Краска сошла с лица раба. Такая кара была равнозначна смертному приговору.
– Доведи это до сведения остальных,- спокойно распорядился сенатор и опять посмотрел на жену.- Если бы ты родила мне детей, все было бы по-другому.
Она улыбнулась ему с лихорадочным блеском в глазах.
– Нет, Юст, не обманывайся и не надейся. Это ты не смог подарить мне детей. И не заведешь их и с четвертой женой, так же как с двумя предыдущими.- Оливия выпрямилась, понимая, что удар попал в цель. Лицо Юста побагровело.
– Ты поплатишься за эти слова. Обещаю тебе, дорогая.- Он шумно вздохнул и быстрым шагом покинул столовую. Оливия сдавленно кашлянула, чтобы не разрыдаться.
– Отпусти меня,- глухо сказала она рабу; тот поспешно повиновался.
– Я не могу оставить тебя, госпожа,- произнес он почти сочувственным тоном.- Плеть тяжела, а хозяин не любит шутить…
– Да, понимаю,- ее голос звучал холодно и равнодушно.- Я хочу выйти в сад. Мне надо… побыть на воздухе. Можешь смотреть на меня… из окна или из двери. Делай что хочешь, мне все равно. Оливия закусила губу и в развевающемся разорванном одеянии побежала по коридору. Лицо молодой женщины было искажено от рыданий, но в душе ее разгоралась надежда. Завтра утром под стенами старого дома вновь прозвучит клич мнимого горбуна. Роджериан непременно принесет ей известия о судьбе Сен-Жермена.
Письмо префекта преторианской гвардии Тита Флавия Веспасиана к своему младшему брату Титу Флавию Домициану.
«Доми, привет!
Я просмотрел материалы, присланные тобой на Ра-коци Сс'н-Жсрмена Франциска. Эта галиматья могла бы считаться в известной степени убедительной, если бы нашелся способ хоть что-нибудь из нее доказать. Следствие опирается на домыслы или слухи, которым не поверит даже наш недалекий сенат.
Возможно, и впрямь этот Франциск владеет несколько большим количеством кораблей, чем нам известно, но, коль скоро они не нарушают закон, нас это не должно волновать. Может оказаться правдой и то, что он занимается колдовством в частном флигеле своей виллы, что чревато некоторой опасностью, однако у нас нет уверенности в том, что подследственный обладает такими талантами, а если и обладает, то у нас нет доказательств того, что он использует их в недобрых целях. Возможно, наш подопечный наделен сверхъестественной силой, но больше похоже на то, что он осторожный, опытный и умелый боец. Может статься даже, что он пьет кровь женщин, с какими ложится, но жалоб от них к нам не поступало. В постели происходят и более странные вещи! Ты разве никогда не кусал своих дам в любовной игре?
Твое письмо намекает, что я держу сторону этого чужестранца, и, знаешь ли, Доми, пожалуй, ты прав. Мне нравится Ссн-Жермсн, я не вижу прока в его шельмовании. Если он действительно совершил нечто преступное (в чем я сомневаюсь), пусть с этим законным порядком разберется сенат. Поспешное осуждение не вызовет одобрения римлян. Ни ты, ни я, Доми, пока еще Римом не правим, и хорошо, что мы оба помним о том. Став полноправным цезарем, ты сможешь умертвить половину города, и никто тебе слова не скажет. Однако пока за все, что творится в империи, отвечает отец. И когда мы в свой черед облачимся в порфиру, это произойдет лишь вследствие того, что Рим увидит в нас справедливых правителей, а вовсе не потому, что мы первые из молодых патрициев города.
Ты, кажется, всерьез полагаешь, что римляне не обратят внимания на исчезновение какого-то чужестранца? Не заблуждайся, брат. У Сен-Жерменамного могущественных друзей, и сам он очень богат. Рим уважает респектабельность, Доми. Вспомни Египет, мы прозябали там, практически, в нищете. Ты, правда, был мал, но должен бы помнить, что значит жить, не имея возможности себе что-либо позволить. Подумай, желаешь ли ты такой доли Риму? Империя обнищает, если начнет уничтожать богачей, вовлекающих иноземные капиталы в се оборот.
Если ты все же считаешь, что должно умертвить этого человека, я возьму твою сторону, ибо крепость семьи держится на единстве, но такой исход дела сильно бы опечалил меня. Я. высоко ставлю Корнелия Юста Силия, предупредившего тебя о двоедушии Сен-Жермена, однако думаю, что тут он ошибся. Задумайся, брат.
Нельзя ли узнать, что ты решишь, уже завтра? Я через пару дней собираюсь отъехать на побережье; если хочешь, присоединяйся ко мне. Компания едет веселая - будут музыка, танцы, вино и возможность уединиться когда пожелаешь и с кем пожелаешь, уверяю, твое общество всем нам очень польстит.
Собственноручно
Тит,
префект преторианской гвардии.
8 сентября 824 года со дня основания Рима».
ГЛАВА 19
Скудный свет проникал в подземную камеру через узкий, полого идущий колодец. Люд, обитающий под трибунами цирка, часто сбрасывал туда мусор и нечистоты, а иногда и то, что оставалось после пиршеств зверей на арене, и потому в камере стояла жуткая вонь, усугубляемая к тому же влажной погодой.
В центре подвала возвышались два вертикальных столба, между которыми висел Сен-Жермен. Он находился в таком положении уже двенадцатый день.
– Все еще дышишь? – съязвил человек, стоящий у решетчатой двери. Он взял за правило приходить сюда ежедневно.- Эй, чужестранец, тебя скоро убьют.
– Убирайся, Некред,- устало сказал Сен-Жермен, едва шевеля синими искусанными губами.
– Ты здесь не распоряжайся, Франциск. Это мое царство, тут я отдаю приказания. Я могу снова высечь тебя! – вымолвил владелец зверинца с восторгом, словно эта восхитительная идея только что пришла ему в голову.- Еще двадцать ударов кнутом – что скажешь, Франциск?
Сен-Жермен промолчал. Некред вертел в руках хлыст с металлическими крючками, экзекуция состоится независимо от того, скажет он что-нибудь или нет. Плечи его кровоточили; черная блуза превратилась в лохмотья. Узник закрыл глаза.
– Говорил я тебе, что мое время придет, а ты – такой гордый, недосягаемый – ты мне не верил.- Некред упивался собой.- Теперь тебе ясно, что мне нельзя было перечить? Твоя рабыня заслуживала порки, и ты рассчитаешься за нее.- Негодяй прислонился к прутьям решетки.- Я буду бить сильно, Франциск. Я хочу услышать твои вопли.
– А ты разве еще их не слышал? – с иронией спросил Сен-Жермен. Его молчание во время пытки приводило истязателя в бешенство.- Разве ты перестанешь сечь меня, если я закричу? – Он распрямился и пошевелил пальцами рук, ощущая легкость во всем теле. Отказ от пищи, которую ему приносили, повергал тюремщиков в изумление, но Сен-Жермена страшил голод иного рода Он испытывал его в жизни лишь дважды, и каждый раз у него мутилось сознание. Ему не хотелось бы вновь это все пережить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
