Как я уже сказал, тут было одно большое окно. Прямо с него было видно «заходящее» солнце. Это невероятнее зрелище заняло мое воображение, но не успело захватить его полностью. Весь второй этаж был одной сплошной комнатой с деревянным полом. Она была огромной, по сравнению с остальными. Второй этаж был самым красивым и уютным, на мой взгляд. Видно, что космонавт успел над ним потрудиться. Янтарный свет заливается тут, он тут царствует. Стены в темных, оранжевых раскрасках. Тихо вертятся сиреневые тонкие занавески, делающие большие танцующие тени. Большая кровать стоит чуть дальше окна, с нее спадают ткани, валяется рядом подушка. Нигде не найти и пылинки. У кровати, просто на полу стоит круглая красная лампа. В противоположной стороне стоит качающийся стул, на нем волнами лежит черный пушистый плед. Я слышу тиканье – это часы на недосягаемо большой высоте от пола. Где-то были еще какие-то мелкие предметы. Но знаменательней всего – листы бумаги. Их тут сотни, должно быть. Они разбросаны по всей комнате, на каждой стороне – текст, текст и еще раз текст. Попадались и яркие бумажки с рисунками на них. Было там что-то манящее, но я пока не присматривался. К сожалению, на Земле мои глаза были так же слабы, как и ноги. Я расчищал себе путь к кровати, чтобы не наступать на белые квадратные послания, беззаботно скользящие по полу. Я подошел к кровати. Наступил на подушку. Случайно. На ней лежал космонавт. Он был весь в подсолнухах, как тот мальчик, что бегает меж их стеблей. Яркие голубые простыни и одеяла с желтыми цветками подсолнуха наяву предстали мне из рассказов космонавта. И надо же было им задержаться в этом доме до старости своего хозяина. Ладонью я провел по одеялу, которое укрывало лишь одну ногу и частично живот космонавта. Он лежал лицом вверх, на спине, держа одну руку на груди. Его глаза были закрыты, а спокойное, я бы сказал, безмятежное лицо, не выражало ни радостей, ни тревог. И снова этот человек спал. Я лег рядом с ним на пол, положив голову на подушку. С пола по всему телу моему бежал ветер. Теплый, свистящий ветер. Я укрылся тем одеялом, что и так лежало на полу. На стенах и потолке все так же бегали тени. Из них выливались разные сюжеты. Но большинство были похожи на фигуры людей. Наверное, это были мы с космонавтом. Мы в лучах золотистого солнца гуляли по Луне и звездам. Точно помню. Часы все тикали, играя в такт бегущим темным пятнам, которые обманывали меня. Комната совсем окрасилась в оранжево-красный, и что-то трепетало за окном – последнее, что я помню. Никогда еще ничего не казалось мне настолько мягким, насколько таковыми были одеяло и подушка из подсолнухов. Человеческие глаза под тяжестью закрывались, и я впал в беспамятство. Мне не снилось снов, но мой первый сон на настоящей Земле был необычайно приятен. Первое, что пришло мне в голову после пробуждения, так это то, что спать я готов каждый земной день. В комнате было уже темно, все покрылось обманчивым серым напылением сумерек. Но я еще отчетливо видел силуэты комнаты. Я встал на ноги, ожидая, что кровать окажется пустой, но на ней я снова увидел землянина, не сменившего и своей позы. Настало время будить его, ведь его ожидал гость. Я шепнул, боясь тишины: «Вставай». Это не произвело эффекта. Чуть громче я повторил. Потом я сказал громким уверенным голосом, что это я и, что я жажду общения с ним и, что никакой прекрасный земной сон не имеет права лишать меня этого. И даже такая речь не возымела действия. Хотя, раньше он пробуждался после первого шороха. Тогда я сел на кровать. Смуток все сгущался, и я уже толком не видел лица. Я немного пошатал его, а затем сильно одернул. Ничего. Этот человек решительным образом не хотел реагировать на меня. Повторяя все вновь и вновь, я стал подозревать самое худшее – людскую смерть. Я не знал в точности, как она выглядит, потому что с Луны все люди умирали разнообразными способами. Но они, так же как и во сне, не отвечали и не двигались. Иногда у них еще и текла кровь, чего не наблюдалось у космонавта. Он просто лежал в своей кровати, как все земляне ложатся в нее в ожидании сна. Но он все еще не отвечал мне. Я почувствовал, как дрожь пробегает у меня по спине, и, что она с каждой минутой превращается в нечто незнакомое, страшное и неуправляемое. Речь моя становилась все громче, движения – все резче. Мне ничего не помогало, так что в один момент от усталости я лег на грудь космонавта. Что-то было не так, и прошло еще какое-то время, прежде чем я понял, что существует между нами разница. Разница, которая всегда была, но изменила свою принципиальную принадлежность и, тем самым, совершила роковую ошибку. Мое сердце билось, его – нет. И не существовало никакого решения этой проблемы, от нее не лекарства, нет действия. Она совершенно обыденна и потому еще более несправедлива. Я прислушивался как можно внимательнее. Не было никаких признаков сердцебиения. Я не уловил и намека на дыхание. С теми же условиями я преспокойно жил в космосе до этого. Почему-то меня поразила глупая мысль, что будь космонавт на Луне, он мог бы все еще жить. Но я забываю, что он всего лишь землянин, у которого даже в космосе все так же билось сердце, сжималась грудь в дыхании, и одолевал сон. Он не мог того же, что мог я. И при этом, еще и забывал, что я на Земле стал на одну полосу с космонавтом, забрав себе все эти людские склонности. Все верно: если у вас есть кислород, обязательно появится потребность дышать.
Неужели космонавта смерть посетила раньше меня? Нет никакой надежды, что он еще раскроет свои неповторимые глаза в иронической ухмылке, и еще раз убедится в том, что не сумасшедший, хоть и сам это знает. Он больше не будет есть, его не побеспокоит температура, не одолеют эмоции. Он не посмотрит, щурясь, на солнце, а потом не пойдет на крышу, просить падающих звезд. Жалкое тело, которое потом навсегда останется заключенным в земле, отбирает возможности. Это, пожалуй, самый большой минус в человеческой жизни, который вытесняет все возможные плюсы, сколько бы их не было.
Наступила глубокая ночь. Я совершенно ничего не видел, в таких же условиях видя все с Луны. Теперь я был слеп, и ориентировался только на ощупь. Не думал, что такое можно почувствовать пальцами. Все стало больше, рельефнее. Я смог потом включить и красную лампу, залив ее светом весь этаж, всю комнату. Проводил рукой по руке космонавта и смотрел на его лицо. Все сохранялось чувство, что вот он откроет глаза, улыбнется, и скажет что-то. Такого можно было ожидать в любой момент. Но можно было только ожидать. Недавно я не понял бы разницы: находиться с человеком живым и неживым. Вроде и так он тут, и так. Но тело его было, да. Но куда делся тот космонавт, что ил внутри? Но, думаю, я слишком переоцениваю человеческие возможности и саму суть существования. Меня тянуло сорваться, и начать с ним говорить, обрекая себя на вечное молчание в ответ. Почему я опоздал? Осталось у меня навсегда чувство, что так не должно было кончиться. Я не понимал, от чего так колко внутри меня и не мог сосредоточить ни единой мысли. В такой значимый момент я был абсолютно беспомощным. И именно тогда стало ясно, что только космонавт мог бы помочь. Отчего так тяжело принять, что одного из миллиардов человек, больше нет. Их могло вообще никогда не существовать, и у меня не было бы этой проблемы. И не было бы космонавта. А это тот самый плюс, ради которого можно закрыть глаза на минусы. Больше я ничего не помню. В забытьи прошли часы, в одинаковом положении. Мо взгляд не отходил от человека, а мысли ушли гулять дальше Земли.
