товарищ Куницын? Вы не хотите верить мне, так поверьте фактам. Сколько лет вы провели в анабиозе?
— Мы дали свое согласие на опыт в начале тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Установка была запущена ровно на восемьдесят лет. Эксперимент завершился точно день в день.
— А вас не удивило, что на объекте никого не осталось?
— Ничуть. Установка Лютца была спроектирована так, что отключалась автоматически, после того, как испарится весь хладагент. Товарищи наши были прощены и выпущены на свободу. Не скрою — поначалу мы запаниковали, оказавшись в полной темноте. Но потом заправили генератор и… В конце концов, для нас оставили продовольствие, одежду!
— И зачем-то отгородили все это кирпичной стеной. Ели не ошибаюсь, вам пришлось разбирать кладку?
— Черт возьми, товарищ Томский, к чему вы клоните?!
Толику стало жалко старика. Куницыну так хотелось верить в то, что его друзья-ученые умерли свободными людьми, а через восемьдесят лет справедливость восторжествовала окончательно. И все же горькую правду сказать было необходимо.
— Товарищи… Друзья! Академлаг прекратил свое существование в конце пятьдесят третьего года — сразу после расстрела Берии. Ваших коллег никто не освобождал. Они по-прежнему остались врагами народа и были уничтожены. Вы выжили совершенно случайно — о поставленном эксперименте знал только Берия и узкий круг его приближенных. Отто, твои установки герметичны?
— Absolut[11]. Это — ньеобходимое условье опыта…
— Вот и ответ, Исай Александрович. Все остальные были отравлены газом.
Теченко вскочил, нервно прошелся вокруг стула. Опять сел.
— Складно поешь, Томский! Вот только одного ты не учел. Нас должны были обнаружить, когда вытаскивали отсюда тела, так? Почему же этого не произошло?
— Наверное, потому, что тела остались здесь…
— Здесь! — истерично выкрикнул Теченко, вскидывая руки к потолку. — Где здесь?!
— А ты искал?
Спокойный голос Аршинова прогремел для академлаговцев, как трубный глас.
Куницын опустил голову, Теченко замер с раскрытым ртом, а Лютц снял очки и начал их протирать с таким рвением, что, казалось, вот-вот протрет в стеклах дыры.
— А действительно, Исай Александрович, после своего пробуждения вы осмотрели весь объект? — поинтересовался Томский.
— Нет, — признался Куницын. — На склад мы не заглядывали. Пока, знаете ли, в этом не было необходимости.
— Ну так теперь она появилась. Пойдемте, посмотрим, что творится на вашем складе?
* * *
Первым к складу рванулся Теченко. По его суетливым движениям было заметно — уверенность зоолога в то, что Томский врет, основательно поколеблена. Лютц следовал за товарищем, постоянно оглядываясь — он все еще ожидал, что пришельцы заговаривают им зубы и готовят подвох. Лишь Исай Александрович не дергался. Просто шел рядом с Толиком и смотрел в пол.
Томский наконец получил возможность осмотреть другие уголки Академлага и вновь поразиться количеству и разнообразию встречающегося на пути оборудования. Одни установки были похожи на космолеты из фантастических романов, другие выглядели как танки, третьи напоминали пушки, а назначение четвертых не помогла бы определить и самая буйная фантазия.
— Анатолий, я многое повидал на своем веку и даже не удивлюсь тому, что увижу на складе, — тихо сказал Куницын. — Но объясните, как вам удалось разорвать стальную проволоку? Я видел — она именно разорвана, а не размотана. Ваши ученые нашли возможность активировать скрытые возможности человека? Включать их усилием воли?
— Эти скрытые возможности, Исай Александрович, мне хуже кости в горле. Я, собственно говоря, и пришел сюда, чтобы от них избавиться. А насчет наших ученых… Ваши тоже постарались на славу.
— Что вы говорите, товарищ Томский! — всплеснул руками Куницын. — Избавиться от такого уникального дара? Зачем? Идею сделать человека равным богу будоражила умы с древности. Только десять процентов нашего мозга включены и используются по назначению. Вы только вдумайтесь в эту цифру! Де-сять! Ваша уникальная сила свидетельствует о том, что людям удалось сделать большой прорыв в этом направлении. Ах, если бы я не был технарем! К чему изобретать и совершенствовать оружие, если человек уже сам по себе винтовка со взведенным курком?!
— Спустили этот курок, Исай Александрович. Спустили…
— О чем вы?
— Скоро узнаете. Сначала — склад.
Теченко остановился у широкой стальной двери. Она была сдвинута, словно приглашая заглянуть внутрь, но у Тараса Арсеньевича уже пропало желание докапываться до истины. Он не горел желанием заглядывать в темноту склада и решил предоставить эту почетную возможность своему немецкому коллеге.
— Лютц, у тебя и без того грехов столько, что в аду будешь чувствовать себя своим парнем. Глянь-ка.
— Опьять ты за свое?! — возмутился Отто. — Почьему я?
Хрупкое перемирие между недругами закончилось после того, как пропал общий противник. Лютц принял стойку бойцовского пса. Стекла его очков, этакий барометр ярости, начали запотевать, предвещая бурю.
— Ну, хватит, приспешники дьявола! Вы бы еще жребий бросили, — прапор шагнул в черный прямоугольник первым, пошарил там лучом фонарику и обернулся. — Вижу только одного. Мужик в белом халате. Пролежал тут точно лет восемьдесят.
Томский вошел в склад. От человека, о котором говорил прапор, мало что осталось. Скелет, облаченный в лохмотья, некогда бывшие белым халатом, лежал прямо на полу. Рядом стоял запыленный патефон. Судя по сложенным на груди рукам и сплюснутому картонному ящику под головой, о мертвеце кто-то позаботился. Или… Он позаботился о других, а потом лег умирать. Теченко заглянул через плечо Толика и ахнул:
— Божечки святы! Берг! Исай Александрович, здесь профессор Берг!
— И не он один, — фонарик Томского осветил запыленные крышки контейнеров, бумажные цветки на них. — Здесь все ваши коллеги, товарищ Куницын. Это не склад, а… кладбище.
Руки Исая Александровича затряслись, лицо залила бледность, а губы посерели. Вобрав голову в плечи, он приблизился к останкам.
— Это он. Аркадий Семенович Берг. Что ним случилось?
— С ним-то — как раз ничего, — ответил прапор. — Сам умер. После того, как похоронил остальных. Ну, так кто был прав, Тарас Арсеньевич?
Теченко наклонился к ближайшему контейнеру, щелкнул замком, приподнял крышку. Бумажный цветок упал на пол. Вслед за ним с грохотом упала крышка. Зоолог попятился, тыкая пальцем в направлении контейнера.
— Лютц, ты помнишь капитана? Ну, того из эмгэбэ…
— Aber ja![12]
— Он там, в ящике. Господи, они не пощадили даже своего!
— Вот те и господи, — вздохнул Аршинов. — Думаю, в другие ящики заглядывать не станем, господа ученые?
Шатаясь, как пьяный, Куницын двинулся к двери.
— Не могу в это поверить! Не могу! Восемьдесят лет мы провели рядом с мертвецами. Нет, не могу! Этого просто не может быть! Бред!!!
— И чего теперь истерики закатывать? — пожал плечами Аршинов. — Радоваться надо, что вас вовремя законсервировали. Пойдем отсюда, граждане непогребенные!
— Не смей нас так называть! — завопил Теченко. — Кто ты такой, чтоб издеваться?! Еще неизвестно, откуда вы сами свалились на наши головы!
Резко повернувшись, Аршинов схватил зоолога за отвороты халата, притянул к себе и прошипел:
— Кто я такой? Я тебе скажу, кто я такой. Прапорщик российской армии. Для тебя, падла, это тоже самое, что генералиссимус. Будешь трепыхаться — приговорю к расстрелу и погребу так, что и через двести лет не отыщут. Я те не Берия, цацкаться не стану!
Теченко замолк. Лютц, тоже пытавшийся высказать свою точку зрения на поведение Аршинова, решил не злить Алексея и робко протиснулся к выходу.
Томский нагнал Куницына.
— Исай Александрович! К сожалению, то, что вы видели — еще не самое страшное…
— Что может быть страшнее мысли о том, что тебя запихнули куда-то и напрочь забыли?
— Может. Поверьте мне еще раз. Третья мировая война превратила землю в пустыню, где могут жить лишь мутанты. Метро — все, что у нас осталось. Двадцать лет остатки человечества ютятся под землей. Все мы — ископаемые…
— Войну, конечно, развязали империалисты? — Куницын добрался до стола и даже не сел, а скорее рухнул на свой ящик. — Значит, они все-таки добились своего…
