— Он мой брат, — ответил я.
Мой ответ удовлетворил, как ни странно, начальника курсов.
— У нас в деревне был ветеринар, очень похож, — сказал старший сержант. — Увидит больную корову и пошел нести стадо. Потом его под суд отдали, у свиней эхинококк проглядел, проштамповал мясо для продажи, целую партию, люди заболели, а в городе обнаружили. А вообще-то я из Сибири, может, слышали Кузьминку?
Дома меня ожидала истерика, я-то знал. Начнет брат волынку: «Карьерист! Предатель! Подлиза. Только о себе думаешь, я бы на твоем месте тоже ушел». Что правда, то правда, стадное чувство у Рогдая было развито. Нас и так выпирали отовсюду… Первого меня. Выставляли сразу, а с Рогдаем считались. Идя в присутствие, он брал мою медаль, как новые сапоги, которые были у нас на двоих. У него была солдатская смекалка, но тут он явно переборщил. Пока я раздумывал, что предпринять — остаться или хлопнуть дверью так, чтоб из кранов выжать хотя бы две капли ржавой воды, старший сержант сказал:
— Треба составить список личного состава. Старшим назначаю тебя, — он ткнул пальцем в мою сторону. — Будешь старшиной курсов. Моим прямым и непосредственным заместителем. Слушаться его, как меня, даже больше. Давай, Альберт… имечко, Терентьевич, Терентьич, приступай к несению службы, ознакомься с контингентом, представь подробный список — кто, что, откуда, сколько лет, семейное положение и адрес близких, куда похоронные посылать.
Да, юмор начальника курсов был минерский.
Группа оказалась пестрой. Двадцать девчонок по семнадцати-девятнадцати лет, двое парней, я и Валька Белов, так звали интеллигентного вида парнишку. Через час нас оказалось трое парней — пришел Вовка Шкода.
— Привет! — сказал он вкрадчиво с порога. — Вам кассиры не требуются?
В руках он держал табличку, которую снял в коридоре бани, — «Касса».
Зинченко покосился на него и почему-то не предложил развязать узел. Спросил только:
— Откуда?
— Шел мимо, — ответил Шкода.
Прозанимался он у нас часа полтора — украл у Верки полушубок и смылся. Верка плакала навзрыд, ее утешали как могли. И постановили: выставлять круглосуточно дневального. Правда, старший сержант внес еще одно дельное предложение — при входе в баню под тяжелой каменной аркой поставил надпись: «Проверено. Мины».
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой будет рассказано о том, как проходило первое занятие.
Как я уже сказал, группа была весьма пестрой. Отсюда возникли сложности. Красавицу Галю Стражкову прислал военкомат, она числилась вроде мобилизованной в Советскую Армию. Ей обещали выдать военную форму. Жила она у Курского вокзала в землянке с зенитчицами ПВО, стояла у них на котловом довольствии по фронтовой норме. Часть девчонок тоже считалась мобилизованными, но пропустили их через другую дверь, и оказались они в тыловых частях, так что норма у них была чуть-чуть выше, чем у иждивенцев. А Верка, та вообще приехала спасать Воронеж по путевке Борисоглебского райкома ВЛКСМ, так что ей ничего не было положено, кроме грамоты.
Я получил карточку по литеру «А», как инвалид первой группы, и каждое утро мог лишиться инвалидности, ибо ее у меня не было. Валька Белов… Как он жил, никто не знал, по-моему, и он тоже. Кто его прислал на курсы — тоже осталось тайной, потому что Зинченко ничего у него не спросил. Оставил Вальку в группе за находчивость — справился с узлом быстрее всех.
— Когда я работала в сберкассе имени Сакко и Ванцетти, — сказала Верка, — мне выдавали рабочую карточку, а теперь четыреста граммов, как школьнику.
— В честь чего назвали так вашу кассу? — поинтересовался Валька, как всегда вежливо и застенчиво.
— Она стояла на улице Сакко и Ванцетти.
— Кто это такие?
— Не знаю, — ответила Верка. — Улица называлась.
— А если бы вы работали в Пьяном переулке? Был такой переулок. Вы были бы сберкассой имени Пьяницы?
— Не знаю. Как же я теперь без шубы буду? Мне и спать не на чем, — опять заголосила Верка.
— Пойдешь к нам, — сказала Галя. — Девочки не обидят, что-нибудь придумаем. Зенитчицы — мировые девчата. У их батареи боевой счет — четыре «юнкерса».
— Зенитчики народ — во! — я показал большой палец. — Я знаю. Наш аэродром охраняли. Форму мне зенитчик сшил. Эх, были бы они поблизости!
Вопрос о снабжении остался неясным. Зинченко задумался, потом сказал:
— Занятия откладываются. Козлов, распредели работу, пусть наведут девчата порядок в классах, двор подметут, сам найдешь, чем занять людей. Я пошел до начальства, утрясу разнобой. Составь список дневальных. Командуй.
Он ушел, я остался командиром.
Ко мне подошел Валька Белов и, склонив голову набок, сказал вежливо:
— Товарищ начальник, разрешите отлучиться на несколько минут. Дело общее. Я бегом.
— Куда? — оторопел я. — Чего я с ними буду делать? — Я показал на девчат. — Хоть один мужик.
— Отпустите, — еще вежливее попросил Валька. Его шея была тонкая, хрупкая, он улыбнулся ласково и положил руку на мое плечо. — Я быстро, не подведу, бывает, человеку нужно на несколько минут отлучиться. Меня даже с уроков музыки отпускали.
— Если с уроков музыки, — сказал я, — иди, только быстрее возвращайся.
— Айн момент, сенькью, — сказал Валька и испарился.
Я набрал в грудь воздуха, чтоб она была покатистее, кашлянул, прошелся между скамеек, зачем-то закрыл краны.
— Так… Слушай команду, — сказал я и окончательно смутился. Девушки сидели тихо, с интересом наблюдали, что я выкину дальше. — Так, — уже зло сказал я. — Ты… Простите, вы, Вера, идите… В коридоре касса. Здесь будет пост номер один. Будете первой дневальной. Товарищи… Становитесь! — сказал я, подняв руку.
Зачем сказал, не знаю. Но мне почему-то показалось, что перво-наперво требуется выстроиться. И зря показалось.
Пробовали ли вы когда-нибудь построить овец по линии и непременно по ранжиру? Не пробовали? Попробуйте. Я с удовольствием посмотрю, что у вас из этого получится. Потому что я однажды это пытался сделать.
Девушки вскочили, точно голубей спугнул сокол, заспешили, куда-то побежали, потом вернулись, рассыпались.
— Тихо! — рявкнул я. — Тихо! Становись!
— Куда?
Я оторопел. Действительно, куда им было становиться? Кругом лавки, так что если бы они попытались построиться как положено; слева от меня, то у них ничего бы не получилось. Они и так прыгали через лавки, как козы, кто-то взобрался на лавку.
— Отставить, — сообразил я. — Выходи в предбанник.
И что моя жизнь вечно связана с баней? В армии служба началась с заготовки банных веников, и теперь.
Девчонки вывалились в раздевалку. Тут было место, вдоль шкафов, и я вновь попытался их выстроить.
— По линейке! Чтоб носки на линейке, — вспомнил я прописные истины, которые усвоил у Прохладного, командира роты, но, к сожалению, истины были истинами лишь для меня. Девчонки захихикали, заспорили, они перемешивались, как крупа в каше, кто-то сел, кто-то вскрикнул:
— Ой, косынку забыла, — и убежала в другой зал.
— Можно раздеться? Жарко.
— Снимите пальто. Быстрее!
— У меня ватник.
— Ну, сними ватник.
— У меня пальто. Мамино.
— Ну, сними пальто.
— Мне холодно.
— Тогда стой в пальто. Становись. Неужели не понимаете? По росту становись, чтобы носки на одной линии.
— То снимай, то не снимай. Я пить хочу.
— Ох!
— А как на одной линии? Посмотрите, я на одной линии?
— Я с ней стоять не буду.
— С кем?
— С Алкой. Мы с ней не разговариваем.
— Встаньте через одного.
— А она выше меня.
— Зато ты толще.
— А ты… Ты…
— Товарищ командир, подойдите. Ничего, что у меня волосы, коса в узел завязана, если хотите, я распущу.
— Девочки, смирно!
— Маша, выйди из строя, ты не на одной линии.
— Ой, смех, у тебя какие чуни!
— Ты сюда, ты сюда, — я хватал их за руки и расставлял по росту. — Убери грудь.
— Куда же я ее уберу?
— Товарищ командир, ей убрать грудь некуда.
— Ой, смешно! Роза, ты чего в мужских брюках?
— Платья нету. Ничего тут смешного не вижу. Товарищ командир, не буду я с ними стоять. У меня платья нет. Чего они смеются? Разве я виноватая, что у меня юбки нету. У нас все сгорело. Вам бы так.
— Хорошо, хорошо, будет платье, будет юбка, стой. Товарищи! — залез я на лавку. — Помолчите. И не надо друг друга высмеивать. Тихо!
И произошло самое ужасное — я дал петуха. А что такое командир без голоса? Командир без голоса, как без крыльев птица.
Меня уже не слушали, строй нарушился.
— Хватить кричать, — сказала Верка. — Сам на себя посмотри: малолетка, а орешь. Жених.
Она подошла к окну, вынула папироску «Ракета», сунула ее в рот, спросила:
