Лея начала свое выступление с итальянской арии, заворожив зал редким если не по силе, то по тембру голосом. Да, искушенная публика знавала таланты более значительные, но более оригинальные – навряд ли. Педагоги, занимавшиеся огранкой бриллианта, знали свое дело.
– Какая поразительная женщина! – выдохнул Саша Апраксин, схватив за руку Михаила.
Лишь недавно он получил высочайшее позволение возвратиться в столицу и не замедлил воспользоваться им, так как деревня успела немало опостылеть ему за месяцы ссылки. Только две радости и принесли они – исчезновение сестры и помолвка с Ольгой.
Сестра исчезла столь же внезапно, как появилась. В начале мая к ней приехал один из завсегдатаев ее салона, молодой барон Ролан, сын бежавших от революции французских аристократов. По тем взглядам, что барон бросал на Катрин, Саша без труда понял, что он – очередная ее жертва, и от души посочувствовал юноше. Тот же таял от улыбок предмета своего обожания.
Ролан гостил в имении дней десять. А затем исчез вместе с Катрин. Проснувшись поутру, домочадцы обнаружили, что комната хозяйки пуста, равно как и флигель, занимаемый гостем. Ни вещей, ни экипажа не было также. Некоторое время спустя, до Саши дошли слухи, что его сестру видели в Париже, но узнавать подробности ее тамошней жизни он нисколько не стремился.
Исчезновение Катрин принесло ему и Ольге немалое облегчение. Все время вынужденного существования под одной крышей сестра только тем и развлекала свою скуку, что портила кровь брату и его невесте, норовя ввести в доме свои порядки. Потому Саша мысленно поблагодарил Ролана за похищение сестры. Правда, это налагало на него неприятную обязанность сообщить о происшедшем Юрию… Но Саша так и не написал зятю письма, изо дня в день откладывая оное. В конце концов, к чему ему знать это теперь, когда весь он поглощен войной, на которую так стремился? Вот, вернется – тогда и… Большим ударом для него это стать не должно. Ведь между ним и Катрин давно все кончено. Жаль только маленького Петрушу. Но да о нем позаботятся Никольские…
Оказавшись в Петербурге, Саша с радостью окунулся в привычный мир светской жизни. Их свадьба с Ольгой должна была состояться через две недели. Будущая теща настояла, что торжество должно происходить в столице, а не в захолустье, и желала провести оное «как подобает» – с большим приемом в честь знаменательного события. В этом вопросе упорство г-жи Реден не сломили не только Ольгино желание скромной и тихой свадьбы, но и отговоры старого адмирала.
– Нам нечего стыдиться, чтобы выдавать дочь замуж тайком, вдали от света! И пусть все это видят и знают!
Пришлось уступить этому желанию. Тем не менее, на всех приемах Саша появлялся теперь с невестой, помолвка с которой стала достоянием общества, как только они вернулись в столицу. Вечер в доме Борецких исключением не стал. Приглашению на него Саша радовался особенно, так как был дружен с князем Михаилом и очень желал вновь повидаться с ним после долгих месяцев изгнания.
К его удивлению презрительное равнодушие последнего не нарушил даже голос Леи Фернатти.
– Не вижу ничего поразительно, – сухо возразил он. – В парижских борделях такого товара в избытке.
– Помилуй! – воскликнул Саша. – Как же можно сравнивать!..
– В отличие от тебя я как раз могу сравнивать, – усмехнулся Михаил. – Я в том самом Париже не один месяц живал. Знаю я цену этим певичкам. Будь добр, Сандро, не уподобляйся моему выжившему из ума родителю. Старик, кажется, окончательно впадает в детство. Я уже предлагал Вольдемару учинить над ним опеку. Но этот крючкотвор считает, что закон нам пока не позволит это сделать.
– Помилуй, все же это твой отец…
– Вот именно, – хмуро отозвался Михаил. – И мне отвратительно наблюдать, как этот старый мизерабль волочится за каждой шлюхой, растрачивая семейный капитал. Опека была бы лучшим решением!
– Но ведь и ты не отличаешься экономностью, – заметил Саша, вспомнив, какие суммы случалось оставлять князю за карточным столом.
– Конечно. И я, Сандро, вовсе не хочу оказаться принужденным к оной мотовстом дорогого папА, которому по годам его давно бы пора прекратить скакать и ржать…
Саша не стал возражать другу, понимая его досаду на родителя. Он ринулся было к подиуму, когда Лея Фернатти закончила петь, дабы выказать ей свое восхищение, но Михаил удержал его:
– Никогда не беги вслед табуну. Это недостойно человеческой личности. Если хочешь, я покажу тебе по-настоящему прекрасную женщину, которая стоит сотни подобных вашей певички шлюх.
Сашу сильно коробила резкость и жестокость Михаила, его нарочитая грубость и неизбывная желчь, но это же и привлекало к нему, заставляло слушать и подчиняться.
– Взгляни! – кивнул князь на стоявшую в отдалении женщину. – Вот тебе Мадонна, а не шлюха…
Той, на которую указывал он, было лет тридцать. Статная, вмеру дородная фигура ее отличалась величественностью, а мягкое, улыбчивое, круглое лицо с детскими ямочками на щеках и большими, светлыми глазами – простотой и радушием. Густые, пшеничные волосы были причесаны просто и без изысков, таким же было и платье дамы, украшенное, однако, очень дорогой и красивой брошью. Женщина являла собой тип подлинно русской красоты и образец редчайшего вкуса.
– Кто это? – спросил Саша, залюбовавшись дамой.
– Варвара Григорьевна Никольская, – ответил Михаил.
– Супруга Никиты Васильевича?
– Она самая.
– О, я слышал о ней от своего зятя! Он также видел в ней идеал женщины – жены и матери.
– Да, добродетельная женщина всегда привлекательна, – заметил князь. – Возможно, потому, что этот вид женщин встречается все реже. Хочешь, я представлю тебя ей?
– Конечно! С большим удовольствием! – поспешно согласился Саша.
Михаил подвел его к Никольской и с легким полупоклоном обратился к ней:
– Позволите ли на мгновение завладеть вашим вниманием, Варвара Григорьевна?
– Разумеется, князь, – приветливо улыбнулась Никольская.
– Позвольте представить вам моего доброго друга, поэта и композитора Александра Афанасьевича Апраксина…
– Помилуй, какой из меня поэт и композитор… – смутился Саша, целуя протянутую руку Никольской, оказавшуюся необычайно мягкой и теплой.
– Сдается мне, Александр Афанасьевич, что мы с вами заочно знакомы, благодаря полковнику Стратонову? – с непринужденной веселостью заметила Варвара Григорьевна.
– Точно так…
– Мы с мужем будем всегда рады видеть вас у себя!
– О, а я буду не менее рад нанести вам визит. Ваш муж – прекрасный государственный ум. Я много слышал о нем и читал кое-что из его работ, – ответил Саша, совершенно очарованный простотой и непритворным радушием этой женщины.
– Мы навестим вас в самое ближайшее время, Варвара Григорьевна, – пообещал Михаил. – Надеюсь, меня вы также будете рады видеть?
– Вы всегда желанный гость в нашем доме, Михаил Львович, – улыбнулась Никольская. – К чему и спрашивать?
– А что же Никита Васильевич? Отчего он не с вами? – спросил Саша.
– Дела государственные, Александр Афанасьевич, дела государственные! – отозвалась Варвара Григорьевна. – Государь поручил ему составить важный проект, и Никита Васильевич последние дни работает над ним днями и ночами.
За беседой все трое не замечали двух пристальных взглядов, следивших за ними.
– Мой вам совет, машер, будьте всегда подле своего мужа, иначе вы не удержите его, – наставляла княгиня Борецкая Ольгу. – Там артистки, здесь жены важных сановников – такой соблазн для мужского легкомыслия…
– Но, княгиня, Варвара Григорьевна – замужняя женщина и мать четверых детей. Все говорят, что трудно найти женщину более высокой добродетели, чем она.
– Я пока мало знаю мадам Никольскую, хотя она производит приятное впечатление. Но если вы и уверены в ней, то уверены ли вы в своем будущем муже?
– Да, я доверяю ему, – ответила Ольга, покраснев.
– Напрасно… – покачала головой старуха, переведя усталый взгляд на собственного супруга, продолжавшего увиваться вокруг заезжей артистки. – Не обижайтесь, машер, что я так говорю. Вы хорошая, и я искренне желала бы, чтобы вы не повторяли моих ошибок, и ваша судьба была счастливей моей. Когда-то я была такой же юной и наивной… И, вообразите, даже верила Льву Михайловичу… Тогда он был красив, галантен. Он только что вернулся из Франции и казался почти иностранцем. Не один год мне потребовался, чтобы за этим внешним лоском обнаружить пустоту и пошлость и более ничего.
Заметив, смущение Ольги, Вера Дмитриевна ласково похлопала ее по руке:
– Не смущайтесь, машер, моей откровенностью. Я сказала лишь то, что теперь уже очевидно всем. Думаете, я не знаю, как смеются над князем и надо мной за нашими спинами? Прекрасно знаю.
– Поверьте, я ни разу не слышала…
– Вы говорите так, щадя меня. Впрочем, вы, кажется, редко бываете в свете, и многие низости проходят мимо ваших невинных ушей… – княгиня помолчала. – Простите, если огорчила вас. Я ведь совсем о другом хотела с вами поговорить. Я знаю, что ваша сестра очень больна…
