глаза. Ольгу снова охватил стыд. Она показалась себе жалкой, как попрошайка.
– Ну, идите, – сказала она и подтолкнула дочь.
«Фуххх», – едва слышно выдала Соня и сунула телефон в карман. Два сапога пара.
– Идите уже, – повторила Ольга и, отвернувшись, зашагала прочь, злясь на сковывающую шаг юбку. Она шла быстро, но недостаточно быстро, чтобы не услышать:
– А за твоей мамой все время собаки бегают?
Ветер съел ответ Полинки, но не тихий девчачий смешок.
5
Яна подняла чашку на уровень глаз, покачала, любуясь тенью нарисованного на внутренней поверхности цветка, осторожно глотнула чаю. Прошлась по комнате, стараясь не задевать Филькины узелковые письмена, – но все-таки не увернулась, передернулась от отвращения, когда нитки сухо прошуршали по шее, оставив на коже колючий налет пыли и мелких волокон. Яна смахнула их рукой, обтерла ладонь о штанину. Невольно посмотрела на плотно закрытую дверь.
Чуть расслабилась, убедившись, что засов не задвинут. Крашеная фанера вокруг шпингалета была смята и выщерблена: похоже, его прибивали молотком, зажмурившись и страшно торопясь.
Филька перехватил ее беспокойный взгляд:
– Не бойся, мама не зайдет, – он мгновение помялся, потом выпалил со смешком: – Она боится ко мне заходить.
– Конечно. Мама. – Яна смущенно кивнула.
Мышцы все еще мелко дрожали от напряжения. Дежавю. Она снова волокла оседающего Фильку, обливаясь потом, колени подгибались под его весом, и Филька был снова – как мешок, неподвижный, неживой, почти парализованный. К счастью, на лестнице он зашевелился, начал перебирать ногами, а на площадке между этажами и вовсе отстранился, оглушительно высморкался и, пробормотав: «Извини», вытащил из-за пазухи ключ на ботиночном шнурке. Долго тыкал им замочную скважину – руки тряслись, он не мог попасть, и в конце концов Яна сама открыла дверь. Филькина мама уже стояла в коридоре, сложив руки на груди, с мобильником, зажатым в кулаке, – похоже, она уже давно слушала скрежет и шорохи, понимая, что происходит, но не пытаясь помочь.
Филька ввалился в коридор и виновато опустил голову, безвольно свесив руки, жалкий, как запертая в клетке горилла. Выглянув из-за его спины, Янка увидела, как Искра Федоровна набирает номер.
– Добрый день, Сергей Отарович, – заговорила она.
– Не надо… – простонал Филька.
– Да, он нашелся, – и после паузы: – Спасибо, ждем.
Она нажала на отбой и вперилась взглядом за Филькино плечо.
– Тебе мало? – горько спросила она. – Решила еще и так? Он до сих пор не понимает, что ты с ним сделала, он…
Филька судорожно вздохнул, и Янка вдруг почувствовала неимоверную, отупляющую усталость. Стиснув челюсти, она пролезла вперед.
– Давайте вы потом на меня поорете, – сказала она. – Дайте ему хотя бы присесть.
– Ты принимал сегодня лекарства? – спросила Искра Федоровна.
– Да, – еле слышно пробормотал Филька, протиснулся мимо Янки и, не снимая разбитых кроссовок, двинулся к своей комнате.
– Ну, я пошла, – преувеличенно бодро сказала Яна. Филька остановился, будто налетев на стену.
– Нет, – прохрипел он. – Нет…
Филька отхлебнул из толстостенной кружки с красной надписью «„Советскому Нефтянику“ – 75!». Втиснул посудину на захламленный стол, потер обрюзгшие щеки, красные, все еще мокрые глаза.
– Что за лекарства? – резко спросила Яна, и Филькины глаза немедленно съехали к носу.
– Просто лекарства, в санатории дают, – пробормотал он.
– В санатории? – двинула бровями Яна. Филька густо покраснел.
– Да ты не волнуйся, я их выплевываю… – Он осекся, нахохлился, и Яна впервые посмотрела на него прямо. По-настоящему вгляделась в неестественную смесь черт унылого взрослого незнакомца, затурканного десятилетки и – кого-то еще. Того, кто завесил комнату пыльной паутиной узелковых записей. Того, кто посчитал хорошей идеей отправить вязаную тряпку подруге детства, которую не видел почти тридцать лет, и потребовать, чтобы она вернулась.
На мгновение Яне показалось, что Филька сейчас опять зарыдает, но он сумел сдержаться.
– Слушай, я же не дурак, – сказал он. – Просто таблетки думать мешают, а еще… – Он нервно глянул на дверь и перешел на свистящий шепот: – Я из-за них стал забывать про зеркало, однажды чуть не посмотрел, а он там ждет, я знаю, что ждет. Поэтому и перестал. Иначе он бы меня засек…
– Кто засек? – сипло спросила Яна.
– Да он же, Голодный Мальчик. Он все время здесь, ждет, пока я забуду…
Яна провела рукой по лицу, пытаясь стереть паутину безумия, тонкие липкие нити, опутывающие разум. История, зашифрованная в их сплетении, была опасна. В ней водились ядовитые пауки.
– Ольга тоже не захотела разговаривать, – сдавленно проговорил Филька. – Тебе мама все рассказала, да? И ты тоже… Но он вернулся, ты ведь знаешь?
– Знаю, – медленно проговорила Яна. Он вернулся. И ходит в одежде ее отца, и ее отец заботится о нем. Хотелось замолчать, исчезнуть, никогда об этом не узнавать; хотелось зацепиться взглядом за узор трещинок и соринок на полу и ждать, что все закончится само собой. – Почему ты просто не рассказал полиции? – через силу спросила она. – Менты, наверное, сейчас землю носами роют. Они же люди, в конце концов…
– Однажды я уже все рассказал, помнишь?
(– Тебе кавалер звонит, – говорит теть Света. Яна поднимает глаза от чемодана, где среди кое-как уложенных шмоток прикопан раскрытый номер «Вокруг света», и недоуменно смотрит на мачеху. Непонятно, к чему она ведет. Трудно сосредоточиться и сообразить, что она задумала, когда перед глазами еще плывут кашалоты, вниз и вниз, в черную бездну, чтобы сразиться там с гигантскими кальмарами.
– Долго думать будешь? Или мне сказать, что ваше величество не изволят взять трубку, боятся перетрудиться?
Телефон. Она не слышала звонка. Яна вскакивает из-за стола и бежит в коридор. Трубка лежит на столике, похожая на хищную рыбину с самого дна Марианской впадины. Яна сжимает ее в кулаке, и пластмасса тут же становится скользкой от пота.
– Алло, – шепотом говорит Яна. Теть Света возникает за спиной; Яна не видит ее, но чувствует взгляд.
– Янка! – орет Филька, и в его голосе слышны слезы. Хуже того – в нем паника. – Янка, я им все рассказал!
– Что?! – выдыхает Яна и тут же скукоживается под взглядом теть Светы.
– Я не мог больше, – говорит Филька, – я рассказал, они не отставали, я не знал, что придумать… Янка?
Она молча дышит в трубку. Она хочет сказать, что слышит его, что он дурак, что надо быстро сказать, что он все наврал, пока не стало поздно, но не может вымолвить ни слова.
– Янка? Ладно тебе дуться! Ну я правда не мог больше, они все спрашивали, что случилось, ну Ян… – Он начинает плакать. – Они врача вызвали… Янка, они думают, что я ненормальный…
Горло больно склеивается, подбородок сжимается в комок и дрожит. На макушку
