И вот она все-таки прозвучала, эта боевая тревога. Южную границу СССР самолет Пауэрса, как зафиксировали наши радары, пересек в 5 часов 36 минут по московскому времени. На экране локатора мерцали еле уловимые вспышки. Самолет-нарушитель шел на очень большой высоте. Импульсы цели были нечеткими. Вести цель без провалов было очень трудно. И наконец — доклад майору Воронову: “Цель поймана!” Приказ офицеру наведения: “Уничтожить цель!”
Самолет американского разведчика Пауэрса “Локхид” У-2 был сбит ракетой класса “земля — воздух”, как считали и как рассказывали участники операции.
Вот так я стала обладательницей, как я думала, полной информации. Потом меня свозили к месту падения американского самолета. Я спустилась в глубокую воронку и собрала горстку осколков, которые храню и сейчас. Части разбитого 1 Мая самолета сразу же увезли срочно прибывшие сотрудники госбезопасности.
Самолет сбили. Ну а Пауэрс? Он-то где был?
Вот тут все село готово было давать пояснения. Я записала четыре рассказа тех самых людей, которые бежали через поле. Первый из них — совхозный шофер Владимир Сурин, демобилизованный старший сержант: “День был просто как по заказу для праздника! Настроение — отличное! Около одиннадцати мы с отцом и матерью сели за стол. И вдруг слышим сильный такой звук — как сирена. Я выскочил на улицу. Высоко в небе белый дымок. Может, праздничная ракета? Но тут раздался взрыв, поднялся столб пыли над полем. Пока я раздумывал, что к чему, к нашему дому подъехал на машине мой друг Леня Чужакин, в гости к нам спешил. Смотрим: в небе зонтик, под ним раскачивается черная палочка. Парашютист! Там, где он должен опуститься — поле, лес, речка. Но там же и высоковольтная линия электропередачи! Вдруг на нее угодит? Вскочили в машину, мчимся. Подъехали как раз вовремя: приземлился парашютист не очень удачно — упал на спину. Мы кинулись к нему. Тут подбежал еще Петр Ефимович Асабин, бывший фронтовик, человек в нашем селе уважаемый. На летчике сверху был надет легкий комбинезон защитного цвета, шлем такого типа, как у танкистов (с амортизирующей прокладкой), белая каска. На лице — стеклянный небьющийся щит и кислородная маска. Мы помогли снять перчатки, каску, шлем. Когда освободили его от всего лишнего, смотрим — перед нами симпатичный, здоровый такой парень лет тридцати, молодой, а на висках проседь.
Стали гасить парашют и видим — на нем нерусские буквы. В это время я заметил у летчика пистолет. Сказал подоспевшему к нам Толе Черемисину. Даже увидев оружие, мы еще не могли подумать, что перед нами враг, нарушитель границы! Знаете, дико это было даже представить!
Как-то нам всем не по себе стало, но ни слова не сказали. И парашютист молчал. Толя Черемисин снял с него оружие. Взяли мы летчика под руки, потому что он прихрамывал. Вокруг уже толпа собралась, прибежали люди со всего села на помощь. Когда стали усаживать летчика в машину, я увидел нож в узеньком кармане комбинезона. Сказал Асабину. Тогда Асабин сразу вытащил у него финку. Парашютист и виду не подал, что заметил это. Нож был без ножен, с лезвием сантиметров в двадцать пять.
Летчика посадили рядом с шофером, с другой стороны — Толя Черемисин. Мы с Асабиным — сзади. Понимаете, что-то уже почувствовали неладное. Он такой напряженный, ни слова не говорит. Может, в шоке? Ну, тут Толя Черемисин смеется и показывает ему жестом, который каждый поймет: хорошо бы, дескать, сейчас “пропустить”? А он на это не среагировал. Мы переглянулись: не русский, что ли? Но в то же время мы старались ничем не оскорбить парня, никакого сомнения не показать, не дай Бог человека зря обидеть. Парашютист держался уверенно и спокойно. Он так и не произнес ни единого слова, только жестом показал: пить! Мы остановились у первого же дома, и хозяйка вынесла кружку воды.
Когда приехали в нашу совхозную контору, Чужакин побежал звонить в сельсовет. А тут уже подоспели капитан и старший лейтенант из части. Спрашивают летчика по-немецки. Он мотает головой, не понимает. Стали обыскивать. Расстегнули молнии на комбинезоне. В кармане на рукаве — часы. Из внутреннего кармана штанин вывалились пачки советских денег. Потом в совхозную контору принесли еще сумку, которая была с ним, но, видимо, упала в другом месте, когда самолет сыпался. В ней — ножовка, плоскогубцы, рыболовная снасть, накомарник, брюки, шапка, носки, разные свертки. Видно, основательно его собирали — на любой случай. Летчик все делал вид, что не понимает ни слова по-русски, но когда директор совхоза Михаил Наумович Берман сказал ему: “Здесь не курят”, — он тут же отодвинул от себя пепельницу.
* * *
Пока я записывала рассказы земляков, в американских “верхах” уже, как принято говорить, набирала обороты информационная буря. Как предсказывал Олег Игнатьев, в наших эшелонах власти, узнав, что “Комсомолка” имеет информацию о сбитом самолете, приказали молчать, а американская печать разворачивалась на полную катушку. Как свидетельствовал советский разведчик Рудольф Абель (Уильям Фишер), находившийся в то время в американской тюрьме и приговоренный к тридцати годам заключения, в самих Соединенных Штатах истинное назначение самолетов У-2 никогда не афишировалось, и лишь небольшая группа руководителей страны знала о шпионском характере полетов. “Как только этим людям стало известно об исчезновении самолета — он не долетел до Норвегии в назначенное время, — было созвано совещание руководителей операции. В США еще не знали, что именно случилось с У-2 и летчиком. Было известно лишь, что самолет пропал. 1 мая пало на воскресенье, и большинство людей, знавших об У-2 и его полетах, отсутствовало...”
Создатели программы полетов У-2 для каждого полета разработали на всякий случай свою “легенду”. Для Пауэрса — метеорологический полет у границ СССР.
В Турции, 2 мая, местный журналист в городе Адане, где базировались У-2, был первым, кому передали вашингтонскую “легенду”. Он прибавил от себя, что самолет сбит советскими истребителями (вот откуда вылетела первая газетная “утка”!). Интересно сравнить то, что уже знаем мы, с тем, что официально заявило НАСА для печати: “Один из самолетов типа У-2 Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства, предназначенных для научно-исследовательских целей и находящихся в эксплуатации с 1956 года для изучения атмосферных условий и порывов ветра на больших высотах, пропал без вести с 9 часов утра 1 мая (по местному времени) после того, как его пилот сообщил, что испытывает затруднения с кислородом и находится над озером Ван в районе Турции”. 4 мая НАСА устроило пресс-конференцию, на которой было сообщено: “Вскоре после начала полета обнаружилась неисправность кислородного питания, после чего связь с самолетом была потеряна. Поиски самолета продолжаются. Цель исследования носила чисто мирный характер”.
В этот же день представитель государственного департамента по вопросам печати Уайт зачитал журналистам специальное заявление: “Американский самолет типа “Локхид” У-2, проводивший исследования в верхних слоях атмосферы в районе турецко-советской границы 1 мая этого года, сбился с курса из-за неисправности кислородного питания единственного пилота”.
Как далеко зашли бы американцы в нагнетании дезинформации, сказать трудно, да тут неожиданно, на V сессии Верховного Совета СССР пятого созыва, в Большом Кремлевском дворце Председатель Совмина СССР, первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев объявил на весь мир, что американский шпион сбит над территорией Советского Союза ракетой с первого выстрела.
Заявление Хрущева было мастерским политическим ходом. Если американцы удачно рассчитали день для разведки (все руководство страны на трибунах Мавзолея, а без согласования с “верхушкой” едва ли кто решится запустить ракету), то и Хрущев сыграл свою партию не хуже. 5 мая 1960 года в конце доклада он неожиданно (в его манере) отошел от повестки дня и, сообщив об участившихся случаях нарушений американскими самолетами наших границ, сказал о последнем инциденте. Ни комментариев, ни подробностей. И только когда уже невозможно было для американцев отречься от своей дезинформации, Хрущев в последний день работы сессии Верховного Совета нанес окончательный удар: “Товарищи, я должен посвятить вас в один секрет. Делая прошлое сообщение, я намеренно воздержался от упоминания о том, что пилот жив-здоров, что у нас имеются обломки самолета. Мы поступили так потому, что, сообщи мы все, как было, американцы придумали бы иное объяснение”.
А Пауэрс за эти дни дал исчерпывающие показания.
Ох и посмеялся Хрущев над американскими политиками! Всласть, с злым соленым юмором, как он умел. Вспомнил и радиомаяк на мифическом озере Ван, и метеорологические замеры в высоких слоях атмосферы. “Летчику, который якобы должен был исследовать атмосферу, дали семь с половиной тысяч рублей в советских деньгах. Спрашивается, когда и где он мог их использовать, для каких целей? Ведь не летел же он обменять старые рубли на новые деньги? Летчика снабдили также французскими золотыми франками. Эти золотые франки я видел в натуре, а вот посмотрите их на фотографии. Они в целлофане, который наклеен с одной и другой стороны монеты. Культурно, по-американски сделано. У него была также западногерманская, итальянская и другая валюта. Зачем все это нужно ему в верхних слоях атмосферы? Или, может быть, летчик должен был лететь еще выше, на Марс, и там собирался соблазнять марсианок?”
