И одновременно это стихотворение «Смерть Поэта» — великая элегия о погибшем Пушкине, это плач по русскому гению, протест против чужеродных беглецов, заполонивших, как всегда, Россию «на ловлю счастья и чинов».
Энергия погибшего Александра Пушкина стала как бы катализатором лермонтовского гения, разбудила в нем еще дремавшие силы. Как писал когда-то Сергей Есенин: «Нельзя указать ни одного поэта, кроме Лермонтова, который был бы так заряжен Пушкиным». Но эту заряженность Пушкиным никак не назовешь простым ученичеством. Копировал, заимствовал в своей ранней юности Михаил Лермонтов много, и из Пушкина, и из Байрона, и из немецких поэтов. Это как молодые художники в период учебы слепо копируют полотна великих мастеров. Те, кому дано большее, спустя годы ученичества обретают свое видение. Вот и у Лермонтова после поры ученичества пришла пора собственного великого прозрения. Гибель Пушкина подтолкнула это прозрение, как бы подзарядила его творческой энергией. Увы, после гибели Лермонтова нового русского гения не нашлось. Пожалуй, смерть великого поэта лишь дважды в России подталкивала к великим откликам современников. И как по-разному. Лермонтов — на смерть Пушкина. Маяковский — на смерть Есенина. Ни Лермонтов, ни Гумилев, ни Мандельштам, ни Рубцов значимых поэтических откликов не дождались. Разве что спустя 130 лет в 1967 году такой же неуемный, как Лермонтов, но не имеющий за спиной ни надежной бабушки, ни имения с сотнями крепостных, Сергей Чудаков напишет свое стихотворение, посвященное Лермонтову, и так же протестно прозвучавшее уже в советских литературных кругах.
Неуемный приятель шотландец ЛермонтТы убит, ты закрыт на учет, на ремонтПовернулся спиною к тебе горизонтПрекращается бал все уходят на фронтТвой чеченец лукаво на русских смотрелОн качал головой на всеобщий расстрелДля него стихотворный стирается мелЛишь слегка проступается буквою «эл»Неужели тебе ненавистна резняЛучше с бабой возня или с властью грызняИ сказав без меня без меня без меняТы мерцаешь блазня и прощаешь дразняГде-то в слове Россия есть слово топорВ чьей широкой щеке для гаданья просторКак младенец открой перевернутый взорНа безумье на скуку на выстрел в упорЭто было прошло, но подумай старикДля чего протекает река ВалерикСквозь меня сквозь тебя через весь материкЭто кровь или только панический бзикИмператор сказал посещая бордельМир Европы правительства русского цельСтонет бабка в Тарханах связался МишельС подзаборной камелией Омер де ГельДля бежавших презревших классический пленЭто ордер на смерть стихотворный катренИ одну из не самых удавшихся сценГоризонта спасает мистический кренМы серебряной цепью замкнем фолиантЧтобы в нем не копался доцент-пасквилянтЧтобы сунуть не смел ни в донос, ни в диктантКаплю крови рубин и слезу бриллиант
Я приведу одно очень меткое высказывание писателя Андрея Битова о связи Пушкина с Лермонтовым. Так уж получилось, что мы с Битовым часто встречаемся на одной узкой дорожке литературных пристрастий. Эти пристрастия бывают настолько различны, что увлеченность людей одним и тем же иногда поражает. Мы то одновременно открываем необычную одаренность «детей тридцать седьмого года рождения» (уже 1937 года), то вдруг увлекаемся темой зайцев в русской и мировой культуре. Я — отталкиваясь от китайских лунных зайцев, Андрей Битов — от зайца, перебежавшего дорогу Пушкину. Вот и к Лермонтову оба относимся с большим пристрастием. Хотя я каждый раз в своих сочинениях щедро цитирую Андрея Битова, чувствую со стороны своего литературного коллеги некоторую ревность. Что поделать, мир тесен. Тем более и отношение к Лермонтову у нас с Андреем Битовым близкое. Хорошо хоть о великом русском поэте столько было написано, что ни он, ни я ничего принципиально нового не скажем, будем лишь щедро цитировать своих предшественников. Поэтому я и не стану высказывать свои очень схожие с Битовым рассуждения, а процитирую своего старшего собрата:
«Перед Лермонтовым открылось будущее, как только Пушкин стал прошлым. От „Паруса“ до „Смерти Поэта“ проходят четыре с половиной года практически творческого бездействия. Положим, Лермонтов в это время учился на офицера, был увлечен светскими похождениями, пробовал свои силы в жанрах драмы и прозы, но только одно произведение довел до конца, а именно драму „Маскарад“ (1835–1836), — видимо, соблазненный громким успехом „Пиковой дамы“ Пушкина… Так что не „Пушкин и Лермонтов“, а Лермонтов, который начинается со стихотворения на смерть Пушкина — „Смерть Поэта“… Сохранились свидетельства, что лермонтовский текст в его первоначальном виде был прочитан кем-то Николаю I и что император будто бы заметил: „Этот, чего доброго, заменит России Пушкина“… Лермонтов стремительно входил в эту „ипостась“ — наследника, не ученика. И общественное мнение разносит: вот он, преемник, продолжатель, наследник!»…
Впрочем, на эту тему пушкинского наследника писали все, начиная от первого биографа Лермонтова и кончая великими мыслителями Серебряного века — Розановым, Соловьевым, Мережковским. Какое-то мистическое совпадение, предзнаменование. Смерть одного гения послужила поводом к рождению другого гения. Может быть, живи Пушкин до глубокой старости, Лермонтов и развивался бы совсем иначе, может быть, гений так и дремал бы в нем до конца. Хотя сомневаюсь, война, любовь, дуэли, что-нибудь иное точно так же послужило бы раскрытию лермонтовского дара. Сегодня все наши любители постмодернистской зауми относятся к этому стихотворению «Смерть Поэта» с некоторой прохладцей, чуть ли не как памятнику социалистического реализма. Может быть, поэтому в начале антисоветской перестройки так радостно переименовали станцию метро «Лермонтовская» в «Красные Ворота», нашим прорабам перестройки Михаил Лермонтов казался большевиком начала XIX века. Патриотом и державником. И одновременно бунтарем. Так оно и было.
Конечно же Михаил Лермонтов прекрасно понимал, что его стихотворение вряд ли вызовет удовольствие в высшем свете. Тем более все благоволили к Дантесу, все светские дамы жалели не Пушкина, а «несчастного» убийцу. Впрочем, также было и после гибели самого Лермонтова. Высший свет сочувствовал Мартынову. Ох уж этот наш традиционно благоволивший перед западным миром высший свет российского общества! Что во времена Пушкина и Лермонтова, что в нынешние времена.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
