видел, как вы двое целовались возле байка Шая. Пит просидел всю ночь, раздумывая, стоит ли ему рассказать мне. Потом он сказал мне.
Я втянула в себя воздух и открыла рот, чтобы что-то сказать, но папа опередил меня.
– Вы солгали мне. Солгали Тайре. Твоему брату. Моим братьям, – его взгляд переместился и пронзил Шая. – Твоим братьям.
У меня кровь застыла в жилах, и я начала.
– Мы...
– Солгали, – отрезал папа, ставя бутылку пива рядом с тремя, которые уже стояли на стойке, показывая, что он был на кухне некоторое время, а затем он выпрямился на табурете, его глаза вернулись к Шаю.
– Она моя чертова дочь, чувак.
– Я знаю об этом, брат, – тихо проговорил Шай.
– Я все понимаю, чего я не понимаю, так это какого... хрена? – повторил папа, его голос был низким и очень страшным.
Это было не хорошо.
– Папа, пожалуйста, позволь мне объяснить, почему...
Его брови взлетели вверх, а глаза впились в меня.
– Ты солгала. Я же говорил тебе, Таб, давным-давно, что если ты опять натворишь это дерьмо, тебе не понравятся последствия, – он указал на пол. – Теперь ты увидишь последствия, – он начал идти, и его взгляд переместился на Шая. – И ты тоже.
Он остановился рядом с Шаем, почти нос к носу, и продолжал говорить.
– Моя дочь, мой брат. Это не круто. И ты это знаешь. Вот почему ты все скрыл. Не думай ни на секунду, что это дерьмо прокатит. Держись, брат. Я слежу за твоей задницей. Если ты облажаешься, даже совсем капельку, я не поленюсь и... надеру... тебе... задницу.
Я резко вдохнула воздух, обжегший легкие, когда Шай дернулся, и я увидела, как папа прошел мимо нас, прямо к двери.
Шай повернулся к нему.
Потом он открыл рот и взорвал мой мозг.
– Тэк, брат, я люблю ее.
Папа уже открыл дверь, почти полностью высунувшись из нее, но он повернулся и посмотрел на Шая.
Папа не скрывал своего отвращения.
– Брат, ты не знаешь, что такое любовь.
И с этими словами он ушел.
Я уставилась на дверь. Слишком много всего произошло, чтобы осмыслить все это.
Потом все встало на свои места. То, что произошло, поразило меня, как пуля, и я повернулась к Шаю, который тоже смотрел на дверь, и желваки двигались на его челюсти.
– Ты любишь меня? – прошептала я.
Он медленно повернулся ко мне, желваки продолжали двигаться на его челюсти, пока его глаза не встретились с моими.
– Ты потеряла того парня, ты нашла в себе силы продолжать жить и это вызывает уважение. Знай, Табби, когда я потерял тебя, я постарел словно на шестьдесят лет. Я знаю это в своем члене. Я знаю это нутром. Я знаю это в своем сердце. Я знаю это в глубине своей проклятой души.
Боже мой.
Боже мой!
Слезы наполнили мои глаза, и я застыла, глядя на этого долговязого парня-байкера.
– Твой отец только что бросил все эти слова, а я просто выложил все как есть, – заявил Шай, когда я промолчала. – Сейчас самое время поделиться, Табби.
– Я люблю тебя, – прошептала я.
– Хорошо, но не говори мне это дерьмо на расстоянии трех футов. Иди нахрен сюда.
Я вскочила на ноги, сделала один шаг и бросилась к нему.
Шай, как делал это все время, поймал меня.
Я обхватила его руками и посмотрела в его прекрасные зеленые глаза.
– Я люблю тебя, – снова прошептала я.
– Хорошо, – прошептал он в ответ, скользнув рукой вверх по моей шее, в волосы. Он притянул мое лицо к своему и поцеловал.
И он продолжал это делать, пока не уложил меня в постель и остановился только для того, чтобы заняться со мной любовью.
Глава 13
«Дома больше нет»
Три дня спустя
Я въехала на площадку возле комплекса, осматривая пространство. Я видела мотоцикл Шая, байк отца, трайк22 большого Пити и мустанг Тайры.
– Отлично, – раздраженно пробормотала я себе под нос. – Вся банда здесь.
Достаточно сказать, что я была не в настроении.
Плохое настроение отчасти было связано с тем, что я только что закончила работу, и в мое отсутствие доктор Придурок не нашел времени поразмышлять над ошибочностью своих методов (что неудивительно). Я больше не была его единственной мишенью, но он вел себя хуже, чем раньше, так что это все еще чувствовалось. Проблема была в том, что теперь, когда я обманула их, чувствовала, что должна доказать, что я была уверена в себе, что они могли рассчитывать на меня, и я не скулила о докторе Придурке после того, как заставила их пройти через хлопоты и расходы ненужного процесса найма.
Плохое настроение также было связано с тем, что Натали все еще не звонила, хотя я звонила ей каждый день с тех пор, как она уехала.
И последнее, плохое настроение было связано с тем, что ни папа, ни Тайра не отвечали на мои звонки, звонки, которые я делала неоднократно, и это выводило меня из себя.
Хотя Тайра и папа не отвечали, мне позвонил Раш, надирал мне задницу в течение десяти полных минут, не давая мне вставить ни слова, сказав какую-то чушь о Шае, которую я не желала замечать и что я прощу его когда-нибудь в далеком будущем. Затем он бросил трубку.
Бросил трубку!
В разговоре со мной!
Я позвонила большому Пити и спросила, какого черта он заговорил с папой раньше, чем со мной.
– Лапочка, я знаю твоего папу, он хотел бы знать, – объяснил он мне.
– Пит, какого черта? Ты не думаешь, что может быть, есть причина, почему он не знает, и единственные люди, которые могут объяснить эту причину, будут Шай или я?
– Я взвесил свои действия, Табби, и, в конце концов, поступил правильно, – ответил Пит, и я знала, что он повернулся спиной к моему тону, потому что он был отличным парнем, я обожала его, а он обожал меня, хотя он и был упрямой задницей. Не говоря уже о том, что он был байкером и старым. Он не привык, чтобы женщины закатывали ему истерики, поэтому он разводился (три раза).
– Ну, ты ошибаешься, – сказала я ему прежде, чем повесить трубку.
