Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кристине пришлось объяснить, что они идут прямо домой, а князь, не особенно скрывая своего возмущения, закричал:
- Такси!
Мотыч вперил в Кристину свои круглые синие глаза, предельно глупые. Как это, не идут?
- Нет, нет, нет! - торопилась она продырявить тишину сво ими отрицаниями.
Опять кто-то был с ними, и ей опять сделалось жаль, что конец вечера они проведут с отцом вдвоем
- Но мы вас подвезем!
В такси, наклонившись вперед -он сидел напротив Кристи ны, - Мотыч тараторил без умолку, прижимаясь к ней ногами.
Потом она почувствовала, что Мотыч положил руку ей на колени, легкую, сильную, чуть дрожащую. Решился па большее.
- Так вы не дадите себя уговорить? - он склонился еще ниже.
А в ней вдруг как-то сразу и рсчко пробудилось желание.
Прижаться, поцеловаться Сегодня вечером она ни за 'по нс хочет только облизываться! Ярко оспещснная площадь осталась позади. Тьма стала еще гуще, тогда Кристина провела пальцами по губам Мотыча.
- А может, зайдем? - повернулась она к отцу. - На полчасика?
Князь прекрасно знал, что грубая ошибка стариков-не позволять молодым совершать мелкие ошибки. Он согласился. И тут только она подумала о том, что произошло у них сегодня с Ельским. Любовь, настоящая, большая любовь'-удивленно вздохнула она. Ничего она не может с собой поделать. Интрижка-все!
- Я самый молодой из стариков и самый старый среди молодых. Отсюда и мой оптимизм! - И Яшча расхохотался во все горло. Он выразился неточно, ибо что это за оптимизм без веры в торжество добра. Такие вещи вообще не приходили ему в голову.
Но он был уверен, что его никто не сможет победить. - Моя история, сказал он, - настоящая сказка о Золушке. В прокуратуре никто не давал за меня и ломаного гроша, но вот как-то приехал президент, поговорил и запомнил. Спустя два месяца я стал министром.
И тоже не так. Ельский знал это, но не вмешивался. Он познакомился с Яшчей, кажется, во время первого его процесса.
Сразу же в судебном мире утвердилось мнение, что это выдающийся талант. Однако все то, что Яшча завоевывал себе своими способностями, он рушил своим поведением. Он был, как говорится, человеком неприятным. Во всем ведомстве о нем одном справедливо говорили, что он обладает гражданским мужеством, но при этом раздражал даже тех, кто готов был им восхищаться.
Он нарочно искал случая продемонстрировать свое гражданское мужество. И нельзя сказать, что находил только удачные. Кроме того, он презирал каждого, если мало его знал, а познакомившись поближе, сразу переходил на фамильярный тон. Из-за всего этого наверх он шел туго.
- В кабинет мне вас вызывать несподручно. Много шуму из ничего, говорил он могучим голосом с хрипотцой.
Р^льский нс спускал глаз с шеи министра. Что с ней произошло? Подгрудок словно вал. Не из жира, из мускулов. Тут, наверное, размещаются, удивлялся он, какие-нибудь железы власти. Но как они разрослись! Яшча неприязненно усмехнулся.
- Это вы занимаетесь контактами с национал-радикальной молодежью, а? Чиновник по части комплиментов. Премьер вас к ним посылает или вице-премьер?
Ельский не понимал, над чем иронизирует Яшча. Он же пробивал свою кандидатуру в премьеры, пытаясь-именно первым-взять в правительство нескольких молодых националистов.
Так чего же он издевается?
- Вы там что-то путаете. Они возбуждают, а мне их потом успокаивать.
Ельский, время от времени, помогая себе жестами, объяснял, что да, поддерживаются некоторые связи, исключительно чтобы ориентироваться в изменениях идеологической атмосферы. Президиум старается иметь своих информаторов повсюду. Изучает.
- Просто для того, чтобы знать, что у нас сейчас думают, - оправдывался Ельский.
- Ничего! - И Яшча опять закатился веселым смехом. - Так вы этого еще не знаете?
Пустословие вызывало у него отвращение. А больше всего такое гладенькое. Он бурно набрасывался на своих собеседников вовсе не ради того, чтобы убедить их, но чтобы определить то самое место, где они сейчас находятся. Ему. многое нравилось в животном мире. К примеру, то, что там начинают рычать друг на друга безо всяких вступлений. Но Ельский не умел так же твердо, как противник, держаться своего мнения. Крутые выражения приходили к нему лишь ex cathcdra '[Здесь: неожиданно, сами собой (лит.).].
- Может, еще и не видно результатов, - с благородной беспристрастностью заявил он. - Но я нахожу, что у нас политическая мысль на самом деле развивается.
- Ребенок в пеленках тоже, - буркнул Яшча. - Но большой выгоды вам от этого не будет.
Ельский защищался:
- Я хожу к Папаре из собственного любопытства, но не по своей воле. Если вы, господин министр, против, я скажу моему шефу, и мы с радостью все это бросим.
Яшча смотрел на Ельского безо всякой радости.
- Да что мне ваши разговоры, - просипел он, надув губы.
- Воркуйте с ними, но должным тоном.
Ельский не понял. Это было видно по его глазам.
- Начну сначала, - монотонным, притворно покорным голосом заговорил Яшча. - Зачем вы к ним ходите? Министр посылает? В поисках политической мысли. Да? Посмейтесь-ка над этим.
Он подозвал прислугу. Велел принести пива.
- Вводить в заблуждение! Вот зачем нужны все эти церемонии. Оппозиция укрепляется во мнении, будто получит что-нибудь задаром. Силу отставляет в сторонку.
Выпил пива, поморщился.
- Теплое! - Он выругался. - А теперь сила. Вы в нее верите?
Есть она у них, а?
Ельский понимал, когда или начальник ему что-нибудь поручал, или некто равный что-то объяснял. Но в разговоре с Яшчей он терялся. Его рассуждения облекались в форму приказа.
Ельский не мог выдавить из себя ни слова, только губы вытянул трубочкой, готовясь ответить. Слишком поздно. Яшча не собирался ждать.
- Никакой! У молодежи ее нет. Что это такое на нас, зрелых людей, нашло, отчего мы вдруг сразу напугались. Подражателей!
Собственной тени! Такого никогда не бывало. Знает история такое, чтобы молодежь свалила правительство? Прошу покорно!
Последняя авантюра в университетском дворе. Вам это напоминает революцию, а мне паузу. Я и сам принадлежал к молодым, совсем не так давно, чтобы принимать их всерьез. Я надежды не теряю. Так что все ваши связи с Папарой ошибка.
Ельский решился на афоризм:
- Ошибку можно совершить лишь в отношениях с более сильными. А вы, господин министр, говорите, что Папара слаб.
- Ибо не взорвется. Кто решается на переворот? Только тот, у кого нет другого выхода. А у молодежи он всегда есть. Ждать!
Ельский возразил.
- Да вот душа ей этого не подсказывает. Когда человек доживет до семидесяти, ему кажется, что на все есть время, а когда вам двадцать, вы думаете, что нельзя терять ни мгновенья.
Яшча пожал плечами.
- Переворот происходит не потому, - сказал он, - что кто-то торопится, а потому, что ему так надо.
- Но ведь ощущается напор молодых.
- Молодежь-это проблема должностей, а не проблема мест.
Ельский содрогнулся, но отрезал:
- Но ведь это вы, господин министр, уговаривали премьера дать места нескольким самым выдающимся радикаламнационалистам .
Яшча принадлежал к людям, которые чем больше смущаются, тем больше шумят.
- Ибо я хочу восстановить спокойствие. При случае и в университетах, но прежде всего в сердцах господ министров. И всем растолковываю: не бояться, и не будет никаких авантюр.
Он следил за Ельским. Немногое он мог вычитать в его глазах, но уже понял, что за ними что-то прячется. Его передернуло. У Яшчи вызывали отвращение люди типа Ельского. В его министерстве сидел такой. Он называл его: "сын серого превосходительства". Тип чиновников, занимающих одну из нижних ступеней служебной лестницы, но очень хорошо обо всем осведомленных.
Они помешаны на государственных секретах. Да и каким путем раздобытых-умом или пронырливостью; он наблюдал, как затем они, очарованные знанием тайны, суются бог знает куда, шастают бог знает где. Завязывают всякие закулисные связи как во сне, словно лунатики.
- Есть у вас дети? - спросил он. Ельский отрицательно потряс головой. И в глазах Яшчи это Ельского оправдывало. - Так вы можете и не знать. - И предостерег на будущее: - Но когда они у вас появятся, не позволяйте, чтобы с ними играл кто-нибудь чужой. Разбалуются, и вы с ними не справитесь.
Ельский понял смысл этого образа, отнюдь не смешного, однако вопрос, который он вознамерился задать, надо было непременно сопроводить улыбкой.
- Значит ли это, что премьер-особа для молодежи чужая, а министр юстиции-своя?
Яшча сухо ответил:
- Свой-это всякий, кто постоянно ею занимается.
Он насупился, понял, что сказал вздор. Ельский ожидал такого рода фразы. Она показалась ему самой уместной из всех возможных. Министр открылся, что он, в конце концов, имеет в виду. В дела молодежи должен вмешиваться только он один.
Ельский сказал об этом вслух:
- Так, стало быть, по вашему мнению, господин министр, молодежными пьесками должно заниматься лишь одно ведомство.
- Праздник, который всегда с тобой. За рекой, в тени деревьев - Хемингуэй Эрнест - Зарубежная классика
- Жуткие сказки братьев Гримм - Якоб и Вильгельм Гримм - Зарубежная классика / Прочее
- Еще два рыцаря - Уильям Тревор - Зарубежная классика
- Подземные. Жив - Джек Керуак - Зарубежная классика / Разное