Вдруг подходит человек. Не так чтобы совсем бомж, но близко, очень близко. Из интеллигентов.
«Извините, — говорит, — который час?» «Пять минут второго», — отвечаю.
Человек не уходит. «Извините ещё раз, — говорит, — а как вас зовут?» «Зачем?» — спрашиваю тупо. «Пообщаться», — говорит. На пидора вроде не похож. «Зачем?» — снова спрашиваю ещё тупее. «Ну это… Проблемы же у всех… В семейной жизни… У всех же бывает…» «У меня нет проблем, — говорю я раздельно. — У меня нет семейной жизни. Я не хочу ни с кем общаться».
Я иногда умею правильно говорить такие штуки, так чтобы люди сразу шли нахуй. Я даже иногда умею правильно сказать «ступай, голубчик, ступай», но это редко.
Человек ещё некоторое время стоит, видимо, потрясённый, затем сухо говорит «извините» и удаляется.
Минут через пять надо мной нависает тень уже совсем другого человека. «Здорово, брателла», — говорит Другой Человек и протягивает руку со страшными чорными ногтями. Из-за его плеча выглядывает давешний интеллигент. «Блять! — думаю я. — Сейчас же все мозги вы-ебут, потом драться полезут». «Сидишш?» — это Другой Человек задаёт самый тупой из всех идиотских вопросов. «Нет, — говорю, — уже не сижу. Уже иду на электричку. В другой раз как-нибудь поговорим, ладно?»
Ну и пошёл действительно на электричку. Люди стояли неподвижно и смотрели мне вслед.
Я вот думаю: может быть, они на самом деле просто любят побеседовать с обитающими в посёлке Переделкино прозаиками и поэтами. О жизни там, о судьбах России, ну и вообще мало ли о чём можно поговорить.
Торговый Центр
Напротив метро просвещения с нечеловеческой скоростью уже почти возвели Торговый Центр. Возводят его днём и ночью в три смены, ибо истосковались жители проспекта просвещения и прилегающих культурно-художественных улиц и проспектов: художников, композиторов, поэтов, Луначарского, есенина, Кустодиева и разных других по настоящему отдыху — по боулингу, Макдональдсу и казино. Весь день трудятся они в промзоне парнас, а вечером и пойти некуда. Вот на озерках всё как у людей — и стриптиз, и трахтенберг, и всё чего только можно пожелать. Теперь зато и у нас будет.
Вообще всегда хочется помечтать. Например про то, что вот откроют этот Торговый Центр — а там можно купить все действительно необходимые для человека предметы, такие как поварёшка, шурупы и грибок для штопки дырявых носков.
А то вот я однажды искал поварёшку, а мне везде предлагали набор из двенадцати предметов из особо прочной стали. А нахуя мне эта особо прочная сталь? Мне из неё заточку, что ли, выпиливать? Да ещё из этих двенадцати предметов я знаю назначение только собственно поварёшки, ну и ещё шумовки, а остальные совершенно неизвестно для чего.
А тут вдруг заходишь в этот Центр — а там ВСЁ есть — и прищепки, и алюминиевые ложки, и тройной одеколон.
Ведь тройной одеколон — он был вовсе даже и не одеколон, это был Эликсир. Им всё можно было делать — лить его на себя перед свиданием с девушкой, пить, мазаться им, чтобы не кусали комары, он помогал от ожогов, порезов, глубоких ран, половых инфекций и эрозии шейки матки, он лечил мизантропию и примирял с некрасивой окружающей действительностью.
Но нет, не будет там тройного одеколона. Выстроились уже туда в очередь со своими гадкими присыпками и кожными мазями ив-сен-лоран, гуччи, хуго-босс и злой фашыст шварцкопф. Вот тут будет эл-жы, а вон там самсунг. И будет там всё вращаться, сиять и переливаться. И среди этого будут ходить огромные толпы людей, как будто что-то покупают. Но на самом деле они ничего не покупают, только вы чего-нибудь может быть купите. А потом попробуйте выйти за дверь и кому-нибудь это продать — никто не купит, никому оно нахуй не нужно, кроме лично вас, идиота.
Электричество
Однажды Анатолий Чубайс переоделся пожилой женщиной и два дня сопел под моей дверью, чтобы назвать мне точную сумму, которую я, по его мнению, должен ему за электричество. Которое он, между прочим, пиздитизлич-ных наших лесов, полей и рек при помощи электростанций, построенных нашими дедушками, когда они сидели при Сталине в лагере, и нам же потом продаёт, гнида.
Я блядь таких людей ненавижу. Я и так знаю, что он полагает, будто я ему что-то должен. Но ему ведь этого мало! Ему нужно, чтобы я точно знал, сколько я, по его мнению, ему должен. Но почему меня должны интересовать мерзкие подробности его фантазий? Да, я точно знаю, что все мы однажды умрём, но я вовсе не желаю знать точных дат. И мне никогда не было интересно с кем, когда и в какой позицьи еблась моя баба, хотя желающих рассказать всегда было очень дохуя. Мир наш и так нестерпимо печален, так что надо быть совсем идиотом, чтобы выяснять ещё и дополнительные его подробности.
Я вот, например, совершенно не знаю, сколько стоит один киловатт электричества. Последнее моё знание по этому поводу относится к ещё коммунистическим временам, когда он стоил ровно четыре копейки. Всегда. А сейчас, иногда, когда у меня выбивает пробки, я смотрю на этот счётчик и ничего не понимаю из того, что там вращается, — цыферки какие-то, а что они означают, я не знаю.
И из знакомых моих никто не знает про электричество, я у них спрашивал.
Зато другие люди всегда знают, сколько стоит электричество, и всегда везде гасят за собой свет, и даже за другими тоже всё гасят. Они, например, не могут спокойно видеть, когда работает телевизор, а никто его не смотрит. Или работает компьютер, а за ним никто не сидит и не стучит по клавиатуре. Это всё называется «жечь электричество», поэтому надо выключить.
В общем, я понял: для некоторых людей электричество — это Святое. Они его сохраняют, сберегают, экономят и несут всё время свои денежки самому главному Хозяину Электричества, чтобы электричества становилось всё больше и больше, чтобы наполнялись им подземные хранилища, аккумуляторы и батареи, чтобы строились новые плотины, турбины и парогенераторы. И будет тогда всем нам счастливое детство, вечная молодость и достойная старость.
Баржа
Если часа в два дня встать на тучковом мосту, можно, выпивая пиво, наблюдать такую картину: со стороны ладожского озера в направлении финского залива плывёт огромнейшая баржа под названием «Невский 33». Внутри баржи находится корыто, которое до краёв наполнено самой обыкновенной водой.
Почему она возит эту воду? Зачем? Кому в финском заливе не хватает воды?
Я так думаю, что это давно затонувшая мёртвая баржа, которая не может найти успокоения. Корабли — они же тоже люди, даже вон чёрствые практические англичане в различных морских уложениях называют корабль «ши».
Она каждый день всплывает в ладожском озере неподалёку от Шлиссельбурга, проплывает под всеми мостами и снова тонет в финском заливе. А на следующий день опять всплывает в ладожском озере.
И глупые разукрашенные водкой-флагман дуры на подводных крыльях шарахаются от неё в сторону и уступают ей дорогу, хотя и не знают ещё ничего про дряхлую старость и уж тем более Смерть.
Какой-нибудь большой специалист в судоходстве и мореплавании непременно расскажет, что баржа эта выполняет какую-нибудь чрезвычайно полезную функцию.
Нахуй-нахуй эти полезные функции, не хочу ничего про них знать. Желаю, чтобы все функции были исключительно бесполезные и прекрасные.
Столовая
Проходя как-то по одной тихой улице, увидел я заведение с чудесным названием «Столовая». Могли я пройти мимо заведения с таким названием? Разумеется не мог.
И о да! — столовая не обманула меня. Те же красные пластмассовые подносы, никелированные некогда трубки для передвижения этих подносов. И запах! Волшебный этот запах пионерлагеря, большой перемены и обеденного перерыва. По этому запаху способный человек мог безошибочно найти ближайшую столовую, даже если закопать её на десять метров в землю, — запах борща, тефтелей и компота.
Я послушно взял поднос, получил зразы с картофельным пюре, взбитым волнами для придания ему несуществующего объема, тарелку неестественно красного борща с крошечным сметанным островком и стакан ядовито-желтого напитка, кажется, он называется «шафрановый». Сел за столик неподалёку от пожилых охранников в мятом камуфляже, беседующих о достижениях метателей молота на текущей Олимпиаде, и, жуя зразы, жёсткие, как солдатские сапоги, сваренные забытыми героями, унесенными некогда на плоту в открытое море, смотрел в окно.
За окном этим располагалась другая какая-то жизнь — там были путчи, ГКЧП, распад СССР, дефолт, война, олигархи, интернет, и много ещё чего непонятного. Но всё это неким чудесным образом пролетело мимо этих окон, не оставив на них никакого следа кроме пыли. А внутри был навеки восьмидесятый год и та Олимпиада, про которую говорили охранники, наверняка проходила в Москве и скоро, скоро уже улетит навсегда в небо наш ласковый Миша.
Такие места — они как бабушкина комната, в которой никогда ничего не меняется: всё так же стучат ходики, кружевные накидки на подушках, нездешние лица забытых людей за стеклом в синей раме.
