— А что родители?
— Ну как что?! Приедет в воскресенье папаня дите проведать, встретит другого папаню… А третьего найти — пара пустых.
— Вот ты про что! Пьют, значит?
Лейтенант пожал плечами и вдруг сказал со злостью:
— Я бы этих пьяниц! — И показал крепко сжатый кулак.
— Здоровенный у тебя кулак, — подмигнул Бугаев лейтенанту.
— Да нет, я серьезно… Побывал недавно в одном интернате. Для дебильных детей. Там такого шума не услышишь. — Аникин кивнул в ту сторону, где за соснами гомонил детский сад. — Забор двухметровый. А дети! И дебилы, и уроды. Как в кошмарном сне. Главврач мне рассказывал — большинство в пьяном грехе зачаты. Два парня…
— Хватит тебе, Павел Сергеевич, душу травить.
Лейтенант обиженно замолчал. Бугаеву стало неловко за свою резкость, и он сказал:
— Потом мне как-нибудь доскажешь. А сейчас забивать себе голову уродами не время. У нас свои уроды. Почище этих, — и добавил уже совсем примирительно: — Я, знаешь, не могу отвлекаться. Как что-то в голову засядет — я, как паровоз…
Некоторое время они шли молча. Потом Бугаев сказал:
— А зря ты, Павел Сергеевич, у этой Мышкиной жильцов не проверил прошлый раз.
— У Блошкиной, — поправил Аникин.
— Ну, у Блошкиной. Какая разница?
Аникин засмеялся.
— Блошкина — это феномен!
— Ты чего заливаешься?
— Сами увидите! Извините, товарищ майор. А ну ее, эту Блошкину. С ней греха не оберешься.
Остальную дорогу они опять молчали. И только перед большим двухэтажным домом Аникин остановился и сказал тихо:
— Ее дом, Блошкиной, — и кивнул на густые заросли сирени в отдалении. — А там домик Тагиева.
— Пойдем в этот, — хмуро сказал Бугаев, разглядывая сильно обветшавший дом Блошкиной. Похоже, что строили его еще до революции. Весь он был вычурный, с балкончиками, с двумя башенками, с остатками ажурных деревянных кружев под крышей. Но старые бревна кое-где подгнили и были залатаны кусками фанеры, полосками жести.
— Ничего себе домина, — проворчал Бугаев под нос, поднимаясь вслед за участковым на зыбкое деревянное крылечко. — Он что же, весь твоей Блошкиной принадлежит?
— Весь, Семен Иванович, — Аникин постучал в дверь и, обернувшись к майору, хотел еще что-то добавить, но дверь тут же раскрылась, и выглянула невысокая круглолицая старуха.
— Здравствуйте, гражданка Блошкина, — поздоровался Аникин.
Старуха прищурилась подслеповато, но Бугаеву показалось, что она и так все хорошо видит. Глаза у нее были с хитринкой.
— Милиционер, никак?
— Участковый инспектор Аникин.
— Слышу слышу, Аникин. Меня, кроме вас, никто гражданкой не называет. — Она прищурилась теперь на Бугаева: — А этот чернявый с вами, не врач?
— Старший инспектор Бугаев, — молодцевато, с некоторым даже наигрышем представился Семен, пропустив мимо ушей слишком уж фамильярный эпитет.
— Проходите, милые, проходите, — пригласила Блошкина, распахивая дверь. — На веранду проходите. Да поосторожней ступайте, не провалитесь. Рушится дом-то мой. Как и я, старая, рушится…
Аникин, видать, уже бывал на этой веранде, потому что пошел уверенно по темному коридору. Старуха шла следом и сетовала сокрушенно:
— Ай-яй-яй. Не врач, значит! А я-то решила — врач.
— Да зачем вам врач, Зинаида Васильевна? — спросил Бугаев.
— Ух ты! И по имени-отчеству знаешь? — удивилась Блошкина. — Серьезный человек.
На огромной веранде стоял старинный, красного дерева овальный стол и четыре стула. Стулья тоже были очень приличные, но все совершенно разные.
— Садитесь, милые, садитесь, — ласково пригласила старуха. — Я только капелек себе накапаю. Сердце третий день жмет и жмет. — Она раскрыла маленький дубовый шкафчик, висевший на стене, и Бугаев увидел великое множество пузырьков, баночек и пакетиков с лекарствами.
— А ты, миленький, спрашиваешь, зачем мне врач? — Блошкина ловко накапала в красивую, с сиреневыми лилиями рюмочку капель, плеснула туда воды из графина и выпила. Потом села и, уже не щурясь, посмотрела внимательно сначала на Бугаева, потом на Аникина.
— Болею я, молодые люди, болею. Недолго мне осталось. А вы с чем пришли? По моему заявлению?
— Нет, Зинаида Васильевна. Мы бы хотели узнать о ваших жильцах, — сказал Аникин, но старуха словно и не слышала его вопроса.
— Я уж месяц как заявление написала. Про автобус. До остановки-то мне, старухе, два километра идти…
— Зинаида Васильевна, — мягко сказал Бугаев, — автобус — это не по нашей части. Скажите, кто у вас снимает сейчас комнаты?
— Как это не по вашей части? — удивилась Блошкина. — Аникин-то мне в прошлый раз говорил — «милиции, ей до всего дело есть. Милиция, она с любым беспорядком борется», а если до автобуса два километра идти, какой же это порядок?
— Ну хорошо, хорошо, — согласился Бугаев. — Аникин разберется с автобусом. Завтра разберется. А сейчас ответьте на наш вопрос. Это очень важно.
— Важно? Ох! — она схватилась за сердце. — Такая я трусиха. Сердце прямо падает. Может, врача бы вызвать? — Она с испугом посмотрела на лейтенанта. — Аникин, вы знаете, где тут телефон? Прошлый раз вызывали… — Она шагнула к Бугаеву и, неожиданно качнувшись, стала оседать. Семен едва успел ее подхватить.
— Аникин, что это она? — испуганно прошептал майор.
— Сердце, может, захолонуло, — с бабкиной интонацией, задумчиво, но почему-то очень спокойно сказал Аникин.
— Да ты чего не шевелишься? — возмутился Семен. — Я так и буду ее держать? — он словно бы со стороны вдруг увидел себя держащим в руках пухлую старушку, от которой пахло сердечными каплями, луком, чем-то жареным — не то котлетами, не то картошкой.
— Может, на диванчик ее положить? — предложил Аникин.
— Клади куда хочешь, — прошипел Бугаев, — только забери ее у меня. Ну?! — он слегка качнул старушку к участковому. — Да поскорей же! Может, инфаркт?
— Мы ее сейчас в больницу отправим. В Ленинград, — спокойно сказал Аникин. — На вашей машине…
Бугаев почувствовал, как напряглось вдруг тело Блошкиной, и наконец понял — ничего страшного с ней не случилось и что участковый ведет со старухой одним им понятный поединок.
— Но ты пока хоть возьми бабусю. А я шофера позову…
— Не надо, — подала голос Блошкина и, приоткрыв один глаз, посмотрела на Аникина. — Мне уж получше. Посади, посади в кресло-то, — тут же повысила она голос, обратясь к Бугаеву. — Что я тебе, куль с овсом? Зажал так, что ни дохнуть, ни охнуть.
Семен чуть не выругался вслух. Участковый придвинул самый красивый стул, и Бугаев опустил на него Блошкину.
— Ох, милые! — Старушка вздохнула и перекрестилась. — Никак, дых появился. Ну, думала, совсем конец старухе. — Голос у нее стал сладенький, елейный.
— Может, все-таки в город, в хорошую больницу отправить? — сдерживая улыбку, спросил участковый.
— В город, в город… — проворчала Блошкина. — За домом кто смотреть будет? Ты, что ли? Все растащут, разнесут… И варенье еще не сварено. Надо было нашего доктора вызвать, Глобуса.
— Не знаю я никакого Глобуса! — покачал головой Аникин.
— Знаешь! Толстый такой. В кабину «скорой» не умещается.
— Ну, хватит! — негромко, но строго сказал Бугаев, досадуя на то, что оказался втянутым в этот спектакль с болезнью. — У нас, Зинаида Васильевна, дело важное и срочное. Про вашего Глобуса потом с участковым инспектором поговорите. Ему это, наверное, интересно.
Аникин покраснел.
— А сейчас скажите, кто снимает у вас комнаты?
Наверное, Блошкина поняла, что с этим чернявым, как она окрестила Бугаева, шутки плохи.
— Сейчас тетрадку свою принесу. — И вышла с веранды, пробубнив себе под нос: «Ишь, распоряжается. Тоже мне командир».
— Да, бабуся… — с ехидцей сказал Бугаев?
Аникин промолчал.
— Откуда у нее дом такой большой?
— Профессорская вдова. Физик, что ли, муж у нее был, — вяло отозвался Аникин. — Лет пятнадцать как умер. Заслуженный человек, а бабка на жильцах зарабатывает. Добро бы нуждалась, так ведь за мужа пенсию большую получает…
— Артистка, — осуждающе сказал Семен.
Прошло пять минут, десять. Блошкина все не возвращалась.
Аникин сказал с беспокойством:
— Что она там, уснула? Или теперь по-настоящему сердце схватило? Ведь бабке сто лет в обед.
— Взгляни.
Аникин пошел с веранды в дом. Было слышно, как он кричал в коридоре: «Зинаида Васильевна! Где вы?» Хлопнула одна дверь, вторая. И через минуту Бугаев услышал торопливые шаги по зыбким половицам. «Что-то случилось», — подумал он и вскочил со стула.
Аникин раскрыл дверь и сказал с порога:
— Товарищ майор, украли у нее тетрадку. С регистрацией.
— Врет небось, — Бугаев никак не мог простить Блошкиной ее фокуса с обмороком.
— Точно украли. Сейчас она правду говорит.
